– И долго тебя ждать? – он плюхнулся в кресло.
– Не надейся, тебя тоже пустим под ножницы. Это не обсуждается!
Упираться Бочкин не стал, неловко ему было прямо в салоне устраивать разборки.
– Ладно, все равно пора уже стричься, – вздохнул он.
– Давно пора, – я затащил его в зал и, пока Бочкин не успел опомниться, заявил: – Нам, пожалуйста, креативные стрижки! Сделаете?
К нам тут же подскочили две молодые девушки, казалось, они только что закончили школу. Девушки оценивающе воззрились на нас, а потом весело переглянулись, от чего мне сразу стало понятно – креативить эти красотки умеют.
– Есть пожелания? – спросила длинноволосая блондинка, вставшая за мое кресло.
– Брейте виски! Остальное на ваш вкус.
То, что я увидел в зеркале по окончании работы, стоило получасовых мучений в одной позе, когда накидка сдавливает шею и сложно дышать. Не осталось ничего от образа маменькиного сынка. Теперь я был похож на человека! Вероятно, еще не хорошего, но и это уже был прогресс, ничего не скажешь. Волосы по бокам были сострижены очень коротко, зато сверху шла настоящая волна через всю голову. Хоть шторм там устраивай, хоть легкий бриз. Девушка немного подняла волосы вверх, отчего я стал похож на киноактера, только еще не придумал какого. Пожалуй, я затмил бы их всех! И тут я взглянул на Бочкина, его было не узнать. Длинная косая челка, рваные пряди, даже щек стало не видно – так умело начесали волосы. Просто красавчик! И очки благодаря этой стрижке стали выглядеть стильно и дорого, а то раньше и не понять было, что они куплены в дорогом магазине.
– Бочкин, ты ли это? – скакал я вокруг него. – Кого вы мне подсадили на это кресло?
Девушки хихикали.
– А ничего ребята вышли, – переговаривались они. – Теперь от невест отбоя не будет!
Тут я, конечно, покраснел. Зато Бочкин остался верен себе, расплачиваясь, он выглядел так же уныло, как и по дороге в салон. Этого ничем не проймешь.
– Ну круто же? – я тряс головой и перекатывал свою волну с одного бока на другой.
– Нормально, – кивнул Бочкин.
Это была наивысшая похвала. Мы вышли в люди, не надевая шапок – хотелось проветрить голову. День стоял ясный и морозило умеренно, лишь уши краснели, а так – жить можно.
– Если вернемся в школу, то успеем на большую перемену, к завтраку, – с надеждой взглянул на меня Бочкин.
Он не понимал, что сегодня все должно быть иначе – это же новая жизнь, лучшая! Никак нельзя испортить ее школьной котлетой на бледном пюре.
– Не могу смотреть, как ты лопаешь школьные пончики, с которых масло течет по подбородку. – Я был непреклонен. – Денег много осталось?
– Нормально, – вздохнул Бочкин, чей кошелек был бездонен и бесполезен во все дни, кроме этого.
– Тогда мы идем в «Людвиг».
Это был лучший ресторан в нашем районе. Папа с мамой как-то отмечали там годовщину свадьбы и взяли нас с Риткой. Красотища там была, круче чем в столовой Хогвартса, и вкусно очень.
– И как ресторан поможет тебе стать лучше? – спросил по дороге Бочкин.
Вот дурачина, не понимает простых вещей.
– Снаружи мы уже хороши, с этим не поспоришь. Теперь налопаемся деликатесов, чтобы изнутри себя сделать прекрасными.
Когда мы вошли в ресторан, Бочкин чуть не драпанул от официанта. Взгляд у того был не лучше, чем у нашей Аллы Олеговны, когда она тобой очень недовольна. Но я удержал Бочкина от бегства. С новыми прическами мы вполне походили на юных «мажоров» – этаких папенькиных сынков, которые всегда завтракают в ресторанах, а не в грязных школьных столовках. Я взял меню с видом знатока и заказал нам с Бочкиным фирменное блюдо – карпа на гриле. Решил, фосфор – это как раз то, что нам сейчас нужно. Думал взять еще свиных ушей, но пожалел Бочкина, он не оценил бы этой гастрономической шутки. Мы сидели в ресторане одни в этот ранний час, пировали, как короли. И вся школьная жизнь, унылая обыденность, осталась где-то в другом мире, сером и скучном. В той жизни хорошего человека можно было и вовсе не заметить, так все однотонно и затерто. Пойди, разберись, кто есть кто, когда все носят одинаковую форму, читают одни учебники и стараются не выделяться, чтобы их не заметили и не вызвали ненароком к доске. В том мире отличники запросто могли оказаться трудолюбивыми дураками, а двоечники способными лодырями. Зато сейчас голова хорошо проветривалась – слетала ненужная шелуха. Все вокруг было чистым и ясным, как зимний день. Мы вышли на улицу сытые и довольные.
– Куда теперь? – спросил Бочкин.
Он понимал, что возвращаться в школу уже поздно, а идти домой – еще рано.
– Ну что, хлеб был. Дело за зрелищами!
Бочкин пересчитал свои финансы и вздохнул:
– На киношку не хватит.
– Зачем кино? В кино ты и так часто ходишь. А сегодня день – исключение. Вот куда бы ты ни за что не пошел в обычный выходной?
И тогда мы, не сговариваясь, повернули на набережную. Там, даже зимой, бедные художники устраивали вернисаж. Деятели культуры согревались, кто как мог – задушевной беседой с коллегами или невольными зрителями, вроде нас с Бочкиным, а кто-то потихоньку разливал возле елок. Мы шли узкой дорогой вдоль берега, разглядывали картины, но все больше смотрели на то, как леденеет река и как небо копит облака к следующему снегопаду. И вдруг Бочкин припустил вперед, я даже не понял, как он смог развить такую скорость после съеденного карпа. Но дальше произошла совершенно невероятная штука – Бочкин на бегу скинул школьную сумку, подскочил к какому-то разлапистому дереву и буквально вцепился в нижнюю ветку. Затем начал приподнимать вверх ноги и завис над землей, после чего перевалился, обнял ветку и разлегся на ней, словно панда. Но пролежал так недолго, я даже не успел подойти к дереву, а Бочкин уже карабкался вверх.
– Эй, ты куда полез? – кричал я. – Сдурел, что ли?
Но Бочкин будто не слышал, он взгромоздился на одну из ветвей на порядочном расстоянии от земли и замер. Я поднял его школьную сумку и привалил к стволу, туда же отправил и свою. Некоторое время я ждал внизу, но Бочкин не спешил возвращаться на землю.
– Слезай! – просил, а потом уже требовал я.
Бочкин молчал, вцепившись в дерево. Делать было нечего. Я полез к нему. Признаться, я давно уже не лазил по деревьям, но навыки не растерял. Довольно быстро оказался рядом с другом. Он смотрел на реку затуманенным взором.
– Что это значит? – я пытался растормошить Бочкина. – Ты меня пугаешь…
– Я гулял здесь в детстве, – сказал вдруг Бочкин, будто и не мне вовсе. – Уже и забыл об этом. Родители водили меня сюда.
– Вот и отлично, только на дерево зачем из-за этого лезть?
Бочкин впервые посмотрел на меня, но все равно точно не слышал моих слов.
– Представляешь, родители гуляли со мной, когда я был маленький!
– Представляю, а что тут такого? – не понял я.
– Что такого? – Голос Бочкина скрипнул. – Мои предки, наверное, даже не помнят, как меня зовут. Но я уже привык, что они меня не замечают. Думал, так было всегда, а сейчас вспомнил…
Я испугался за друга, он явно был не в себе, но прерывать его сейчас и силком тащить вниз было нельзя.
– Мы ходили по этой дороге! – Бочкин указал вниз. – И мама все время держала меня за руку. Один раз я вырвался и начал убегать от нее, а потом залез на это дерево. Мама тогда жутко испугалась, она даже кричала на меня, честное слово. Но я ничего не слушал. Веселился.
– Ты веселился? – удивился я. – И что потом?
– Потом папа полез за мной и снял с дерева. Ты веришь, мой папа влез на это дерево и снял меня!
– Верю-верю, – соглашался я.
Правда, представить папу Бочкина лазающим по деревьям было сложно. Он всегда казался таким серьезным, озабоченным, деловым. Хотя, скажи мне кто сегодня утром, что я с Бочкиным буду сидеть на ветке дерева – тоже не поверил бы. И тут произошло самое страшное: Бочкин снял очки, чтобы протереть их – его обычная привычка, но я увидел, что глаза его влажные. Честное слово, будто в них стояли слезы. Вот тогда мне стало по-настоящему нехорошо.
– Эй, друг, давай спускаться, – тихо попросил я. – Ты прости, что привел тебя сюда, я же не знал…
– Все нормально. – Бочкин опять водрузил на нос очки.
– Никитос, давай вниз, а? – впервые за долгое время я назвал Бочкина по имени, будто хотел проверить, что сам не забыл его напрочь.
Тогда он посмотрел на меня как-то странно, а потом шепнул:
– Не могу. Страшно.
Я глянул вниз и только теперь понял, что Бочкин просто-напросто боится спускаться, вот и вцепился в ветку. Вверх-то он влетел, не задумываясь, а теперь осмотрелся да испугался. Не знаю, почему, но мне вдруг стало очень смешно. Я стал потихоньку хихикать.
– Давай позвоним твоему папе, чтобы нас снял? – предложил я.
Бочкин все еще хмурился, но потом плечи его начали дрожать. Они буквально подпрыгивали, а потом раздался хохот. Бочкин смеялся. Да нет, он просто гоготал! Словно только что научился это делать и ему понравилось. Мы сидели на дереве и покатывались со смеху, смотря друг на друга. Хороши же мы были, ничего не скажешь…
Субботник
В школе наш с Бочкиным прогул не остался незамеченным. На следующий же день Алла Олеговна вызвала нас к себе на большой перемене.
– Только не звоните родителям! – молил я. – Они меня живьем съедят.
Бочкин молчал, его не пугали наказания.
– Хорошо, – сказала Алла Олеговна. – Родителей оставим в покое. Зато вам надо будет потрудиться. Зал так и не готов к новогодней дискотеке. В субботу я прошу вас явиться туда и отбывать повинность с утра до самого вечера. Меня не будет, но за вами проследит охранник, он уже предупрежден.
– Мы станем вдвоем с Бочкиным зал разгребать? – покорно спросил я.
– Нет, кроме вас, есть еще провинившиеся на этой неделе. Наказание общее для всех.
Конечно, провести всю субботу в школе – удовольствие ниже среднего. Родителям пришлось сказать, что нам устроили дополнительные занятия для подготовки к полугодовой контрольной. Предки выдали мне бутерброды и отпустили в школу. Мы с Бочкиным шли мимо катка – теперь там был лед. В выходной день ребята будут гонять по нему шайбу, а мы вынуждены трудиться, как проклятые.
– Интересно, кто еще наказан в эту субботу? – размышлял я вслух.
Бочкин пожал плечами, всем своим видом демонстрируя, что ему это совершенно безразлично. Я же почуял неладное, лишь только подошел к залу. Какой-то знакомый запах, навевающий неприятные воспоминания, стоял на лестнице. А потом увидел тень – широкую и зловещую. У дверей в зал стоял Сопыгин и вонял каким-то дешевым дезодорантом.
– Это опять ты? – взревел он, потрясая рыжей гривой. – Святые сосиски!
– Тише, детки, – к залу подошел охранник с ключами. – Мне велено за вами наблюдать, советую всем вести себя разумно, иначе проведем вместе и следующую субботу.
Он достал из связки нужный ключ и открыл дверь в зал. Картина перед нами предстала знакомая, тут мало что изменилось, хотя крупный хлам уже вытащили на помойку, работы оставалось достаточно.
– Так, трое на месте, – пересчитал нас охранник, – еще одного ждем.
– Одну! – раздалось с лестницы.
И я вздрогнул – это был голос Инги. Сердце ушло в пятки. Зато Сопыгин шагнул вперед, выгнул грудь и расправил плечи. Лишь Бочкин оставался верен себе и был привычно угрюм.
– Ну что, все в сборе? – спросил охранник. – Небольшая перекличка…
Он сверился со своим списком – все наказанные были на месте, – остался доволен и собрался уже спуститься на свой пост, но тут с лестницы раздался непонятный грохот, кто-то топал по ней, поднимаясь все выше и выше, а затем охранник даже покачнулся: сбивая его с ног, в зал ворвалась Фирсова. Лицо ее раскраснелось, она тяжело дышала.
– Еще одна? – удивился охранник. – Мне про четверых провинившихся говорили.
– Меня вчера после уроков наказали, – отдувалась Фирсова. – Наверное, Алла Олеговна забыла вам передать.
– Больше – не меньше, – махнул рукой охранник. – Приступайте. Сейчас десять. Отпущу вас в четыре, если хорошо поработаете.
Мы оценивающе переглядывались. Компашка подобралась что надо: хулиганка, отличница, спортсмен-тяжеловес и мы с Бочкиным. Конечно, было здорово провести субботу рядом с Ингой, но Сопыгин явно не одобрил бы, начни я проявлять инициативу. Да еще Фирсова под боком – того гляди донесет завучу о каждом моем шаге, а там и до родителей вести долетят быстрее ветра. Между тем Инга смотрела на меня прямо в упор.
– Погоди, ты тот самый Борис на костылях? Надо же, а без повязки выглядишь нормальным человеком. Как нога?
Я и не знал, что ответить, совершенно растерялся. И сколько Бочкин ни стучал кулаком мне между лопатками, стоял на месте ровно.
– У него голос сел! Гулял без шапки, простудился, – сказанул вдруг Бочкин. – Не может говорить, а с ногой теперь все в порядке.
От неожиданности я даже поперхнулся. И вышло, будто я кашляю, подтверждая легенду Бочкина о моей немоте.
– Хорошо, – кивнула Инга, – тише едешь, дальше будешь. Нет голоса, и не надо. Давайте распределим обязанности.
– А я уже все распределила, – встряла Фирсова. – Мы с Бориской трем стены, Инга и Сопыгин – окна, а Бочкин – пол.
Сопыгин, конечно, с радостью согласился. Инга пожала плечами, Бочкин уже послушно взялся за швабру. А я хотел кричать, сопротивляться, просить замены напарницы, но не мог – по легенде, я был нем как рыба.
Несколько часов мы исступленно терли зал. Впервые в жизни я почувствовал себя реальной Золушкой – это был какой-то адов труд. А Фирсова рассказывала, будто директор пообещал заказать сюда новые шторы, лампы и динамики, если помещение будет приведено в достойный вид к Новому году.
– Вот бы еще зеркальный шар! – вздохнула Инга, протирая стекло газетой. – Эх, мечты…
– А ты вообще на дискотеки-то ходишь? – зыркнула на нее Фирсова, отрывая тряпку от стены. – Тебе надо досуг в зоопарке проводить, у клетки с гиеной. Неужели такую, как ты, интересуют дискотеки?
Инга слезла с подоконника, подошла к Фирсовой и спросила совершенно спокойным голосом:
– А что интересует тебя? Вот смотрю и не понимаю, какие интересы могут быть у девчонки, которая так выглядит.
– Как «так»? – нервно переспросила Катька.
– А никак, – еще спокойнее ответила Инга. – Сплошная серость.
– Зато ты вылитый попугай ара! – взвилась Фирсова, размахивая тряпкой, как флагом. – Как тебя родители из дома выпускают, не понимаю! У тебя что, мать слепая, а отец – дальтоник?
Я только хотел вмешаться в эту милую беседу, но Инга вдруг завизжала и буквально накинулась на Фирсову.
– Ты об этом пожалеешь! – кричала она.
Мы тут же бросились разнимать сцепившихся девчонок. Мы с Бочкиным тянули Катьку в одну сторону, а Сопыгин Ингу – в другую. Инга щелкала зубами и, казалось, вот-вот откусит Фирсовой нос, а Катька пыталась ухватить соперницу за ухо, но между пальцами застряло лишь несколько волосков. Потасовка вышла знатная, хоть на видео снимай и на «Ютюб» выкладывай. Все стали красными и хрипели, как раненые звери. За этим нас и застал охранник.
– А ну разойдись! – гаркнул он.
С испугу мы все разлетелись в разные стороны и теперь пытались отдышаться. Катька проверяла, на месте ли ее нос. Инга поправляла пощипанную прическу. Охранник понял, что все целы и здоровы, и стал осматривать зал. Поработать, что ни говори, мы к этому времени успели на славу. Почти все окна блестели, на стенах не осталось характерных надписей, пол сиял.
– Перерыв, – скомандовал охранник. – Можете перекусить, а потом закончите уборку. И если хоть малейший писк услышу, всем головы поотрываю!
Охранник убрался восвояси. Инга ушла в дальний угол и достала из сумки яблоко, она изображала, что находится здесь одна, а нас и не существует вовсе.
– Тебе не поздоровится, – шепнул Сопыгин на ухо Катьке и украдкой показал кулак.
– Да что я такого сказала? – Фирсова была в полнейшем смятении, бьюсь об заклад, только что она дралась впервые в жизни.