Таня. Жестокие игры - Арбузов Алексей Николаевич 6 стр.

Пауза.

Таня. Не вернулся?

Бабушка. Нет. А к мужу я жалости не имела. Уж очень богатством своим кичился… А как помер да подсчитали все его капиталы, так, окромя долгов, и не нашли ничего. Мне бы в деревню обратно ехать, а я по глупости бабьей здесь осталась. И ни дочки у меня, ни сына, кругом одна. Вот и жизнь вся прошла, восемьдесят пять годов имею, а все жду чего-то… Другие старухи помирать собрались, а я все жду, все жду.

Таня. Чего же вы ждете, бабушка?

Бабушка. Жизнь я свою без значения провела. Кроме как о Ванюше, и вспомнить не о чем. Лежишь ночью, хочешь молодость помянуть – и не можешь… И вся жизнь словно пустая, словно и вовсе не жила.

Пауза. Слышен рояль, кто-то упрямо заучивает гаммы.

Таня. Кто это?

Бабушка. Девчонка одна. Матвеева-сапожника дочь. На музыкантшу стремится.

Таня (тихо). А я скоро год как не играла. Верно, и пальцы слушаться не будут. А как хочется…

Бабушка. Все глупости у тебя… Молодая еще, глупая…

Пауза.

Таня. Бабушка, вы не сердитесь, только я вам за комнату задержу немного… Последнее время совсем работы не было.

Бабушка. Эх, все у тебя не как у людей. Взяла бы у отца деньги, чай, его ребенок-то.

Таня. Юрик мой, только мой!.. И никакого отца нет, он даже не знает, и… и не надо об этом говорить, бабушка!

Бабушка. Глупая ты, все выдумываешь… Нынче и закон на то есть. А ты все выдумываешь. (Ласково.) Спит?

Таня (подходит к кроватке). Спит. (Улыбается.)

Бабушка. Ну и пущай спит, его дело такое. А об деньгах не беспокойся – когда будут, тогда и отдашь.

В коридоре шум.

Таня. Дуся!

Бежит к двери, у порога сталкивается с Дусей. Она повзрослела, изменилась почти неузнаваемо.

Ну… что же ты так долго? Да раздевайся же скорее. Я с утра, как ты ушла, все на ходики смотрела. Ну… видела?

Дуся. Видела.

Пауза.

Таня. Говори, какой он стал. Постарел? Очень изменился? (Пауза.) Чего же ты молчишь? Он болен? Болен, да?

Дуся. Я все по порядку… Поднялась я по лестнице, позвонила, а на двери старая дощечка висит с твоей фамилией.

Таня (радостно). Да?

Дуся. Сначала долго не открывали, потом слышу шаги, сам Герман Николаич. Увидел меня и так обрадовался. «Вас, – говорит, – Дуся, не узнаешь…» А сам все смеется.

Таня. Веселый…

Пауза.

Дуся. Веселый… Чаем меня стал угощать.

Таня. Сам приготовил?

Дуся. Нет.

Таня (тревожно). Кто же?

Дуся. Он ведь не один приехал, Танюша…

Таня (тихо). С ней?

Пауза. Дуся кивает головой.

И она у нас живет… в нашей комнате?

Дуся (помолчав). Они поженились, Таня.

Пауза.

Таня. Да? (Вертит в руках спичечную коробку.) Ну что ж… Ну что ж… (Отходит к окну.)

Молчание.

Дуся. А потом он меня все расспрашивал… «Осенью, – говорю, – в вуз буду поступать». Ну, он очень одобрял, Мария Донатовна тоже.

Пауза.

Таня (быстро). Про меня говорили?

Дуся. Он спрашивал, не знаю ли, где ты. Ну, я, как уговорились, сказала: «К родителям в Краснодар уехала, еще прошлой весной».

Таня. А как… как он спрашивал?

Дуся. Будто с волнением. Только одно письмо от тебя, говорит, было, – помнишь, ты писала, что уходишь от него совсем. «Я, – говорит, – после этого ей и в Краснодар писал, а ответа так и не дождался». Очень он беспокоился за тебя.

Таня. Да, да. Он хороший… Ведь плохого я бы не полюбила, правда?

Дуся. Да разве ты его любишь? Любила бы – не ушла.

Таня. Может быть.

Дуся. А знаешь, я чуть не сказала… Сижу, и будто меня кто уговаривает – скажи, скажи: «А у вас сын есть, Герман Николаевич…»

Таня. Нет!.. Пусть не знает, пусть.

Снова слышны гаммы.

Дуся. А пианино-то у Германа Николаевича больше нет. Отдали обратно…

Таня. Зачем же оно им…

Дуся. И радио молчит. Говорят, ветер антенну порвал.

Таня. А дощечку не сняли?

Дуся. Дощечка висит.

Таня. Пусть висит.

Пауза.

Дуся. Вы, бабуся, к обеду меня не ждите, нынче у нас занятия до вечера.

Бабушка. Опять уходишь? Воскресенье сегодня.

Дуся. Нельзя, завтра зачет.

Бабушка (удовлетворенно). Эх, зачет, зачет… словно бесноватая какая!..

Дуся (надевая шапку). Ну, я побежала. Рукавицы-то мои совсем порвались.

Таня. Ты оставь, я зашью. (Берет рукавицы.) Ну, беги скорей, а то опоздаешь.

Дуся (тихо). Ты… ты не печалься, Танюша, не надо…

Пауза.

Таня. Я черными нитками заштопаю, коричневых нет. Ну, иди же.

Дуся уходит в переднюю, бабушка за ней. Таня садится к столу, штопает Дусины рукавицы. Наверху заиграли на рояле что-то пустячное. Входит бабушка. За ней Грищенко, конфузливый, неловкий, застенчивый юноша.

Бабушка. Сюда, милый. (Идет к печке.) Грищенко. Пожалуйста, простите… Вы Татьяна Рябинина?

Таня (недоуменно). Да.

Пауза.

Грищенко. Здравствуйте. (Снимает шапку.) Грищенко, Андрей Тарасыч. Я к вам по рекомендации Летковского… Добрый день.

Таня (обрадованно). Садитесь, прошу вас!

Грищенко. Дело в том, что у меня очень спешная работа… Чертежи надо срочно сдать в Наркомтяжпром. (Улыбается.) Очень спешная работа… А вы, вероятно, заняты?

Таня. Не угадали. Я могу взять работу.

Грищенко. Спасибо… Вот спасибо! Я очень благодарен. Вот мои черновики. (Развертывает пачку чертежей.) Грязь тут и кляксы, грустно смотреть, знаете… Но, к сожалению, я не обладаю талантом чертежника… И вообще, по-моему, это адский труд. (Смотрит в окно.) Сейчас я не могу подробно объяснить… Вы уж разрешите мне вечером?

Таня. Хорошо. (Просматривает чертежи.) Что это?

Грищенко. Чертежи новой электрической драги… моей системы.

Таня. Электрической драги?

Грищенко. Да. А почему вы удивились?

Таня. Но ведь в прошлом году наркомат утвердил новую драгу системы… Балашова.

Грищенко. Ну а если моя окажется лучше? Ведь в принципе это возможная вещь. Не так ли?

Таня. А ваша лучше?

Грищенко. Затруднительный вопрос… Не знаю, не могу сказать… Конечно, я знаком с работой Балашова, и если говорить откровенно, то, знаете… пожалуй, моя лучше. (Смотрит на чертежи.) Лучше… право, лучше.

Таня. Вот как? (С интересом на него смотрит.)

Грищенко (смущенно). Что вы на меня так смотрите?

Таня. Герман Балашов казался мне очень талантливым конструктором, но пришли вы – и вы талантливее. (Улыбаясь.) Дайте же посмотреть на талантливого человека.

Грищенко (в панике). Вы вовсе не так поняли… Я ни в коем случае не хотел сказать… Дело в том, что Балашов очень талантливый конструктор… Но время… оно, так сказать, не стоит на месте, и наша обязанность – непрерывно двигаться вперед, чтобы не отстать. Вот. Но я вовсе не хотел сравнивать себя с Балашовым. (Пауза.) По-видимому, вы с ним были знакомы?

Таня. Немного.

Грищенко. Догадался. Вы делали ему чертежи?

Пауза.

Комедия…

Таня. Да. (Помолчав.) Простите, но я… я не смогу взять ваших чертежей.

Грищенко. Но почему же?

Таня. К сожалению, очень много работы… Я…

Грищенко. Ну вот… (Свертывает чертежи.) А я-то думал, мы с вами…

Таня. Подождите. (Смотрит на молчаливо сидящую бабушку.) Я… я не знаю… (Пауза.) Дайте сюда чертежи… я отложу другую работу. Вы мне понравились… Тарас Андреевич.

Грищенко (робко). Андрей Тарасыч. Я очень рад.

Таня. Эти чертежи у вас единственные?

Грищенко. Да.

Таня. И вы не боитесь мне их дать. (Пауза.) А вдруг я… их сожгу?

Грищенко (испуганно). Что вы… Зачем же… Нет, нет, не надо. Будьте, пожалуйста, аккуратнее.

Пауза.

Таня. А почему вы все время смотрите в окно?

Грищенко. Разве? (Смущенно улыбаясь.) Возможно… На улице меня ждет моя… мой приятель. (Отступает к дверям.) Значит, вечером я у вас. (Уходит.)

Таня. Ну вот и деньги, бабушка. Я снова буду богатая.

Бабушка. Забавный парень… Ох, забавный…

Таня (тихо). Он пришел с девушкой, она ждала его на улице и думала, что он самый талантливый. Как все смешно, бабушка! (Пауза.) Когда-то я делала чертежи только для него… Теперь для всех.

Бабушка. Вот скоро Дусенька инженером будет, тогда ты для нее планы будешь составлять. (Поднимается.) Пойду сосну часок до обеда. (Уходя.) А парень-то был забавный… Конфузливый… (Уходит.)

Таня (подходит к кроватке). Проснулся, Юрик? Спи. Для тебя еще ночка… Спи, маленький. (Качает его и поет.)

Спи, спи, маленький. Пройдет много-много лет, ты вырастешь, станешь большой, умный, красивый. По вечерам мы будем гулять с тобой по московским улицам, может быть, встретим его… и я скажу ему: «Это мой сын». Мой. (Пауза.) Как тихо. Словно на всем свете никого нет, только ты и я. Ты, да я, да мы с тобой… Идет снег… Ты любишь, когда идет снег? Очень любишь? И я очень. Пусть идет! А где-нибудь, далеко-далеко, на самом краю света, в холодной Сибири, – волки, вьюга, медведи… Но ведь ты не боишься медведей, ты смелый и храбрый, мой маленький ветерочек, ты их совсем не боишься, правда? Пусть живут! Пусть живут волки, медведи, тигры – ты вырастешь большой и всех их победишь. Спи, моя звездочка, нам так хорошо с тобой, ведь мы вдвоем… только ты и я… ты и я…

За окном идет снег.

Картина четвертая

Таня (подошла к окну). Жарко… Будет гроза… Нет, не будет. В небе ни облачка… Что это – солнце заходит?

Бабушка. В июле солнышко горячее, вот к вечеру и парит.

Таня. А разве уже вечер, бабушка? (Смотрит в окно.) Какой странный человек идет по улице – в белых брюках и лопата под мышкой. Зачем ему лопата? Вот странно.

Бабушка. Ты успокойся, Татьяна Алексеевна… Обойдется… Была бы сама здорова, а там, дай Господи, все обойдется.

Таня (спокойно). А я не волнуюсь. Он не умрет. Он не может умереть.

Молчание.

У Ширяевых окна моют. А чей это мальчишка рыженький? Я его никогда раньше не видела.

Дуся (выходя из соседней комнаты). Таня, пойди же. Ему опять худо…

Таня (уверенно). Ничего, ничего… (Уходит в другую комнату.)

Дуся. Бабушка… Что же это? Ведь он умирает, а она не верит. Хоть бы заплакала. (Вытирает слезы.) Так же нельзя, бабушка.

Бабушка. Неразумная ты. В жизни у нее только и есть что Юрка. А помрет он – ничего у нее не останется. А разве в это можно верить? Нельзя ей в это верить, Дусенька.

Пауза.

Дуся. Вот… Леша записку прислал, второе занятие пропускаю… Зачем же так? Неправильно все, бабушка.

Бабушка. Все правильно: которые живут, а которые помирают. (Уходит в соседнюю комнату.)

Стучат. Входит доктор.

Доктор. Здравствуйте.

Дуся. Сейчас. Я скажу… (Идет к двери.) Таня, доктор пришел.

Входит Таня и молча смотрит на доктора.

Доктор. Ну, как дела? Компрессы ставите?

Таня (тихо). Нет… Утром был профессор и определил дифтерит…

Молчание.

Доктор. Разрешите, я пройду к нему…

Таня. Нет, не надо… Я сама. Я все сделаю сама… Еще три дня назад я определила, что у него дифтерит, – помните? Уходите, доктор… Не надо!.. Я первая догадалась – и я все, все сделаю сама.

Доктор. Уверяю вас – это неразумно.

Таня. Уходите, доктор.

Доктор. Вы ошибаетесь…

Дуся. Доктор не виноват! Зачем ты так, Таня?…

Таня (кричит). Уходите! Все уходите!

Доктор выходит из комнаты. Дуся идет за ним.

Он будет жив… Я первая догадалась. Значит, я могу… Я умею. Да, да, он не умрет. Он не может умереть. Я все сделаю сама. (Ходит по комнате.) «Лечение дифтерита… Лечение дифтерита распадается на местное… на общее и местное… Для местного применяется… Для местного…» (Ходит.) Забыла. Все забыла. Что же это? Ничего не помню… (Подбегает к столу, вынимает оттуда кипу тетрадей.) Вот, тридцать третий год… (Лихорадочно листает страницы.) «Круп… Паратиф…» Не то, не то. (Бросает тетрадь.) Вот. «Лекция третья – пятого мая тысяча девятьсот тридцать четвертого года». (Читает.) «Дифтерит… гнилая жаба… Особого вида микроб, изученный немецким бактериологом Лефлером, имеет вид неподвижной, слегка искривленной палочки…

Посмотри, Миша, усы у профессора определенно как у кита». Что это?

Бабушка (в дверях). Татьяна Алексеевна, пойди к Юрику…

Таня. Оставьте меня. Сейчас… Уходите же, бабушка!

Бабушка уходит. Таня продолжает листать страницы.

«Лекция четвертая. Восьмое мая тысяча девятьсот тридцать четвертого года…» Вот… вот… «… лечение дифтерита…» Лекция не записана. Что это? Почему? Лекция не записана.

Входит бабушка, подходит к Тане.

Бабушка (твердо). Иди, Татьяна Алексеевна.

Таня. Что?

Бабушка (тихо). Иди, Танюша…

Таня (смотрит в тетради). Забыла… Ничего не помню… Все забыла… (Вместе с бабушкой уходит в соседнюю комнату.)

Звонок. Входит Дуся, за ней радостный Грищенко с Олей, хорошенькой девушкой. В руках у Грищенко цветы.

Грищенко. Скажите – Андрей Тарасыч… Татьяна Алексеевна знает.

Дуся. Вы посидите, только… (Мнется.) Хорошо, я скажу. (Уходит в соседнюю комнату.)

Оля. Какой беспорядок…

Грищенко. Верно, переезжают или ремонт. (Неожиданно целует Олю.)