«Сто различных настроений…»
Сто различных настроений
у подружки дорогой.
Словно кружит день осенний
между летом и зимой.
Рядом быть с тобой не скучно,
не дано предугадать:
вдруг лицо покроют тучи,
то оно – как благодать.
Вот летит из туч луч света,
светится в ответ душа.
Ты прекрасна в бабье лето,
невозможно хороша.
Ты щедра и бескорыстна,
будто неба синева.
Загрустила… Словно листья,
тихо падают слова.
Вспышка! Ссора! Нету мира!
Ветер вспыльчивый задул,
закачалась вся квартира,
я из дома сиганул.
Предугадывать нелепо,
что нахлынет на тебя,
просто надо верить слепо
и терпеть, терпеть, любя.
Ведь предвидеть нереально:
вдруг навалится циклон,
или с нежностью печальной
ты приходишь на поклон.
Я задел тебя не очень —
пролился слезами дождь…
Просто потому что осень
и ты сильно устаешь.
Я, конечно, на попятный,
стал вокруг тебя кружить.
Ты нежданна и внезапна,
как природа и как жизнь.
P. S. Дом напоминает кратер
иль затишье пред грозой…
Потому что мой характер
тоже, скажем, не простой.
Как столкнутся две стихии —
вихри, смерчи и шторма!…
Лучше напишу стихи я,
чтобы не сойти с ума.
«Вроде и друзей довольно…»
Вроде и друзей довольно,
вроде многими любим.
Только, как мне стало больно,
оказался я один.
Все куда-то подевались,
разбежались кто куда.
Мы с тобой вдвоем остались,
значит, горе – не беда.
Очутился в лазарете
на больничной простыне,
и в лицо дохнуло смертью,
вроде я уже извне.
Коль пора поставить точку,
ставь без злобы, не ропща.
Умираем в одиночку,
веселились сообща.
Мои вещи.
Триптих
Мои ботинки
Нет ничего милей и проще
протертых, сношенных одежд.
Теперь во мне намного больше
воспоминаний, чем надежд.
Мои растоптанные туфли,
мои родные башмаки!
В вас ноги никогда не пухли,
вы были быстры и легки.
В вас бегал я довольно бойко,
быть в ногу с веком поспевал.
Сапожник обновлял набойки,
и снова я бежал, бежал.
В моем круговороте прошлом
вы мне служили как могли:
сгорали об асфальт подошвы,
крошились в лужах и в пыли.
На вас давил я тяжким весом,
вы шли дорогою потерь.
И мне знакома жизнь под прессом,
знакома прежде и теперь.
Потом замедлилась походка —
брели мы, шаркали, плелись…
Теперь нам не догнать молодку,
сошла на нет вся наша жизнь.
Вы ныне жалкие ошметки,
и ваш хозяин подустал.
Он раньше на ходу подметки,
но не чужие, правда, рвал.
Вы скособочены и кривы,
и безобразны, и жутки,
но, как и я, покамест живы,
хоть стерлись напрочь каблуки.
Жаль, человека на колодку
нельзя напялить, как башмак,
сменить набойку иль подметку,
или подклеить кое-как.
Нет ничего милей и проще
потертых, сношенных вещей,
и, словно старенький старьевщик,
смотрю вперед я без затей.
Моя рубашка
Моя бывалая рубашка
всегда на пузе нараспашку —
ты как сестра иль верный брат;
погончики и два кармашка,
была ты модною, бедняжка,
лет эдак семь тому назад.
Была нарядной и парадной,
премьерной, кинопанорамной,
пока не сделалась расхожей,
такой привычной, словно кожа.
С тобой потели не однажды,
и мерзли, мучались от жажды,
и мокли, и глотали пыль,
снимая вместе новый фильм.
Ты к телу ближе всех, конечно.
Но, к сожаленью, ты не вечна.
Не мыслю жизни без подружки,
тебя люблю, к тебе привык.
От стирки, глажки и утюжки
на ладан дышит воротник,
от старости расползся крой,
да и манжеты с бахромой.
С тобой веду себя ужасно:
вся пища капает на грудь,
теряю пуговицы часто
и рву по шву… какая жуть!
Моя вторая оболочка!
Мне без тебя не просто жить,
а мне велят поставить точку:
лохмотья стыдно, мол, носить.
Не понимает нашей дружбы
жена, что тоже мне нужна.
Рубашек стильных мне не нужно,
моя привязанность верна.
Женой ты сослана на дачу.
В тебе ходил я по грибы.
А вот сегодня чуть не плачу
от рук безжалостной судьбы.
Конец! Разорвана на тряпки!
Тобою трут автомобиль.
А я снимаю в беспорядке
в рубашке новой новый фильм!
Моя шапка
Воспета мной моя рубаха,
сложил я песнь про башмаки.
Готов для третьего замаха.
Чему же посвятить стихи?
Какую вещь избрать в герои:
пальто ли, свитер иль пиджак?
Решенье трудное, не скрою,
тут не поступишь абы как.
Я не богач в экипировке,
но все ж и не из голытьбы.
А если взять трусы? Неловко…
Я опасаюсь лакировки
и, грешным делом, похвальбы.
Итак, решительно отпали
трусы невиданной красы.
Вдруг вспомнил я, что на развале
в Венеции на Гранд-канале
купил шапчонку за гроши.
Чужая голова – потемки,
но не для красочной шапчонки
с помпоном красным! Сильный стиль!
Кокетливая, как девчонка,
родной ты стала, как сестренка,
мелькала, словно флаг, на съемках,
когда рождался новый фильм.
Жила ты у меня в кармане,
нам было вместе хорошо.
Лысели оба мы с годами,
но тут тебя я обошел.
Познала ты мои секреты,
и помышленья, и обеты,
что удалось – не удалось,
мои вопросы и ответы,
тебе известно всё насквозь.
Ты на башке сидела ловко
с самосознаньем красоты.
А сколь пуста моя головка —
про это знали я да ты…
Меня всегда ты покрывала
в обоих смыслах. В холода,
как верный друг, обогревала,
со мною ты была всегда.
Себя я чувствую моложе,
когда на кумполе помпон.
А мне твердят со всех сторон:
такое вам носить негоже,
мол, на сатира вы похожи,
а умудрен да убелен…
Но мне солидность не по нраву,
мне райской птицей не бывать.
В стандартную не вдеть оправу…
А может, нечего вдевать?
К свободе дух всегда стремился,
повиновенья не сносил…
Ужель лишь в шапке проявился
бунтарский мой, шершавый пыл?
P.S. Пора кончать стихи о шмутках,
пора переходить к делам,
забыв о худосочных шутках
и баловстве не по годам.
Прощание
В старинном парке корпуса больницы,
кирпичные простые корпуса…
Как жаль, что не учился я молиться,
и горько, что не верю в чудеса.
А за окном моей палаты осень,
листве почившей скоро быть в снег у.
Я весь в разброде, не сосредоточен,
принять несправедливость не могу.
Что мне теперь до участи народа,
куда пойдет и чем закончит век?
Как умирает праведно природа,
как худо умирает человек.
Мне здесь дано уйти и раствориться…
Прощайте, запахи и голоса,
цвета и звуки, дорогие лица,
кирпичные простые корпуса…
«Вышел я из стен больницы…»
Вышел я из стен больницы,
Мне сказали доктора:
Надо вам угомониться,
Отдыхать пришла пора.
Не годится образ жизни
Тот, что прежде вы вели.
В вашем зрелом организме
Хвори разные взошли.
Мы продолжим процедуры,
Капли, порошки, микстуры,
Цикл вливаний и уколов,
Назначаем курс иголок, —
Проследим амбулаторно,
Чтобы вам не слечь повторно.
Мы рекомендуем также,
Хоть морально тяжело,
Чтоб не поднимали тяжесть
Больше, чем в одно кило.
Не летайте самолётом,
Плыть нельзя на корабле,
Отгоняйте все заботы,
Крест поставьте на руле…
Вам не надо ездить в горы,
Ни на север, ни на юг,
Лучше не купаться в море —
Можно захлебнуться вдруг.
Очень бойтесь простужаться,
Вредно кашлять и чихать —
Может кончиться ужасно,
Даже страшно рассказать.
Пить теперь нельзя вам кофе,
Не советуем и чай,
Ведёт кофе к катастрофе,
Как и чай, но невзначай.
Позабудьте про мясное,
Про конфеты, про мучное,
Про горчицу, уксус, соль —
Только постный пресный стол.
Исключите пол прекрасный,
Алкоголя ни гугу.
Вам и самому всё ясно,
Эти радости – врагу!
И два слова о работе:
Фильм придётся отложить
Или сразу вы умрёте,
А могли б ещё пожить.
Дело в том, что в нервотрёпке —
Что для вас смертельный риск —
На кого-то наорёте —
И немедля вдарит криз.
Значит, так: не волноваться,
Ерундой не раздражаться,
Ни за что не горячиться,
А не то опять в больницу.
Пусть всё рушится и тонет,
Главное – хороший тонус!
И не нарушать запретов
Никогда, ни в чём, нигде.
Коль преступите заветы,
Прямо скажем, быть беде.
Интересный вышел фокус,
Тут попробуй разбежись!..
На хрена мне этот тонус
И зачем такая жизнь?!