Веселые и возбужденные, подруги встали раньше обычного, хотя вообще поднять Надю с постели было делом далеко не легким.
Вот подана бричка; под ее сиденьем припрятаны глиняные кувшины с чудесной лесной земляникой, завернутые в пестрые ситцевые юбки, кофты, передники и головные платки. Промелькнул лесок; экипаж повернул на шоссе и остановился у домика старушки. После обычных приветствий девушки, не теряя дорогого времени, приступают к переодеванию. При виде превращения барышень в деревенских девчонок Дарья недоумевает:
— Это что ж за машкерада за такая?
— А, видишь ли, мы тут с одними знакомыми поспорили, об заклад, понимаешь ли, побились, — выдумывает Надя, — что мы к ним придем в гости, а они нас не узнают и в дом не впустят. Вот и хотим попробовать, потому что уж очень заклад хороший — по десять фунтов [68] конфет каждой. Страх как хочется выиграть! Коли только удастся, так на радостях тебе два фунта кофейку принесем, — благоразумно заканчивает посулой свою импровизацию девушка.
— Ну-ну, — одобрительно кивает головой старуха. — Отчего же малость и не позабавиться: известно, дело-то ваше молодое. А важнецкие из вас деревенские девчонки вышли, ей-Богу! Особливо ты-то, Надюша, хоть куда. Да и подружка твоя недурна, только будто малость суховата, да больно великатна [69]. Ну да за подлетыша, годков эдак двенадцати, сойдет, — утешала Дарья.
Плотная и розовая Надя была очень видной крестьяночкой. Галя же, в пестром сарафане, розовой кофте и желтеньком в лиловые цветочки ситцевом платке на голове, казалась действительно совершенной девчоночкой, но необыкновенно хорошенькой.
Платья слишком широкие и длинные, подоткнутые у пояса, мало смущали подруг, зато ноги являлись источником горя для обеих: непривычные к ходьбе босиком, девушки чуть не плакали от боли при каждом шаге, который приходилось делать по двору. Таким образом с этой, не предусмотренной ими стороны являлось серьезное неожиданное препятствие, грозившее разрушить весь замысел.
— Я не могу, — возвращаясь в дом, чуть не плача, заявила Надя, — я пойду в туфлях.
— На французских-то каблуках? — напомнила Галя.
— Оборвать их, что ли? — подумала вслух Надя.
— И што ты, родная, обувь-то энтакую шикозную портить! — взмолилась старуха. — Обождите-ка малую толику, я вам лапотки раздобуду, а в них вам совсем сподручно ступать-то будет. Эй, Катька, живо, принеси из сарая лапотки! — приказала Дарья внучке.
— Вот спасибо тебе, милая, — сразу повеселела Надя, когда лапти были надеты. — Теперь хоть сто верст отмахаем. А себе за то гостинца хорошего жди. Ну, Галя, идем!
Вихрем неслись девушки, подгоняемые весельем и страхом, сразу охватившим их, лишь только они очутились на модной улице. Было ли в их внешности действительно что-то особенное, привлекавшее всеобщее внимание, или им просто так казалось, но Надя то и дело восклицала:
[71]
Девушка закончила свою музыкальную импровизацию и позвала малышку:
— Асюта, довольно цветочки собирать, их уже и так много. Поди лучше скоренько сюда, я сплела тебе веночек. Ну, неси свою головку, я тебе его надену!
Девчушка тотчас же весело прибежала на зов, зажав в каждой ручонке по пучку плачевного вида васильков.
— Зачем же ты их, бедненьких, так придавила, что они и дохнуть не могут? Видишь, какие скучные стали и головки свесили. А хвостики-то какие коротенькие! Их и не вплетешь. Глупыш ты мой драгоценный, зачем же ты нарвала таких коротышек? — тормоша ребенка, допрашивала девушка. — Ну, сядь передо мной, как лист перед травой, а я тебе венок на головку надену. Так! Видишь, как красиво: теперь и тут васильки, и тут, — Галя поочередно указала на цветы и на глазки ребенка. — И сама ты вся целиком мой малюсенький синий василек, — поцеловала она в обе щеки действительно очаровательную малышку.
— Теперь, тетя Галя, я тебе головку уберу. Хорошо? — просила Ася.
— Ну, украшай, — согласилась девушка.
— И волосики можно распустить?
— Распустить? А не вырвешь половину? Не станет после этого твоя тетя совсем лысенькой?
— Нет, я тихонько, совсем осторожненько, — уверял ребенок.
— Ну, распускай.
Через минуту целая мантия пушистых шелковистых прядей, блестя на солнце, рассыпалась по спине и плечам девушки.
— Какие миленькие, мяконькие! — гладила их Ася, любовно прижимаясь к ним личиком. — Теперь, тетя Галя, дай мне веночек и цветов, много-много — все! — потребовала девчушка.
— Да ты, кажется, целый цветник собираешься устраивать на моей голове? — засмеялась девушка.
— Тише, тише, не двигайся, тихонько сиди, а то все упадет, — просила малышка.
Надев на черные волосы Гали гирлянду из красиво чередующихся маков, ромашек и васильков, ребенок принялся втыкать отдельные цветы в густые распущенные пряди. Скоро шелковистая черная мантия запестрела эффектно выделяющимися на ней белыми звездами ромашек, огненными чашечками и синими зубчиками маков и васильков.
— Вот красиво! — отойдя на два шага, чтобы лучше видеть свое произведение, всплеснула ручонками девочка: — Пре-е-лесть! А теперь личико покажи: только не ворочайся, а то все рассыплется.
Ася стала перед Галей, свесив набок головку.
— Вот я хорошо сделала! — сама себя похвалила малышка. — Ты теперь совсем похожа на добрых волшебниц, что в сказках приходят, — закончила она.
— Да разве ж волшебницы бывают такие черные? — запротестовала Галя. — Они всегда беленькие, волосики у них светлые, как у тебя, глазки голубые, личико совсем прозрачное! И разве все это похоже на меня?
— А черненьких совсем не бывает? И глазки, чтобы черненькие, как у тебя? — допытывался ребенок.
— Нет, никогда! Такие черные только чертики бывают, — наклонясь к самому личику девочки, рассмеялась Галя.
— Неправда, неправда! Чертики совсем не такие. Неправда. Вот и дядя смеется. Неправда! — в знак несогласия весело замотала головой Ася.
— Какой дя…? — начала, но, быстро повернувшись, не договорила Галя. — Как? Опять вы? И опять так неожиданно, — увидев Ланского, смущенно воскликнула девушка, поднимаясь с земли и бессознательно берясь рукой за расплетенные косы.
От порывистого движения целая волна волос скользнула с плеча на грудь девушки; пестрый дождь цветов посыпался с ее головы. Среди этого залитого солнцем поля, в пунцовом платье, с озаренным радостью и смущением лицом, с влажными, точно росой окропленными глазами, с венком на голове, вся усыпанная цветами, Галя казалась воплощением лучезарного летнего утра, живой, яркой сказкой благоухающих зеленых лугов.
Нельзя было не залюбоваться чудесной группой, которую представляли собой эта полная жизни девушка в своем фантастичном убранстве и рядом с ней воздушная фигурка белокурой девочки в венке из васильков, синеющих на светлом золоте распущенных волос.
Ланской, никем не замеченный, стоял здесь уже несколько минут и был не в силах отвести от них глаз, даже когда девушка повернулась в его сторону. Галя заметила устремленный на нее взгляд и покраснела еще сильнее.
— Господи, кто мог думать, что вы окажетесь здесь? А я в таком виде… Это все Ася… — смущенно оправдывалась она.