План был великолепен. Осталось облечь его подробностями и реализовать. Где она станет жить, пока будет украденной? Жить было решительно негде. У друзей? Друзья-то не выдадут, но вот их предки… В какой-нибудь гостинице? Это лучше, но бабушка может обзвонить гостиницы, и узнать, ведь прописывают в гостиницу строго по паспорту… Еще можно снять квартиру. Но это тоже прабл: через агентство – опять же узнают. У зазывал на улице – опасно, мало ли, вдруг еще попадешь в какое-нить рабство, вон сколько жутиков по тиви про всяких красивых девушек, которых – бац! – и тютю…
«Буду жить в землянке! – решила Ева. – Или там по ходу соображу, где. В конце концов, это не первый пункт плана, пока еще до него дойдет!» И Ева приступила к реализации степа намбер ван: позвонила Салиму.
Они говорили долго, часа полтора. Потом попрощались. А потом опять говорили, почти до утра.
В пять утра Ева опять позвонила:
– Слышь, а чего тебе вечернего поезда ждать, когда можно на автобусе в столицу дернуть.
– Где я тебе автобус-то возьму? Какой автобус? И кто мне скажет, когда он идет? Тут ни души нет.
– На вокзале ни души нет?!
– Але, меня с вокзала выгнали!
– Ах, да…
– А ты где сейчас?
– В парке каком-то.
– В каком?
– В уродливом! Ну сквер обычный. Маленький.
– Адрес у этого сквера есть?
– На фиг тебе адрес???
– Я посмотрю по карте, как тебе идти к автобусам. И ты сможешь приехать в Москву раньше. Смотри, сейчас пять, а первый автобус – в шесть. И в четырнадцать-тридцать ты в Москве.
– А, это норм.
– Ну! Говори адрес.
– Да не знаю я адреса. Тут нет нигде. И ночь, спросить не у кого.
– На домах посмотри! Видишь где-нибудь табличку?
– Не, не вижу. Нет табличек.
– А что есть?
– Фонарь есть. Аптека еще есть.
– Хм… Ночь, улица, фонарь, аптека… Хорошо, номер у этой аптеки есть?
– Сейчас, погоди, я к ней иду. А, вот, и улица написана. Значит так, я нахожусь на…
От Нетании до Иерусалима – около ста километров, чуть меньше. Девяносто, наверное.
– Тики, ты куда в такую рань?
– Цви, дорогой, спи не волнуйся, я туда и обратно.
– В Йрушалайим?
– Да, дорогой, мама за все годы первый раз попросила…
– Ох, Тиква, давай я тебя сам отвезу, попозже?
Если муж называет тебя полным именем, это не есть хорошо. Но что поделать, все хорошо, только пусть он спит, а она быстро… Зато любит, не хочет одну пускать…
– Тихо езжай, – напутствовал муж, переворачиваясь на другой бок.
В Нетании молодежь гуляет по ночам до утра. До четырех ходят толпами. Это хорошо, это – жизнь. Днем тоже жизнь, на пляжах сначала, потом – везде. Пляжи тут хорошие. И люди хорошие. И погода хорошая. И туристов много. На туристах можно заработать на дом и на жизнь. Детей поднять. Цви, когда шутит, говорит шутку: еврейская мама не считает зародыш жизнеспособным, пока он не закончит юрфак или мединститут. А их дети еще ничего не закончили, их тянуть и тянуть.
Тики подошла к гаражу. Ночная жизнь почти выдохлась, утренняя еще не проснулась. Самое время ехать.
Тики часто вспоминала маму. Она вспоминала ее молодой, а себя – маленькой, в красном платье. Вообще воспоминаний о детстве было мало. Детство Тики было вполне счастливое, но казалось сейчас каким-то чужим, словно по телевизору увиденным. Даже свое детское имя – Надежда – Тики с собой почти не ассоциировала. Когда она шутила, иногда говорила в шутку: «Я – гимн Израиля!», и в этом была доля не шутки: «Тиква» – это и есть в переводе «надежда», гимн Земли Обетованной.
В Храме Гроба Господня Тики в последний раз была лет десять назад, возила гостей. Но дорогу она, конечно, помнила.
«Хорошо, что у мамочки все благополучно! – думала Тики, привычно пристегиваясь и поворачивая ключ. – Пусть ей все будет: сто лет здоровья и прочее. И свечку поставлю, и службу закажу, там можно. Цви незачем со мной ехать, пусть спит, и дети пусть спят, сколько можно гулять?»
– Балда, там направо надо было свернуть!
– Я направо и свернул!
– Ты налево!
– Направо!
– Тогда как ты попал на Труда, когда тебе надо на Софийскую? Беги назад, а то не успеешь!
– Успею, еще полчаса.
– Так там еще знаешь сколько топать? По Софийской, чрез реку, по Боткина или Гагарина.
– По Боткина или Гагарина?
– Они у автовокзала соединяются!
– Все, я на Софийской!
– Молодец. Теперь после речки будет парк, а потом поворот на Боткина.
– Тут указатель, что будет Софьи Перовской, а потом – Гагарина. А про Боткина нет.
– А, нуда, тебе на Перовскую и нужно.
– А Боткина?
– А Боткина – это и есть Перовская!
– Блин, ты что, издеваешься?
– Уфф, беги лучше, не стой! Вначале она – Перовская, а потом – Боткина!
– Слушай, а как ты узнала, что я стою?
– Хах… Я – Машенько! Высоко сижу, далеко гляжу!
– Иоанн Креститель не хотел крестить многих фарисеев, саддукеев и Иисуса
– Почему?
– Как почему?! Это же САМ ИИСУС! А Иоанн был простой чел…
– Не, я спрашиваю, почему Иоанн фар и сад не хотел крестить?
– Он хотел, чтобы они сначала покаялись!
– Аони чо?
– Ну они кто как. Кто покаялся, того крестили.
– А Иисус чо?
– Иисуса крестили, конечно!
– Значит, он тоже покаялся?
– Евгения, я от твоих выводов скоро сам пойду каяться!!! Если выживу!!!)))
«Крещение Иисуса в Иордане»
От Матфея святое благовествование Глава 3
Выдержки из SMS-переписки двух молодых людейВ автобусе Салиму удалось немного поспать. Соседнее сидение оказалось не занятым, поэтому можно было неплохо устроиться – по диагонали, и ноги вытянуть. Нормально. Куртку свернул под спину. Нормально. Только есть ужасно хотелось. Перед въездом в Москву Салим пересчитал деньги, отложил на дорогу в Елец, и решил не завтракать, а лучше купить Стасу игрушку – не идти же в больницу с пустыми руками. Потом он проверил остатки на обеих мобилках и позвонил Фомину. Голос у Фомина был такой, словно он только что проснулся.
– Да, слушаю!
– Дядь Веля, это я, Салим!
– А, Санек, привет! Ну, как у тебя дела?
Санек доложился: отца не нашел, в Москву вернулся, собирается навестить брата – и домой, в Елец, пока баба Вера ничего не заметила. О предстоящей встрече с таинственной Евой, изучающей Библию по телефону, Салим, разумеется, даже не заикнулся.
– Тут, Алексан-дер, такая закавыка вышла… – Фомин, видимо, окончательно проснулся и говорил уже бодро, как всегда. – Бабушка твоя вчера к Стасу пошла, да ее не пустили. Не пустили, ну она и это… Уехала домой, так-быть…
– Упс…
– Вот те и упс! Но ничего, я сказал, что ты со мной, в Москве. Так что обошлось. Она даже и рада, что я тебя одного не отпустил, а то мало ли чего.
– И что теперь?
– А что теперь, теперь всё тип-топ. Ты ей тока это… О Владимире-то не говори.
– О каком Владимире? – растерялся Салим.
– В который ты ездил.
– Так я в Рыбинск ездил.
– Ну, значит, про Рыбинск не говори.
– Не скажу. А что сказать?
– Что со мной был. Она когда мне позвонила, я так и заявил, мол, со мной, тут, в гостинице, спит на соседней койке.
– Спасибо.
– Да ничего. Ты ей позвони.
– Как же я ей позвоню, у нее ж мобилы нет!
– От чудак, она ж уже дома, в Ельце. На домашний и позвони. Хоть и дорого, но ты на минутку, чисто успокоить.
– Дома… Точно. А чего она мне сама тогда не позвонила? Из дома?
– Не знаю.
– Ладно, ну ее. Я как Стаса проведаю, позвоню.
– А чо его проведывать, тебя к нему все одно не пустят.
– Пустят.
– Это с каких тараканов?
С каких тараканов – Салим не знал. Он пообещал Фомину не пропадать и перезвонить попозже и стал натягивать куртку – автобус приехал. «Не выспался конкретно!» – подумал он, заметив, что куртка натянулась наизнанку.
Ева выдрыхлась, выпила шоколаду с гренкой, слегка цапнулась с Инной по поводу нежелания идти к репетитору, поднялась в библиотеку и позвонила Салиму.
– Ну что, планы не изменились, встречаемся?
– Ага. Только я еще у брата не был.
– Ну это ясно. Как от него выйдешь – звони.
– Ага. Только это… меня к нему могут и не пустить. – И Салим рассказал, что их бабушку вчера к внуку не пустили.
– Ничего себе! – возмутилась Ева. – К больному малышу не пустить ближайших родственников! Вопиюще!
После их ночных разговоров Ева представляла себе Стасика, словно была знакома с ним с самого его рожденья.
– А в какой он клинике?
Салим назвал.
– Я там была, ходила к подруге года два назад. Значит, действуй так…
Аттракцион под названием «МиГ-29» начался с подробного инструктажа и измерения давления. Для «Яка» такого вчера не требовалось. Вчера Максу тоже, конечно, маленько объяснили, что нельзя ставить ноги на педали, касаться тросов, которые тянутся к педалям вдоль пола, и что надо нажимать на кнопку на рукоятке слева, чтобы ответить пилоту, и тэдэ. Но объяснили так, между прочим, будничным усталым тоном, уже после того, как они с инструктором лихо запрыгнули на крыло, с которого – по кабинам.
С «МиГом» шняга была другая: подобрали специальный комбинезон, примерили кислородную маску… Круто!..Ого, тут даже катапульта есть!
– А ты думал! – фыркнул Стеллз.
Крыло оказалось расположенным высоко, на такое не запрыгнешь. Долговязому Максу пришлось пригнуться, чтобы пройти под ним. Но прошел! А низенький механик – не из вчерашних, другой, вообще прошел только так.
– Надо же, а по телевизору когда смотришь, не скажешь, что так высоко! – Макс уважительно погладил пузико крыла ладонью.
– А ты думал! – повторил Стеллз.
В кабины поднимались по приставным металлическим лесенкам типа стремянок. Пять высоких ступенек, Макс непроизвольно их считал, пока поднимался: раз, два, триче…
– А это… ну…
– Все будет о’кей. У меня уже сто лет приступов не было.
Стеллз ничего не ответил, отошел. Макс механически было продолжил считать ступеньки в небо, но сбился.
В кислородной маске он стал немного похож на Энакина Скайуокера, когда тот уже стал Дартом Вейдером. Только у Дарта маска была черная, а у Макса – белая, и глаза видны.
С подсказки Евы Салиму удалось повидать брата. Встреча получилась нелепой. В присутствии слегка подкупленной дежурной медсестры и в отсутствии врачей по случаю воскресного дня Салим протягивал Стасу малинового зверя неопределенного пола и возраста, в клетчатых штанах, и спрашивал:
– Ну как ты тут?
Стас не отвечал, и зверя не брал, и на зверя даже не смотрел, и на брата тоже. Смотрел вбок.
– Ну как ты тут, поправляешься?
«Надо было бананов ему купить, а не зверя!» – думал Салим. Они стояли в коридоре, возле выхода к лифтам.
– Ну как ты тут? Домой хочешь?
На «домой» Стас дернулся, посмотрел Салиму в глаза и застыл теперь так, глядя в глаза.
– Вот вылечим мы тебя, и поедешь домой! – сладенько сказала медсестра, решительно отбирая у Салима игрушку и тыча ею в Стаса. – Держи мишку. Смотри, какой мишка толстый. Он толстый потому, что хорошо ест. Вот будет Стас хорошо есть, станет, как мишка, и мы отпустим его домой.