Да, дорогие, как это приятно, когда, проходя мимо школы, где учился много лет назад, можешь сказать: «Эту вишню я посадил!»
В коридоре — стенгазета. Её раму когда-то делал я вместе с товарищами. В кабинете — гербарий, который собирал наш кружок натуралистов…
Вдруг, совершенно неожиданно для Санду, возле ножки стола зазвенел колокольчик. Это со сторожевого поста номер один. Раз… два… три… Знакомый сигнал: «Внимание, ждите важных известий!»
Санду улыбнулся. «Наверно, Алеку заскучал на посту и проверяет связь». Санду только было хотел дать ответный сигнал, но его рука замерла на полдороге. Он нахмурился: «Связь проведена не для забавы!» Санду встал, решив пойти на сторожевой пост. Но не успел он взяться за щеколду, как дверь сама отворилась, залив помещение потоком солнечных пылинок. Тяжело дыша от быстрого бега, появился вестовой Топ.
Топ был произведён в вестовые прошлым летом, и никто не мог пожаловаться, что он неисправно несёт службу в адмиралтействе. Года три назад Санду вместе с отцом стали дрессировать Топа. Нелёгкое это было дело! И не раз и у отца и у сына иссякало терпение. Но мало-помалу Топ начал «соображать», как говорят дрессировщики. Он научился переносить с места на место предметы, открывать лапой дверь, узнавать по запаху вещи Санду, и когда, например, ему давали носовой платок мальчика и говорили: «Ищи Санду!» — он отправлялся на поиски своего хозяина. Он находил дорогу к дому с любого места, где бы его ни оставили. Многое умел Топ, и только одному он не мог научиться — жить в согласии с рыжим котом Усачом.
Подбежав к Санду, Топ встал на задние лапы. Это означало: «Я с вестями!» Убеждённый в том, что всё это шутка, Санду не спеша снял с Топа ошейник и достал из «почтового ящика» — холщового кармашка, вшитого в ошейник, — сложенную вчетверо записку, написанную наскоро, размашистым почерком: «Рапортует сторожевой пост номер один. Мною задержаны подозрительные личности. На вопрос, что им нужно, они пустились наутёк, но одного удалось поймать. Прикажете доставить в адмиралтейство?»
Топу не пришлось долго ждать. Через минуту он уже мчался обратно, неся в ошейнике следующий приказ: «Адмиралтейство сообщает: если это шутка, ответишь за неё перед советом командиров, если правда то, что ты сообщаешь, — тем хуже. Как ты только мог подумать — бросить пост, чтобы доставить пленного в адмиралтейство! Не оставляй пост, пока не придёт смена. Задержанного пошли сюда под охраной Топа. Скажи ему, что при попытке к бегству он будет иметь дело с острыми клыками».
И пока Топ доставлял приказ, Санду повернул колёсико, укреплённое на одной из дощатых стен. Колёсико в свою очередь натянуло бечёвку, конец которой вместе с другим колокольчиком находился на площадке наблюдательного пункта. Дзинь-дзинь! — зазвенел колокольчик, то есть: «Сюда! Сюда!»
Петрикэ и Мирча примчались одним духом.
— Что такое? Что случилось?
— Сторожевой пост номер один рапортует о поимке подозрительного субъекта. Топ доставит его сюда.
— Фью-у! — присвистнул Петрикэ, хлопнув себя ладонью по лбу. — Вот здорово! Не успели хорошенько развернуться, как уже начинаются приключения…
— И правда, здорово! — обрадовался Санду. Но спохватился, сообразив, что момент требует большей серьёзности. — Ничего хорошего тут нет, Петрикэ! У каждого из нас свои дела, и вдруг — извольте радоваться — незваный гость отрывает нас. Здорово было бы, если бы спокойно работали. А тут ни с того ни с сего сигналы, донесения, приказы, беготня…
— «Сигналы, донесения, приказы, беготня»! — передразнил его Петрикэ. — Да это и есть жизнь, Санду! Капитана Немо опасности подстерегали на каждом шагу…
— Что ты мне всё тычешь капитана Немо?.. А сам даже не читал эту книгу.
— Ну и что же? Если хочешь знать, сегодня же вечером начну. Не ты ли сам мне рассказывал? Помнишь…
Договорить он не успел. Под охраной Топа вошёл «подозрительный субъект». На вид ему было лет шесть — семь, ничего примечательного в нём не было, если не считать двух больших заплат на широких штанах, которые были бы впору двум таким мальчикам. Шмыгая носом, он робко переступил порог и испуганными глазами смотрел то на спокойное лицо Санду, то на уморительную в своей суровости мордочку Петрикэ, то на Топа, который только и ждал малейшего проявления неповиновения, чтобы ухватить его зубами за штаны.
— Кто это?.. — шепнул на ухо Петрикэ Мирча.
— Понятия не имею. Наверно, тот самый субъект…
— Подозрительный?
— Да что-то не очень. — Подойдя к Санду, Петрикэ шёпотом спросил: — Это он?
Санду кивнул головой.
— Что мы с ним будем делать? — недоумевал Петрикэ.
— То же, что обычно! — ответил Санду.
Значит, нужно будет допросить. А допрос производится установленным порядком. Следовательно, необходим переводчик: ведь пленные всегда чужестранцы. И только переводчик может знать их язык. Ясно!
— Капитан первого ранга Петрикэ, приступай к допросу, — сказал Санду. Затем, сделав знак Мирче, добавил: — Ты, капитан, будешь переводить.
Петрикэ сел на скамейку и, сдвинув на затылок берет, сказал:
— Капитан, спроси, как его зовут.
— Как тебя зовут? — «перевёл» Мирча «подозрительному субъекту».
— Раду, — ответил тот, шмыгая носом.
— Он говорит, что его зовут Раду, — перевёл Мирча.
— Н-да, н-да… — промямлил Петрикэ. — К какому роду войск принадлежит?
— К какому роду войск принадлежишь? — спросил переводчик.
«Подозрительный субъект» испуганно вздрогнул:
— Чего?
— Он говорит «чего», — перевёл Мирча.
— Спроси ещё раз! — строго приказал Петрикэ.
— Ты пехотинец, лётчик или моряк?
— Как?
— Ну, как ты передвигаешься? Пешком? На самолёте? На корабле?
— Кто, я?
— Ну да, ты!
«Субъект» подумал и ответил:
— Пешком хожу…
— Пехотинец! — перевёл капитан и облегчённо вздохнул.
— А когда я был у дедушки, я и на коне ездил. Дедушка меня подсаживал к себе на седло…
— Он и кавалерист! — пояснил Мирча.
— Чего тебе тут нужно? Тебя кто-нибудь послал? — спросил Петрикэ.
— Нет, я…
— Молчи! — крикнул Мирча. — Отвечай, когда я тебе переведу. Ты же не знаешь по-нашему… Теперь отвечай: что тебе здесь нужно? Тебя кто-нибудь послал?
— Нет!
— Тогда рассказывай, как ты попал сюда.
— Мы уже были здесь! И вчера… и позавчера…
— Кто это «мы»? Ага, значит, вас много?
— Да. Играли мы здесь. А сейчас один мальчик крикнул: чего, мол, вам тут надо, всё и побежали. Только я не бежал. Меня поймали и привели сюда.
— Разве вы не знали, что это место не для игр? — спросил Петрикэ, хотя и сам был убеждён, что мальчик не мог это знать.
— Нет!
— Очень плохо! А теперь знайте, и чтоб больше вы нам тут не попадались! Понял?
— А где же нам играть? Тут так хорошо…
Санду, не проронивший за всё это время ни слова, задумчиво сказал:
— И правда. Не на улице же им играть! Там то и дело машины ездят. А эти пострелята не умеют беречься!
— Пускай тогда дома сидят! — заметил Мирча.
— А мама на фабрике. Как уйдёт, запирает дом. А дома скучно… Прежде с нами ребята в «школу» играли… Только у нас ни ранцев не было, ничего не было. Мы рисовали домики на песке. Один раз я нарисовал аиста!
— Велика важность — аист! — передразнил его Петрикэ, забывая, что он — капитан первого ранга и что непозволительно высказывать своё мнение в присутствии пленного.
— А что, если… — начал Санду.
— Если что? — спросил Мирча.
— Я думаю…
— Ну, говори!
— Вот нас здесь трое членов совета командиров. Будь здесь Нику и Илиуцэ, был бы полный состав. Но даже если нас только трое, а случай исключительный, мы можем принять решение. Верно?
— А что тут исключительного? И о каком это решении ты говоришь? — спросил Петрикэ.
— Не сообразишь? — Санду был уверен, что всё ясно. — Это и есть исключительный случай. Раду и его друзья играли здесь. С сегодняшнего дня им тут играть нельзя. Пойти им больше некуда. Поэтому нам и нужно принять решение.
— Вы нас побьёте? — захныкал было Раду.
— Нет! — строго ответил Санду. — У нас запрещают драться, а драчунов наказывают, в наряд посылают. И, пожалуйста, не вздумай плакать, потому что у нас и за это наказывают внеочередным нарядом. Вот пошлём тебя очищать пруд до утра.
Раду перестал хныкать. Он спросил:
— А ты здесь самый главный, дяденька?
— Да! — ответил за Санду Петрикэ.
— Вовсе нет! Во-первых, я не «дяденька», а потом, самым главным у нас считается совет командиров. Ты о нём не слышал, но, возможно, ещё услышишь. — И Санду обратился к Мирче и Петрикэ: — Товарищи командиры, предлагаю принять решение!
— Ничего не понимаю! — буркнул Петрикэ.
— И я тоже! — пожал плечами Мирча.
— Подождите, я всё объясню. Что, если мы позаботимся о Раду и его товарищах?
Петрикэ и Мирча молча переглянулись. Петрикэ скорчил гримасу и сказал:
— Выдумал тоже! А то мало у нас забот! На гербарий всего две недели дали, не два года! А эти только мешать будут…
— Сделаем так, чтобы не мешали.
— Уж очень они маленькие! — возразил Мирча. — Натворят всяких бед — попробуй тогда привлеки их к ответственности. Думаешь, они знают, что такое ответственность?
— Если научим их, будут знать, — твёрдо сказал Санду. — Если вы согласны, я обещаю заняться ими сам. Хорошо?
— Точно у тебя других забот нет… — пробормотал Петрикэ.
— Н-да, — буркнул Мирча.
— Есть другие заботы, но я и это могу сделать. Да и вы мне поможете…
— Видал? — вскинулся Петрикэ. — Я так и знал, к чему он клонит! У меня, друг, дома девять братьев и сестёр, уж я-то знаю, каково ухаживать за ними! — продолжал Петрикэ таким тоном, будто он и впрямь был единственной опорой своей многочисленной семьи.
— Зато у тебя мать-героиня! Медаль носит!
— Ну и что же? Думаешь, если возьмёшь сюда этих пострелят, то и тебя сделают матерью-героиней? Оставь-ка ты лучше эту затею…
Санду промолчал, потом вздохнул и огорчённо сказал:
— Моё дело было предложить, а вы как хотите. Если вам всё равно, что кого-нибудь из них задавит машина…
— Словно шофёры не смотрят! — сказал Петрикэ. — К нам раз заехал шофёр, отец хотел было его угостить. Думаешь, он согласился? «Нет, — говорит, — машина на водке не идёт…»
— Ладно, — с напускным безразличием сказал Санду. — Скажем ребятам, чтобы они сюда больше не показывались. Пусть идут куда хотят. Пускай играют где хотят. В пыли, в грязи… Где хотят, только не здесь… Потому что здесь пионеры, им, видите ли, некогда возиться с маленькими…
Петрикэ посмотрел на него краешком глаза:
— Ты, никак, обиделся?
— Чего мне обижаться? Если вас это не касается, мне и подавно дела нет. Верно?
А поскольку Санду был убеждён, что это неверно, он добавил:
— Только сами скажите ему, пусть идёт. Я не стану.
Наступило молчание. Все опустили глаза, разглядывая носки своих туфель, будто видели их впервые. Топ равномерно помахивал хвостом, как маятником.
— В конце концов, — заговорил Мирча, пытаясь поймать взгляд Санду, — они могут и остаться. Все дети озоруют. Моя сестрёнка, например, подлила раз отцу в чай рыбьего жиру.
Все засмеялись.
— Ладно! — смягчился и Петрикэ. — Будь что будет! Принимаем решение!
— Дельно! Слышал, Раду? Теперь можешь идти, завтра утром приходи со своими товарищами, — сказал Санду.
— А вы нас не прогоните?
— Нет!
Мальчик уже было обрадовался, но, заметив насторожённую морду Топа, боязливо спросил:
— И он тоже будет тут завтра?
— И завтра, и послезавтра, каждый день. Но он вас не тронет. А теперь ступай. С завтрашнего дня вас назначат помощниками матросов.
— Ой! И лодочки нам дадите поиграть?
— Завтра увидишь. Ступай скажи своим друзьям, пусть приходят сюда.
Раду шёл в сопровождении Топа, уже приободрившись.
— Не будем терять время, — сказал Санду. — Скоро вечер, а у нас ещё уйма дел. Завтра утром всё должно быть готово к открытию порта. Завтра первый день работы над гербарием.
* * *«Завтра утром всё должно быть готово к открытию порта! Завтра первый день работы над гербарием!» Хотя в команде Нику, производившей ремонт судов во дворе у Санду Дану, никто не говорил об этом, но по ударам молотка, по тому, с каким старанием приклеивали кусочки картона на палубы или укрепляли мачты при помощи щепочек, чувствовалось, что об этом помнят.
Здесь, как и на берегу пруда, ребята стоически переносили июльский зной. На лбу у них выступили капли пота, но никто даже не заикался об этом. Работа должна быть сделана быстро и хорошо.
Сам Нику, однако, не проявлял особого усердия. Не потому, что было жарко, нет, у него были другие причины. Он не ожидал, что на собрании будут говорить о нём. И не просто говорить. Если бы, например, сказали, что он толковый натуралист, лучший шахматист школы или что его последнюю заметку в стенгазете похвалил директор, всё это, разумеется, ничуть не задело бы его. Но ведь о нём говорили совсем иначе! И почему? Потому, что он смелый и сильный? Потому, что он терпеть не может, когда над ним измываются? Только потому, что он утром щёлкнул этого «маменькиного сынка»? А разве зря? Ни с того ни с сего? Ничего подобного! На это были веские причины: тот не пускал его на школьный двор. Сначала Нику ещё спросил его: «Ты почему не пускаешь меня? Я же сильнее!» И что же, вы думаете, тот ответил? «Это тебе не ринг, а школьный двор. Входит первым не тот, кто сильнее, а тот, кто пришёл раньше!» Ну, на такие слова оставалось только ответить: «Сейчас я тебе докажу, ринг это или нет!..» И Нику щёлкнул его как следует. И что же, о таких пустяках надо говорить на сборе отряда? Досаднее всего было то, что Санду от имени группы обязался «заняться им»! То есть как это — заняться? Целый день мораль ему читать? И почему именно Санду? Нику-то знает, почему… Санду Дану важничает: он староста кружка. Его, видите ли, и старостой выбрали и адмиралом. Что же, значит, лучше него никого и нет? Этого дела он так не оставит! Нику Негулеску не позволит помыкать собой. Он им ещё покажет, на что он способен! Увидите ещё, как потом все придут и начнут: «Дорогой Нику… Прости, что мы тебя обидели, дорогой Нику». Тогда небось только и знай «дорогой» да «дорогой»…
Да, не июльская жара была причиной того, что Нику работал без особого усердия. Когда от удара молотка гнулся гвоздь или рвалась нитка при починке паруса, Нику ворчал с досадой:
— Еще бы! Ему-то что? Дал приказ да ушёл. На берегу-то небось неплохо.
— Нику, ты чего злишься? — спросил Илиуцэ, капитан крейсера «Малый пруд первый».
Подклеивая носовую часть теплохода, Нику пробурчал:
— Что не прямо, то криво. Понятно?
Хотя Илиуцэ уже изучил Нику, как свои пять пальцев, он до сих пор не мог освоиться с его манерой говорить. И даже как-то сказал ему: «Ты такой путаник, прямо как кроссворд. Говоришь словно на другом языке». Но после того, как Нику сказал на это: «Такой уж я, и всё тут», Илиуцэ больше не доискивался. Он очень дорожил дружбой с Нику, несмотря на то, что это стоило ему многих неприятностей.
Но теперь Илиуцэ всё же отважился спросить Нику:
— Что-то не пойму… Что прямо и что криво?..
Помешивая палочкой клей в банке, Нику нехотя ответил:
— Так, к слову пришлось. Мало ли что скажет человек в сердцах… А по-твоему, правильно, что он там на берегу блаженствует, а мы знай себе стучи да чини, пока из сил не выбьешься?
— Кто это — он? — удивлённо спросил Илиуцэ.
— Санду Дану, адмирал ваш, — ответил Нику, упирая на последнее слово.
— Почему «ваш»? Разве ты не состоишь в нашем флоте?
— Нет, состою, но я не позволю помыкать мною! В прошлом году ещё куда ни шло. Был адмиралом, пожалуйста, что было, то было. А почему теперь опять он? Он и так староста кружка, хватит! Другой найдётся для адмирала!
— Но у Санду дядя — настоящий моряк. Рулевой на «Плеханове», — сказал Илиуцэ с такой гордостью, словно речь шла о его родном брате.