Каждый человек должен в жизни сделать три дела: родиться, пожить и помереть. Это программа-минимум. Но Вигнатя о ней не знала, поэтому считала, как все и как Макс несколько глав назад, что человеку положено сделать совсем другие три дела: посадить дерево, вырастить сына и построить дом. Сына Вигнатя давно вырастила, образовала, женила, огринкартила и пристроила на работу в нужное место. Деревьев, а также прочих цветов и кустарников натыкала на даче преогромное количество – причем некоторые собственноручно. А уж какая у нее оранжерея – респект! С домами и квартирами тоже был полнейший «зачот». Жизнь удалась. Но жизнь неотвратимо приближалась к концу, осознание этого свалилось на Вигнатю внезапно, и это было печально. Печальнее всего было то, что хотя жизнь и удалась, она как бы удалась, а на самом деле все не так просто. Вигнате категорически не нравилось направление, в котором двигается цивилизация, и ее внуки вместе с ней. С цивилизацией то есть. Уходить из жизни, оставляя мировые проблемы в столь плачевном состоянии было недопустимо. С этим надо было что-то делать. Что с этим делать, Вигнатя вроде как знала. Ей казалось, что она знает. Бороться. Сеять. Отделять от плевел. Нет, не так. Наоборот. Сначала отделять от плевел. Потом сеять. А потом бороться с сорняками. Вот так!
Да, и главное – надо верить. Верить в свет, в добро, в идеалы, в вечные ценности и в то, что все у тебя получится. Вот теперь так. Да, вот так.
«Пежо» вырулил на Садовое и немедленно был захвачен вечной пробкой. Вера Игнатьевна вздохнула и стала думать о вечном. Вечного в ее личном арсенале было немного, и это немногое (кроме пробки) было неуловимо и неосязаемо. И, что хуже, непроверяемо. Как можно по-настоящему верить в то, что ты не можешь проверить? С этим приходилось смиряться, но Вигнатя, как человек активный, смиряться не хотела. Она хотела действовать!
– Внуки! – сказала она зеркалу дальнего вида. – Мы остаемся жить не в детях, а во внуках и правнуках. И они должны быть нашим образом и подобием. Есть ли царствие небесное, нет ли его – это науке пока неизвестно. На всякий случай надо как следует подготовиться. Чтобы, стоя перед вратами, можно было смело и гордо сказать: да, я сделала все, что могла…
Вигнатя открыла окно и продолжила, обращаясь к левому зеркалу:
– Я сделала все, что могла, и заслуживаю того, чтобы меня пропустили!
Зеркало промолчало. Зато отреагировал мужчина в праворульном внедорожнике, стоящем левее Вигнати. Он вежливо приподнял темные очки и вместе с ними брови на лоб и заметил:
– Мадам, вы, безусловно, этого заслуживаете! Посигнальте! Все впереди взлетят и вас пропустят.
После чего галантно кивнул, опустил очки, поднял окно, включил кондишен, выключил радио, и устало подумал: «Хорошо, что я развелся. Все бабы – или стервы, или чокнутые!»
– Хам и нахал! – заключила Вигнатя, тоже подняла окно и продолжила думать о вечном.
Жизнь действительно подходила к концу. Тратить ее на думы о хамах и нахалах не оставалось времени. На всякий случай Вигнатя перестала думать вслух. Про себя думалось сбивчивее, но быстрее…
К счастью, бабушке пора было уходить, чтобы все успеть. Она попросила Санечку найти его метрику и всякие дипломы школьные, какие есть. Чтобы его взяли в школу с «английским английским».
– Чего найти? – переспросил Салим. – Какую еще метрику?
Бабушка только головой покачала. Мало того, что ее беспутная дочь не рассказала мальчику о его корнях, он даже не знает, что такое метрика!
– Ну как чего! Метрика. Документ, где написано кто ты, кто тебя родил… У Салима опять возникло желание «швырнуть тапочки в борщ». Ну не дура бабка, а?
– Это у меня в паспорте написано!
Бабушка готова была закипеть. Ну как же так можно-то? Стараешься, родишь-ростишь, чтоб все было по-хорошему, как у людей, создаешь райские можно сказать условия, а тут…
– Что у тебя в паспорте написано? Кто тебя породил, что ли, написано? И где это там написано? Метрика – вот самый главный документ, который при рождении дается.
– Свидетельство о рождении, что ли?
– Нуда!
– Так бы и сказала – свидетельство. А то метрика-шметрика.
– Да я так и говорю. Она в шкатулке должна быть с документами, которую мы в синей сумке привезли.
– Разберусь! Иди уж…
Бабушка ушла.
Первым делом Салим распахнул окно. Бабушка панически боялась сквозняков. Как можно бояться воздуха, которым дышишь?
Вторым делом Салим прогнал со стола кошку. Кошка трехцветная, из тех, что приносят счастье. Но счастье это все равно бабушкино, а не его. Так что – прогнал.
Третьим делом Салим вскрыл коробку, в которой приехали его учебники. Достал инглиш. Школы с «английским английским» он боялся. Не боялся, а – вдруг он там будет последним? Ни фига, он должен выучить его лучше всех. Знай наших, Елец – всем капец!
В открытое окно было слышно, как ругаются внизу соседи.
«Интересно, какие будут девчонки в новой школе?» – внезапно подумал Салим и, вместо того чтобы открыть учебник, подошел к зеркалу.
Главными плюсами своей внешности Салим считал отличную кожу и высокий умный лоб. Не какой-то там прыщаво-рыхлый бледнолицый, а бронзовый этот… как его… мачо, вот! Нос – нормальный, зачот. Губы… Черт его знает… Вообще-то Салиму его губы нравились, особенно если рассматривать вместе с волевым подбородком. Салим выдвинул подбородок вперед и повертел головой. Нет, губы тоже нормальные. Четко по-пацански. Вот когда улыбаешься…
Салим улыбнулся. Нет, лучше не улыбаться. Два кривоватых передних зуба портят все дело, но ведь не попросишь у бабки денег на зубного. Ну и ладно. Подумаешь! Мужчине улыбаться с зубами не обязательно! Лучше так – сдержанно. Без зубов. По-мужски.
Салим улыбнулся по-мужски. Получилось достойно.
Соседи внизу продолжали ругаться.
– Хелло! – сказал Салим. – Май нейм из Алек-сан-дер. Ай эм из Раша!
Получилось опять достойно.
Соседи перешли на мат.
– Нет. Неправильно. Фром. Ай эм фром Раша, – поправил себя Салим.
Внизу что-то грохнуло, а потом взвизгнуло. Грохнуло типа вазы, а взвизгнуло
типа женщины. И опять пошел мат на два голоса. Салим закрыл окно, стало тише. Это хорошо, пусть Стас спит. Не жизнь, а дребедень конкретная. Мать умерла, бабка – толстая жалкая дура, брат – глупый, отца нет и толком и не было…
– Мяу! – сказала кошка.
Надо было найти свидетельство о рождении.
Надо найти свидетельство, выучить английский и уехать отсюда в Америку. Стать банкиром. Или просто олигархом. А что? Он что, хуже других?
Салим раскидал по сторонам коробки и сумки, которые еще не успели распаковать, и вытащил шкатулку с документами. Шкатулка пахла прежней жизнью. И на ощупь была из той жизни… Мама. Не через запятую «мама умерла, бабка – дура», а что-то одно, огромное, не описываемое никакими словами – мама. На этот раз вместо холодной змейки тело по диагонали располовинило холодной плоскостью, листом тонкого металла. Плоскость ударила сзади, по правому плечу и левой лопатке, и прорубилась насквозь, прорезав почти отвесно живот и ноги. Спереди металлический лист вынырнул под коленками, подкосив. Захотелось сесть. Салим ощутил себя куском масла. Захотелось сесть и закрыть глаза.
Салим сел на тахту в углу веранды и поставил шкатулку рядом.
– Ты дебил!!! – заорала соседка втрое громче прежнего. – Урод! Урод! Урод и дебил!!! Ваще дебил!
На «ваще дебил» ее познания в русском литературном окончились, и она опять перешла на русский матерный. Тут же опять что-то грохнуло, и соседка завизжала сильнее, чем в прошлый раз. Какими словами мужчина доказывал, что он не дебил, сквозь ее визг было не слышно. А может, он и не словами доказывал, а действиями.