Приведем лишь некоторые примеры из противоречий этого рода. Ни в каких научных планах и генсхемах мы не отыщем многих заповедников, созданных в последнее десятилетие – таковы, в частности, «Бастак» (Еврейская автономная область); «Большая Кокшага» в Республике Марий-Эл; Джергинский в Бурятии; «Норский» (Амурская обл.); «Нургуш» (Кировская обл.); Полистовский в Псковской области и смежный с ним Рдейский в Новгородской; Присурский в Чувашии; Тигирекский в Алтайском крае (намечался как национальный парк); «Эрзи» в Ингушетии. Крайне неудачно выбрана территория бездействующего Гыданского заповедника (Ямало-Ненецкий авт. округ), между тем как остаются неосуществленными такие насущные и весьма важные для охраны природы объекты, как проектируемые заповедники на Южном Ямале и в дельте Селенги (недавно там начаты буровые работы в поисках нефти, несмотря на то, что эти участки относятся к нескольким категориям ООПТ); чуть ли не сто лет предлагается Барабинский лесостепной заповедник и ряд других вариантов. Из ранее необоснованно ликвидированных заповедников не восстановлены Саянский, Клязьминский, «Тульские засеки», «Бузулукский бор» и ряд других.
Стоит напомнить, что в столичной Московской области ранее имелось 7 заповедников, а сейчас невозможно создать хотя бы еще один в дополнение к единственному Приокско-Террасному, попытки расширения которого окончились неудачей. Короче говоря, развитие заповедной системы шло и продолжает идти по явно антинаучному пути компромиссов с разными уровнями власти, и это противоречие непреодолимо уже почти столетие…
Такое положение лишь отчасти можно поставить в укор нашим природоохранным ведомствам, тем более что структуры их постоянно меняются (вспомним, что Государственный Комитет по охране природы, создание которого предлагалось еще до 1917 г., был учрежден лишь в 1988 г. и после ряда преобразований недавно расформирован). Все указанные противоречия явственно отражают тот социально-общественный феномен, который представляет собой наша заповедная система. Достойны большого уважения работающие в ней энтузиасты, причем не только те, кто трудится непосредственно в заповедниках, но и деятели управленческой сферы, так или иначе тянущие эту нелегкую лямку. Конечно, предпочтительнее было бы, как писал мне в 1964 г. покойный Н.Ф. Реймерс, работавший тогда на Сахалине, «чтобы наш экологический воз тянула лихая тройка, но не лебедь, рак и щука».
Ведь указанные недостатки и противоречия есть прежде всего отражение всей социальной ситуации, сложившейся в нашей стране, в частности, в сфере экологии. Мы наблюдаем явный откат общественного экологического движения от «бума» конца 1980-х гг. к нынешнему положению, когда на глазах возвращаются лозунги лысенковских времен о покорении природы и доводы в пользу возобновления былых «строек века» (одна из них – сооружение Юмагузинского водохранилища на реке Белой, не уступающей красотой Катуни) или даже поворота северных рек. Поэтому перед заповедным делом ныне могут возникать – и возникают! – новые немалые проблемы. Одной из самых серьезных угроз нам представляется тенденция на «конвергенцию» природных заповедников и национальных парков (НП), которые стали создаваться в Российской Федерации лишь с начала 1980-х гг. Здесь также заложено серьезное противоречие, которое может привести к последствиям весьма печальным для природы и общества. Ведь наши заповедники, при всех изъянах, все же в большинстве своем отражают величие относительно первозданной природы, которой в мире осталось так мало, а в Европе нет вовсе.
Главное же назначение национальных парков – сохранение природы не ради нее самой, а в интересах общения с людьми. Туризм – пусть даже «экологический» (хотя термин этот весьма сомнителен уже в своей основе) – всегда представляет собой вполне определенную форму хозяйственной деятельности, юридически недопустимую в природных заповедниках и губительную для них. Почему-то эту несложную истину чаще признают зарубежные ученые. Вот лишь одно высказывание: «…когда построится последний гостевой домик и будет создано множество удобств, необходимых туристам, заповедники перестанут существовать, ибо именно отсутствие человека определяет систему заповедников» (О. Родес, цит. по А. Горяшко, 2000; см. также Д. Харпер, 2000 и др.). Не место гостям-туристам в заповедниках, что же касается форм и методов научной деятельности, то при желании можно избежать серьезных уронов.
Еще один парадокс из сферы «заповедных противоречий»: фактическое перерождение заповедников в национальные парки началось в системе… Российской академии наук (правда, не от хорошей жизни, а из-за отсутствия государственной заботы). Вот что с горечью писал зоолог Ю.Д. Чугунов, в прошлом главный проектировщик Дальневосточного морского заповедника: «…пришла пора сказать: заповедники себя изжили и должны перестраиваться в национальные парки. По этому пути уже идет наш Дальневосточный морской. Так, на острове Попова создана экскурсионная зона…» (Чугунов, 1998). Добавим, что не только сам ДВГЗ идет, но и других зовет за собой. Вот пример его официальной тематики: «Распространение опыта развития эколого-познавательного туризма и эколого-экскурсионной деятельности в заповедники Дальнего Востока». Ожидаемые результаты: «Увеличение числа экскурсантов и экотуристов на базе вовлеченных заповедников до 5000 чел. в первый год реализации проекта». Вроде бы излишни комментарии! Но на эту тематику был выделен грант в 49 тыс. «зеленых» (подобная тематика, как правило, охотно и щедро спонсируется). По существу, не имел (и не имеет) заповедного режима «строго академический» Ильменский заповедник – один из первых в СССР.
С прагматической точки зрения общественная роль национальных парков на данном этапе более существенна по сравнению с подлинными природными заповедниками, несмотря на все их высокое предназначение. Во всяком случае, нацпарков в стране должно быть больше по сравнению с заповедниками и по количеству, и по площади (сейчас их число почти в три раза меньше, чем заповедников). При должной постановке дела они вполне могут не только обеспечить материально сами себя, но и поддержать финансами другие типы ООПТ, включая заповедники. Именно национальные парки (а не заповедники – будь то научные или «священные») способны стать «гордостью народа и символом нации», тогда как рекламировать заветные заповедные земли вообще есть дело сомнительное (впрочем, и в этом пункте скрыто явное противоречие).
«По идее» – сугубо теоретически – часть наших заповедников несомненно может быть преобразована в национальные парки. Яркий пример тому – экскурсионный участок заповедника «Столбы», который всегда имел статус НП, а не заповедный. Обследуя массивы брянских лесов, мы убедились, что форма национального парка здесь гораздо предпочтительнее заповедника, надо было бы только выделить в таком парке (он мог быть весьма обширным) ряд заповедных участков или зон. Думается, что это же относится и к ряду других территорий Европейской России, где лишь недавно созданы заповедники, неизменно вступающие в острые конфликты с местным населением (Керженский, Калужские засеки и ряд других). Другое дело, что понижение статуса может привести к нежелательным последствиям – значит, надо было сразу создавать не заповедники, а национальные (федеральные) или природные (муниципальные) парки; последние приобретают популярность в ряде регионов Сибири и Дальнего Востока. Заметим также, что подлинные природные заповедники, как правило, не могут занимать огромные пространства на миллионах гектаров, и не только потому, что невозможно обеспечить реальную охрану, – такой гигантизм может вызвать общественный протест и дискредитировать саму идею настоящей заповедности. Более того, в отдаленных районах Крайнего Севера или ДВ создание госзаповедников при современных реалиях способно даже увеличить антропогенный пресс на относительно нетронутую ранее природу.
Ограниченность публикации не позволяет детально обсудить противоречия в подходах разных авторов и специалистов к проблеме создания новейших концепций системы охраняемых природных территорий и оценить роль тех или иных научных или общественных организаций в разработке этой тематики (см. «Охраняемые природные территории…, 1998; Дежкин, 1999; Дежкин, Пузаченко, 1999; и др.). Отметим лишь, что предложения некоторых из указанных авторов о ревизии общепринятых взглядов на заповедное дело и предлагаемая классификация природных заповедников вызывает возражения ряда специалистов. Подчеркивая значимость роли Российского представительства Всемирного фонда дикой природы (WWF) и Центра охраны дикой природы (ЦОДП) в попытках оптимизации заповедной системы России, мы склонны с определенной опаской относиться к широкой пропаганде зарубежного опыта в этой сфере. Особую настороженность вызывает явно чрезмерная активность Центра «Заповедники» в стремлении поставить на первый план в деятельности наших природных заповедников экологическое просвещение: экопропаганду и экотуризм. Положительной стороной деятельности WWF и ЦОДП – надо надеяться! – должны быть признаны обширные проектные разработки по созданию систем ООПТ в ряде российских регионов, в частности на Алтае и в Саянах («Теория и практика…», 1999; Шурин, 2000; и др.).
Выше упомянутый нами автор (Горяшко, 2000) завершает свою интересную статью тезисом о том, что наши заповедники можно рассматривать «как первые примеры общества будущего, где люди уже сегодня научились жить в согласии с природой, ограничили свое присутствие и свои потребности ради гармоничного сосуществования всего живого». С этим можно согласиться лишь с очень существенной оговоркой, а именно: при условии, что люди живут ВНЕ заповедника, предоставив его природе не только из научных и экологических целей, но и ради высоких нравственных соображений. Но пока что в наших заповедниках все-таки хозяйничают именно люди, а не живая природа. Тем не менее уже сегодня можно рассматривать отечественные природные заповедники как определенный шаг на трудном пути коэволюции человека и природы, что, по представлениям Н.Н. Моисеева, приближает нас к понятию В.И. Вернадского о ноосфере.
«Изучение проблем коэволюции человека и биосферы открывает новое и, возможно, важнейшее направление фундаментальных исследований. Все предшествующее развитие научной мысли мне представляется предысторией развития науки, цель которой должна состоять в том, как обеспечить такую коэволюцию» (Моисеев, 1999, с. 253). Думается, что наши заповедники могут внести существенный вклад в исполнение таких сверхзадач, особенно в том случае, если бы удалось преодолеть противоречия и разногласия между сторонниками научных, морально-этических и религиозных принципов заповедания.
1.9. Абсолютная заповедность – последний оплот реальной охраны дикой природы[21]
Проблема защиты дикой природы достойна большой философии, а не нашей сугубо доморощенной, на уровне личных представлений. На тему «дикой природы» и отношения нашего к ней размышляли Шатобриан и Байрон, Шопенгауэр и Швейцер, Булгаков (философ, конечно, а не писатель!) и Флоренский, когда же Леонов пишет «любите природу дикую, а людей культурных», то хотя это и верно, однако выражает «простоту хуже воровства». Здесь проблема не только этическо-моральная, но и религиозно-нравственная, проблема духа и тела, даже, если хотите, своего рода «борьба противоположностей». Да, охота – это страсть, но ведь чувства могут быть и сильнее разума, любовь тоже страстное чувство, а ведь прав Жан Дорст, что природу спасет только наша любовь, то есть чувство, а не расчет! Если мне придется все-таки писать о дикой природе, надо обратиться к творчеству двух братьев Кожевниковых, старший из которых был философом-идеалистом, а второй – экологом.
Хочу еще раз обратиться к Г. А. Кожевникову ка***лассику нашего отечественного заповедного дела. Нужно постоянно разъяснять, что есть «абсолютная заповедность», я ведь за всю жизнь – учтите это! – не добавил ни одного слова к тому, что говорил и писал об этом Г.А. Кожевников. Замечу, что в научно-методических записках «Заповедное дело» (Вып. 2. М., 1997) были помещены мои материалы о Г. А. (причем в оглавлении нет даже упоминания обо мне как авторе статьи о Кожевникове и составителе подборки его материалов). Не уместно ли сейчас еще раз напомнить: «Основной задачей охраны природы является сохранение отдельных участков ее в неприкосновенности (это и есть «абсолютная заповедность»! – Ф. Ш.) в целях научного изучения… Если мы взглянем глубже, то увидим, что познание природы есть основа как правильного миропонимания, так и материального благополучия отдельных людей и целых народов». «Л у нас, – писал Г.А., – «заповедным» официально считается Лосиный остров, превращенный в дачный поселок». Именно этот же тезис преподносят с важным видом сегодня руководители отечественного заповедного дела.
«Охранять первобытную дикую природу ради нее самой, смотря на прикладные вопросы как на стоящие на втором плане, – вот основная идея охраны природы». Отказ от абсолюта ради узких экономических интересов (это и экотуризм, а подчас и экопросвещение, чаще всего профанируемое ради элементарной выгоды. – Ф.Ш.), с моей точки, зрения есть полный крах идеи охраны природы. Всякое «хозяйство» (в том числе и так называемое «заповедное». – Ф.Ш.) по существу своему в корне противоречит идее охраны природы. Человеческое хозяйство есть всегда уродование природы. Только невмешательство в жизнь природы сделает природу научно интересной. Если мы с этой позиции сойдем, то никогда не осуществим охрану природы в истинном смысле этого слова. Пусть это крайнее мнение, но оно истекает из сути дела. И мне было весьма грустно слышать, что вместо того, чтобы отстаивать идею полных заповедников для охраны первобытной (конечно, в условном смысле «первобытной», ибо глобальные формы тех или иных загрязнений и вмешательств проявлялись уже во времена Г.А. – Ф.Ш.) природы и изучения ее, отстаивать хотя и трудный, но принципиальный подход к делу, сразу переходят на защиту идеи более легко осуществимой, но чуждой всякого идейного интереса…» В данном случае некоторые экологи, отказываясь от идеи абсолютной заповедности, защищают интересы ненавистных им охотничьих хозяйств. Ведь когда В.В. Докучаев и Г.А. Кожевников предлагают предоставить территории «абсолютно заповедных» участков природы в безраздельное владение «коренных обитателей!» (растений и животных), они вовсе не отвергают наличие научных станций, проведение научных исследований, конечно же избегая при этом отстрелов и отловов, рубок и покопок. Печально, что нашу заповедную природу надо охранять не только от браконьеров, которых порой гонит голодуха, но и от иных доцентов с кандидатами… Известно немало печальных примеров более чем активного научного вмешательства в живую природу заповедников, и нередко наука оправдывает откровенное природопользование под видом всевозможных «регулирований» и «управлений биоценозами». Поэтому-то столь необходимо само по себе понятие абсолютной заповедности как едва ли не последнего оплота реальной и действенной охраны дикой природы.
Надеяться, что советские (пусть «пост», один черт) люди увидят в дикой природе нечто Священное, что они примут Религию природоохраны, увидят в В. Борейко или С. Забелине новых «Гуру», конечно, более чем наивно. Общество СНГовное не только бездуховно и тупо, но и предельно материалистично + технократично. Ведь почему я отстаиваю науку заповедную и заповедность «от людей для людей» (кстати, сей мотив звучит и в Законе США)? Потому что не поймут иного и не примут, раздавят, как Чечню! Вот сегодня, слышно, обсуждают вопрос ООПТ в правительстве похоже, что речь идет о передаче заповедников в Министерство госимущества, конечно, ради приватизации и коммерциализации, торговли ими – вот наша реальность, а не Священное пространство…
Разве я не знаю, что такое «заповедная наука» с учеными советами из бухгалтеров, сборами никому не нужных коллекций и методами сплошного отстрела? Когда мы плыли по Логате, то видели волков, «пасущих» стада диких оленей, а первое, за что взялся Таймырский «заповедник» – авиаотстрел на деньги, выделенные для патрулирования (и начальник отдела заповедников из главка в этом участвовал непосредственно). Примеров таких множество, но я рассматриваю заповедную науку лишь как форму наименьшего зла, ибо было бы хуже, если вместо этих жуликов пришли бы нефтяники и газовики. Наука – единственная реальная защита заповедности в нашем обществе, недаром Кожевников и Макаров обманывали – до поры до времени! – этим большевиков, пока не пришел «невинный» Малиновский. А у наших сегодняшних (не только министра МПР Яцкевича, но и у президента Путина!) психология абсолютно Малиновская (она же – мичуринско-лысенковская): кроме уплаты парижских долгов и сбора налогов, для них сегодня ничего более священного нет и не предвидится. Ельцин и тот был человечнее, хоть и груб, но не рядовой советский материалист, как эти.
И все-таки развернуть на примере США саму по себе идею охраны дикой природы совершенно необходимо и своевременно, надо только придать ей более рациональную и приемлемую для общества форму, не ориентироваться только на некое «светлое будущее», а попытаться внедрить как уже принятую Западом (приходится прислушиваться!) и проверенную в реальности. Хотя в наших условиях это, скорее всего, будет чистая профанация, ибо даже с официальными ООПТ никто не считается, а так можно ВСЕ объявить особо охраняемым и повсюду творить что вздумается.