Ты улыбнешься – и ярким днем
Жизнь озарится в мраке ненастия,
Радугой вспыхнет, в сердце моем,
Смехом блаженства трепетом счастия!
1900–1902
«Есть для тебя в душе моей…»
Есть для тебя в душе моей
Сокрытых воплей и скорбей
И гнева тайного-так много,
Что – если б каменным дождем
Упал он на пути твоем,-
Сквозь вихрь прошла б твоя дорога
Огня и стужи ледяной.
Ее хватило б до порога
Владений вечности немой.
Есть для тебя в душе моей
Неумирающих огней,
Признаний девственных – так много,
Что – если бы в златую нить
Тех слов созвучья перевить,-
Она достигла бы до Бога.
И ангелы сошли бы к нам,
Неся из райского чертога
Свой свет, свой гимн, свой фимиам!
1900–1902
«Рассеялся знойный угар…»
Рассеялся знойный угар.
Не борется сердце мятежно.
Свободна от тягостных чар,
Люблю я глубоко и нежно.
Глубоко и нежно.
Пучину огня переплыв,
Изведав и вихри и грозы,
Ты слышишь ли кроткий призыв? -
В нем дышат надежды и слезы.
Надежды и слезы!
Блаженство? – Мгновенно оно,
И нет заблужденью возврата.
Но вечного чувства звено
Да будет велико и свято.
Велико и свято.
1900–1902
«Я люблю тебя ярче закатного неба огней…»
Я люблю тебя ярче закатного неба огней,
Чище хлопьев тумана и слов сокровенных
нежней,
Ослепительней стрел, прорезающих тучи во
мгле;
Я люблю тебя больше – чем можно любить на
земле.
Как росинка, что светлый в себе отражает
эфир,
Я объемлю все небо любви – беспредельной
как мир,
Той любви, что жемчужиной скрытой сияет на
дне;
Я люблю тебя глубже, чем любят в
предутреннем сне.
Солнцем жизни моей мне любовь засветила
твоя.
Ты – мой день. Ты – мой сон. Ты – забвенье
от мук бытия.
Ты – кого я люблю и кому повинуюсь, любя.
Ты – любовью возвысивший сердце мое до
себя!
1900–1902
«Не для скорбных и блаженных…»
Не для скорбных и блаженных
Звуки песен вдохновенных
В мире рождены.
Наши радости не вечны,
Наши скорби скоротечны.
Это только – сны.
Сжаты нивы, блекнут травы,
Осыпаются дубравы
Цветом золотым.
Все цветущее так бренно,
Все, что бренно, то – мгновенно
И пройдет как дым.
Пусть от боли сердце рвется,
Песнь орлицею взовьется
К вольным небесам.
Не кумирню жизни пленной,
Но в свободе неизменной
Ей воздвигнем храм.
Дальше, ввысь от клетки тесной
Взвейся, песнь, стезей небесной
В твой родной приют,
Где созвездья в стройном хоре,
В стройном хоре, на просторе,
Вечный гимн поют!
1900–1902
«Не убивайте голубей…»
Не убивайте голубей!
Их оперенье-белоснежно;
Их воркование так нежно
Звучит во мгле земных скорбей,
Где все – иль тускло, иль мятежно.
Не убивайте голубей!
Не обрывайте васильков!
Не будьте алчны и ревнивы;
Свое зерно дадут вам нивы,
И хватит места для гробов.
Мы не единым хлебом живы,-
Не обрывайте васильков!
Не отрекайтесь красоты!
Она бессмертна без курений;
К чему ей слава песнопений
И ваши гимны и цветы?
Но без нее бессилен гений.-
Не отрекайтесь красоты!
1900–1902
«Я спала и томилась во сне…»
Я спала и томилась во сне.
Но душе усыпления нет.
И летала она в вышине,
Между алых и синих планет.
И, пока я томилась во сне,
Все порхала она по звездам,
На застывшей и мертвой луне
Отыскала серебряный храм.
В этом храме горят имена,
Занесенные вечным лучом.
Чье-то имя искала она
И молилась, – не помню о чем.
Но как будто пригрезилось мне,
Что нашла я блаженный ответ
Там – высоко, вверху, в вышине,
Между алых и синих планет.
1900–1902
«Грезит миром чудес…»
Грезит миром чудес,
В хрусталях и в огне,
Очарованный лес
На замерзшем окне.
Утра зимний пожар
В нем нежданно зажег
Полный девственных чар
Драгоценный чертог -
И над жизнью нанес
Серебристый покров
Замерзающих грез,
Застывающих снов.
1900–1902
«Море и небо, небо и море…»
Море и небо, небо и море
Обняли душу лазурной тоской.
Сколько свободы в водном просторе,
Сколько простора в свободе морской!
Дальше темницы, дальше оковы,
Скучные цепи неволи земной.
Вечно прекрасны, чудны и новы,
Вольные волны плывут предо мной.
С тихой отрадой в радостном взоре,
Молча, смотрю я в лиловую даль.
Море и небо! Небо и море!
Счастье далеко. Но счастья не жаль.
1900–1902
«Под окном моим цветы…»
Под окном моим цветы
Ждут прохладной темноты,
Чтоб раскрыться – и впивать
Росной влаги благодать.
Надо мною все нежней
Пурпур гаснущих огней.
Месяц, бледен и ревнив,
Выжнет цвет небесных нив.
Тихих слез моих росу
Я цветам моим снесу.
Грусть вечернюю отдам
Догоревшим небесам.
1900–1902
«Шмели в черемухе гудят о том – что зноен…»
Шмели в черемухе гудят о том – что зноен
день,
И льет миндальный аромат нагретая сирень.
И ждет грозы жужжащий рой, прохлады ждут
цветы.
Темно в саду перед грозой. Темны мои мечты.
В полях горячий зной разлит, но в чаще
тишина.
Там хорошо. Там полдень спит – и дышит
жаром сна.
Шмели в черемухе гудят: "Мы сон его храним.
Придет гроза, – воскреснет сад – и сны замрут,
как дым.
Полдневных чар пройдет угар – и будет грусть
по ним.
На страже полдня мы гудим. Мы сон его
храним".
1900–1902
ПОСЛЕ ГРОЗЫ
Затихли громы. Прошла гроза.
На каждой травке горит слеза.
В дождинке каждой играет луч,
Прорвавший полог свинцовых туч.
Как вечер ясен! Как чист эфир!
Потопом света залит весь мир.
Свежей дыханье берез и роз,
Вольней порханье вечерних грез.
Вздымают горы к огням зари
Свои престолы и алтари,
Следят теченье ночных светил
И внемлют пенью небесных сил.
1900–1902
ГОЛОСА ЗОВУЩИХ
1
Когда была морскою я волной,
Поющею над бездной водяной,
Я слышала у рифа между скал,
Как чей-то голос в бурю простонал:
– Я здесь лежу. Песок мне давит грудь.
Холодный ил мешает мне взглянуть
На милый край, где хижина моя,
Где ждет меня любимая семья.-
Так кто-то звал, отчаяньем томим.
Что я могла? – Лишь плакать вместе с ним.
И пела я: "Забудь печаль твою.
Молчи. Усни. Я песнь тебе спою".
2
Когда, легка, пушиста и светла,
Воздушною снежинкой я была,
В метель и мрак, под снежной пеленой,
Мне снова зов послышался родной:
– О, где же ты? Откликнись! Я – один.
Бреду в снегах засыпанных равнин.
Мне не найти потерянных дорог.
Я так устал, так страшно изнемог.-
Предсмертный сон – как смерть -
неодолим.
Что я могла? – Замерзнуть вместе с
ним -
И светлый мир хрустальной чистоты
Вплести в его последние мечты.
3
Когда я слабой женщиной была
И в этом мире горечи и зла
Мне доносился неустанный зов
Неведомых, но близких голосов,-
Бежала я их слез, их мук, их ран!
Я верила, что раны их – обман,
Что муки – бред, что слезы их – роса.
Но громче, громче звали голоса.
И отравлял властительный их стон
Мою печаль, мой смех, мой день, мой сон.
Он звал меня:– И я пошла на зов,
На скорбный зов безвестных голосов.
1900–1902
SONNAMBULA[7]
На высоте, по краю светлой крыши
Иду во сне. Меня манит луна.
Закрыв глаза, иду все выше, выше…
Весь мир уснул. Над миром я одна.
В глубоком сне, сквозь спящие ресницы
Страну чудес я вижу над собой; -
Сияют башен огненные спицы,
Курятся горы лавой голубой.
Светись, мой путь! Что бездны, что препоны!
Что жизнь и смерть, – когда вверху луна?
Меня зовут серебряные звоны -
И я иду, бесстрашна и сильна.
1900–1902
«Над белой, широкой пустыней…»
Над белой, широкой пустыней
Засыпанных снегом равнин -
Стезею серебряно-синей
Проносится призрак один.
Черты его бледны и юны,
В них мира и сна торжество,
И ропщут певучие струны
Рыдающей арфы его.
Заслышав чудесное пенье,
Забудешь и вьюгу, и снег.
В нем вечное светит забвенье,
В нем сладость неведомых нег.
Но только померкнет сознанье,-
Он близок, он здесь, он приник!
И дышит мечтой обладанья
Его неразгаданный лик.
1900–1902
«Во тьме кружится шар земной…»
Во тьме кружится шар земной,
Залитый кровью и слезами,
Повитый смертной пеленой
И неразгаданными снами.
Мы долго шли сквозь вихрь и зной,
И загрубели наши лица.
Но лег за нами мрак ночной,
Пред нами – вспыхнула Денница.
Чем ближе к утру – тем ясней;
Тем дальше сумрачные дали.-
О сонмы плачущих теней
Нечеловеческой печали!
Да в вечность ввергнется тоска
Пред солнцем правды всемогущей.
За нами – Средние Века.
Пред нами – свет зари грядущей!
1902–1904
ПЛОВЦЫ
Горел восток – когда к великой цели
Мы против волн направили челнок.
Мы плакали, мы верили, мы пели,-
Нас не страшил «неумолимый Рок».
Для жертв толпы, тупой и озверелой,
Сплетали мы венки небесных роз.
Над тьмой веков сверкал наш парус белый,
А на корме спокойно спал Христос.
Но вот гудят бушующие сферы,
Сокрыта звезд святая красота.
И смотрим мы с тоской забытой веры
На кроткий лик уснувшего Христа.
Блаженный край, ты вновь недосягаем!
Мы встретим смерть без гимнов и цветов…
И на устах немеет скорбный зов:
«О Господи, проснись!.. Мы погибаем!»
1902–1904
КРЕСТ
Люблю я солнца красоту
И музы эллинской создания.
Но поклоняюсь я Кресту,
Кресту – как символу страдания.
Что значит рознь времен и мест?-
Мы все сольемся в бесконечности;
Один – во мраке черной вечности -
Простерт над нами скорбный Крест.
1902–1904
«Мой тайный мир – ристалище созвучий…»
Мой тайный мир – ристалище созвучий
На высотах свободной красоты.
Гудит их спор, то – властный и могучий,
То – чуть звенящий, сладостно-певучий,
То – как щиты, что бьются о щиты.
Мои мечты – лучистые виденья,
Стряхнувшие земной тяжелый прах.
Как фимиам небесного кажденья -
Они парят к вершинам возрожденья
На розовых и голубых крылах.
Моя душа – живое отраженье
О небесах тоскующей земли.
В ней – ярких звезд лучистые вторженья,
В ней – чистых жертв благие всесожженья,
В ней – лавр и мирт победно расцвели.
1902–1904
СВЯТОЕ ПЛАМЯ
Напрасно в безумной гордыне
Мою обвиняют мечту
За то, что всегда и поныне
Я Духа Великого чту.
Горда осененьем лазурным
Его голубого крыла,
Порывам ничтожным и бурным
Я сердце свое заперла.
Но храма высот не разрушу,-
Да светочи к свету ведут.
Несу я бессмертную душу,
Ее же представлю на Суд!
Мой разум стремится к вершине
И к зову вседневного глух.
Со мною всегда и поныне
Великий и благостный Дух.
Поправших Его наказуя,
Он жив и могуч для меня.
Бессмертную душу несу я -
Как пламя святого огня!
1902–1904
«В исканьях своих неустанная…»
В исканьях своих неустанная,
Душа моя – вечная странница.
Для суетных душ – чужестранная,
Для избранных Духа – избранница.
Взметнувшись, померкли в бессилии
Полночные сны и видения.
Светлы непорочные лилии
В садах моего возрождения.
Как жизни и смерти созвучие
Мне снятся пути совершенные.
Меня превозносят могучие.
Меня ненавидят презренные.
1902–1904
С ТЕХ ПОР
С тех пор, как ты узнал меня,
Ты весь, ты весь – иной.
Зарей небесного огня
Зажжен твой путь земной.
С тех пор с духовных глаз твоих
Упала пелена.
Ты стал душой, как вечер, тих,
Свободен – как волна.
Ты мир поэзии постиг,
Бессмертный и святой.
Ты сбросил гнет земных вериг,
Ты окрылен мечтой.
С тех пор легка твоя тоска,
Немая даль ясней.
Ты вспомнил прошлые века,
Виденья давних дней.
Все те же встречи и любовь
Во тьме былых времен.-
Познал, что мы воскреснем вновь,
Что наша жизнь есть – сон.
1902–1904
МАТЕРИНСКИЙ ЗАВЕТ
Моему сыну Евгению
Дитя мое, грядущее туманно,
Но все в тебе, от самых юных лет,
Неодолимо, властно, непрестанно
Мне говорит, что будешь ты – поэт.
Дитя мое, узка моя дорога,
Но пред тобой свободный ляжет путь.
Иди, иди в сады живого Бога
От аромата вечного вдохнуть!
Там, высоко, на девственной вершине,
Где, чуть дымясь, почили облака,
Растет цветок, не тронутый доныне,
Взыскуемый как в прежние века.
Пусть говорят, что путь твой – путь безумных,
От вечных звезд лица не отврати.
Для пестрой лжи услад и оргий шумных
Не отступай от гордого пути.
Пусть говорят, что сны твои обманны.
Дитя мое, и жизнь, и смерть – обман.
Иди, иди в лазурные туманы!
За ним, за ним, цветком небесных стран!
Найдешь его – и узришь мир безбрежный
У ног своих! – Но помни и внемли:
Тогда, мой сын, сойдя с вершины снежной,
Неси твой дар в святую скорбь земли.
1902–1904
ОСЕННЯЯ БУРЯ
Осенняя буря несется над морем,
Вздымая пучины с глубокого дна,
Со свистом сгибая стволы вековые
И тонкие ветви прибрежных ракит.
Не я ли блуждаю в осеннюю бурю
По диким уступам неведомых скал?
Тяжелые вздохи доносятся с моря,
Холодные брызги кропят мне чело.
Ищу я, – напрасно. Все пусто, все мертво.
Зову я, – мне ветер рыдает в ответ.
Есть радость для сердца, для взора – улыбка,
Но души – как звезды от звезд – далеки.
О Боже, создавший и небо, и землю,
И гордую силу свободных стихий,
Зачем мы так слабы, зачем одиноки
Пред мраком безвестным грядущего дня?
1902–1904
«Что можем мы в своем бессилии…»
Что можем мы в своем бессилии?