Сквозь века
Остановиться? А сами где взяли бы силы вы?
Остепениться? О, соло — иная степь!
Я хочу выплясать словом все эти символы:
Весь этот космос растёт из моих костей!
Осатанеть? Слишком много света и Бога,
Бога и света; последний по сути — Бог.
Только б успеть! Мне бы только испить из рога!..
Не испугать
просыпающийся
песок!..
Снятся песку полосатые всплески странствий,
Солнце, что плавило сахар его Сахар…
Сыпься, песоче, — но спи,
но не просыпайся!..
Тихо —
расконденсируйся
в стихо —
пар!..
Пар воспарит, во вселенский вгрызётся хаос;
В русле столетий
кости
станут
песком.
Хэй, поколенье-постскриптум:
я здесь!
Я каюсь,
Волны
времён
рассекая к тебе —
босиком!..
Певец
Скандинавская баллада
Воздымалась грудь корабля-дракона,
Вороной буран хрипотливо ржал.
Белый скальд с бородой как дубовая крона
Побережною песней нас в путь провожал.
И бурлило зелье, глотая небо,
И гудящий сумрак пучину тряс,
И бездвижный старец, казалось, немо,
Осиянный звуком, глядел на нас.
Ворожил — и взлетали крылами вёсла,
Чугунел корабельный чешуйчатый борт…
И мы верили в то, что вернёмся в Осло,
И мы знали, что битвой прославим фьорд.
Дом остался вдали, за солёной долиной,
За простором, который стирает следы;
Лица стали у нас — обожжённою глиной,
И оплавило марево наши щиты…
Иссыхали гортани от южной сини;
С каждым выдохом — силу сосала соль…
Погибал дракон — посередь пустыни,
А напившись вдоволь, свистел бы вдоль!
Взборонил бы ей водяное брюхо,
Искровил бы кривую, тяжёлую муть…
Если б Севера только — живого духа —
Паруса, как жабры, смогли хлебнуть!
А кругом — врагом наплывает гибель:
Льёт на палубу солнце свой жёлтый жир;
Судно чёрных людей, повелитель рыбий,
Косоглазою смертью спешит на пир!..
Храбрецами заморский корабль полнится,
Чужеземною тучей летит супостат…
Сыто скалятся недругов смуглые лица,
Полумесяцы сабель блестят!
Мы жевали жадно горячий воздух,
Нас в солёном масле тушила сушь…
А с родимого брега, сулящего роздых,
Вся Норвегия скальдом вздымала посох:
Это старец молился за славу душ.
Белой птицей скакал — босиком по скалам;
Завывая, к суровым взывал богам…
Мы горели, но верили — дело за малым:
Возвратиться во славе к своим берегам!
С горизонта,
как с наковальни ада,
К полю брани — тени грозою шли…
Трёхголовою ведьмой неслась громада —
Это смерть с мавританской летела земли!..
Вслед за братом, что пеклу по роду угоден,
Вслед за первой ордою — тройная рать!
Мы хрипели хором: «Храни нас, Один!»
Лишь отваги молили дать…
Мы хрипели певучим туманом Норда
И сжимали эфесы стальным кулаком…
И казалось — мощью родного фьорда
Собирался над шлемами гром.
Мы алкали ратной победы гордо —
Иль конца, но в геройстве своём.
Только гуще жара; и огнями агоньи
Мельтешат моряки на чужом корабле.
Наши вёсла — усталые крылья драконьи —
Измождённо повисли в зелёной смоле.
Эта липкая вязь паруса лизала,
Но холодной мощью резвился взор.
Нас тянуло в бой: нас ждала Вальгалла,
Нас напитывал мощью Тор!..
Песня тихая старца сквозь мили звучала
Громогласно, как странный хор…
Недруг ближе и ближе, громаднее, строже:
Всё безумней дудит, что неведомый зверь…
И кривятся на вражеских палубах рожи —
Ох, напрасно! Не знают варяги дрожи,
Мы сражаемся до обескровленной кожи
И уходим в морскую серь!..
Был суровым бой, словно серый север,
Словно самый варяжский род.
Кровенел белоснежной пены клевер
На лазури морских широт.
Мы не смели чуять ни ног, ни боли,
Как не чуяли б их праотцы;
И один за одним в чужеводной соли
Находили приют бойцы.
Но орда чернолицая нас не пугала,
Мы рубились — и всё горячей!..
И, казалось, уже улыбалась Вальгалла
Нам приветственным звоном мечей…
И хрустели мачты, корма хрустела,
С четырёх неприятель сторон ликовал…
Бушевал он, кромсая драконье тело;
Бился моря кровавый шквал!
С четырёх сторон вражья грудь дудела,
Точно дьявольский двор пировал!..
Тут безмолвный драккар заревел драконом,
На дыбы поднялся, скрипя кормой…
Мы схватились за мачты, и в страхе зелёном
Враг застыл побледневшей тьмой.
Паруса надулись внезапной бурей,
Запестрили молнии страстью фурий!..
А дракон неистово бил крылами,
Обезумев, рычал и пучину рыл;
И разило врага ледяное пламя,
Смертоносный огонь разил!..
Вся Норвегия щедро свистела ветрами
И дышала в жабры ветрил!
…
Мы под звёздами плыли по слёзной смоли,
Да с победой — к священным норвежским лесам…
В край, где белые скальды бросаются в море,
Отдавая жизнь — парусам.
Lepidoptera[1]
I. ChrysalisБалкон, как кокон, заковал —
Меня в себе замуровал.
Дрожит решетка, рвётся прочь:
За нею — ночь.
И ночь хохочет сквозь неё,
Кусает сердце ночь моё;
Сосёт душонку злое вне —
Гудит во мне!..
А под ногами — океан,
В картонный пол грохочет, пьян,
Штормит в картинный мой шатёр
Решёток-штор.
Трещи, шатёр! Ломайся, гроб!
Рассыпься, темень, вязью троп!
Из всех дорог — лучись одна,
То путь от пут — до дна, до дна!..
Греми, Вальпургиева ночь!
Реви, пурги волшебной дочь!
Гарпуном в бездну тянет мать —
Я улетаю… Колдовать!
танцуй
танцуй с берёзами
чьи волосы касаются балкона
танцуй
как шелест розовый
стрекозами
рассветного лона
танцуй
взлетай, безумная!
бессмертная=беззимная —
к венцу
под взор Везувия
на вечный сон
вези меня:
вези меня
в завесу — вёснами:
неси ненастьями
востока синего;
виски мои
зайдутся воздухом;
пойду за пастырем
расстанусь с именем.
вези
на зов Везувия —
чтоб каплей канула
в седые выси я;
вблизи
гора — беззубая
и безвулканная
и славно Лысая!..
Блаженный
Я о горе не ведал ни духом, ни сном,
И любить я умел в миллион киловатт…
Мой намоленный дом измалёван огнём —
Я ли в этом, скажи, виноват?
Отвернулась любовь, упрекая навзрыд,
Отвернулись друзья, бормоча наугад;
Нынче дом пепелится — но сердце горит!
Я ли в этом, скажи, виноват?
А на долгой, на подлой, патлатой войне
Душу в родину выдохнул срубленный брат…
Соль-отчаянье рученьки тянет ко мне —
Сударь-горе негорд и рогат!..
Я растлен и разбит, как разгромленный град…
Но всю муку бы выстрадал, каждый снаряд
Ел бы грудью — как манну… Когда б листопад
Взвыл надгробными трубами выжженных хат:
«Виноват. Виноват… Виноват!»
Только немо ты, небо, в ответ на мольбы;
Сжаты зубы у каждой сожжённой избы…
Рвал я волосы с корнем, как рвёт древеса
Из рыдающей почвы фашист-ураган;
Комья пепла на голову снегом бросал,
Пепел соли — в овраги ран!..
Словно бес, небесину хулою кромсал,
Исплясались по сини-то розги угроз…
«Боже! Отче! За что Ты меня покарал?» —
Горло драл, словно гром, вопрос.
Ты безмолвствовал, Господи… Молча глядел
На бессилья слепого последний предел.
И тогда, сатанея в бесплотной мольбе,
Я греховным сменил гореборческий вой.
Боже, Отче!.. Душа усомнилась в Тебе,
Словно был я забыт Тобой!
Я уже не грозил — но в грязи низлежал,
Не хулил лиходеем — но в хиль холодел…
Мне безверье — межрёберно вбитый кинжал —
По щекам раскрошило мел…
И бледнел я, как пепел, как время войны;
Пепелиться устав, оплывал пустотой;
Становилася кожа — корой белизны,
Полубездновой берестой.
Я уже не ругал странноглазую высь,
Но шипел, багровелые губы губя…
Умоляюще ветры стонали: «Молись!..»
Я шептал: «Нет Тебя! Нет Тебя…»
Нет Тебя — так я думал, ломаясь навзрыд.
Ты же — был, Ты же — выл всею плотью равнин…
Ты нищал, в исстрадавшую Родину врыт,
Серебрился — да инеем детских седин…
Небо клеткой грудною трещало от мин,
Билось в нём оглушённое солнце-птенец;
Я заглядывал в очи лазурных равнин:
В них я видел Тебя, Отец!..
На плечо положил ты мне отчую длань;
Я из грязи воспрянул, из навзнича — в бой;
За страну — за сожжённые избы — с лихвой,
По счетам — по щитам, что вражили гурьбой,
Отдавал супостатушке дань!..
Ты бессловствовал, Отче. Сжимал горячо
Бурей битвы моё плечо.
Ты взирал на меня многоглазьем полей,
Резал разум осколками страхов разбитых,
Ты ковал мою волю в небесных скитах,
Становилась она поминутно сильней!..
Силу в горло вдували Урал и Тибет;
Волга, Нил да Евфрат по крови прорастали…
Ох, не смертна погибель под пение стали!
Ох, не больно стоять за небесные дали!
Ох, не страшно идти к Тебе!..
ПитеРай
Ртутной водицы прыть;
Муть мне мила, что мать.
Питер — от слова «пить»:
Стынь из горла хлебать.
Ею наполнишь грудь —
Бодро рёбра трещат!
Питер — от слова «путь»:
Я не могу — назад.
Рёбра — трещат, поют…
Питер — от слова «петь»:
Тенор — весенний пруд,
Меццо — рассветная медь.
Соло — дворцовая соль,
Хор — многолицый храм…
В городе бродит бемоль
Сквозь вековой бедлам.
Ловится в сети садов,
Плачет ручьями нот,
Струями обертонов
По мостовым плывёт.
Верный, как гибель дня,
Юный, как сэр росы.
С Питером мы родня…
Северной полосы.
С Питером мы — семья,
Неразложимый микс…
Он по нутру скамья,
Я — подсудимый Икс.
Я, что подсела на драйв,
Я, что с огнём сошлась…
Город! Ты слишком рай,
Пресно-прелестная сласть.
Западно-праздная сеть,
Невский паучно-сер.
Питер — от слова «петь»;
Голос мой, жалко, — сел.
Волость моя — на краю,
В очи Сатурн кадит…
Питер тоскует по Ю —
Той, что была впереди.
Милый, тебе ли к богам?
Ты ль — в хоровод планет?
Город, храни бедлам!
Пой, но не будь отпет.
Я у границы стою,
С пеной блажу у рта.
Но не бывать в раю:
Заперты ворота.