Санька поникла: Крошина мама была абсолютно права.
Ну а дальше все было, как обычно бывает в таких случаях: слезы, упреки, объяснения и наконец долгожданное прощение… Дело кончилось тем, что через полчаса вся троица – Санька, Кроша и Захар – уже стояла у двери Санькиной квартиры.
Мама открыла дверь и заключила Саньку в объятия, плача от счастья и обиды одновременно.
– Как ты могла, как ты могла… – повторяла она, рыдая.
Вдруг мама отодвинулась от Саньки и округлившимися глазами взглянула на что-то, находившееся за Санькиной спиной, на лестничной площадке, потому что дверь еще не успели закрыть.
Кроша, Захар, а за ними и Санька тоже обернулись, повинуясь маминому взгляду, и увидели привидение Софью Романовну, которое стояло перед дверью, сложив руки у живота, как это делают оперные певицы. Привидение, конечно же, было в своем излюбленном подвенечном платье.
– Я зашло попрощаться, – сказало привидение.
– Мамочка, не бойся! – воскликнула Санька. – Это же Софья Романовна… Проходите, пожалуйста!
Привидение вошло в квартиру и последовало на кухню – оттуда с радостным мяуканьем выскочила Аграфена. Привидение подхватило кошку на руки и пошло дальше. В кухне оно уселось на диванчик, не выпуская кошку, и сказало вошедшим следом Санькиной маме и остальным:
– Я бы выпило чаю с печеньем…
– Сейчас, конечно, – поспешно кивнула мама.
– Видишь, я же тебе говорила! Это и есть привидение, – шепнула Санька Захару.
Все расселись за столом в чинном молчании.
Мама разлила по чашкам чай, и привидение Софья Романовна начало говорить:
– Очень скоро Господь возьмет меня к себе. Это состоится… – оно взглянуло на маленькие золотые часики, – …буквально через полчаса. Истекли сорок дней с момента моей телесной смерти. Сейчас решится моя судьба. В назначенный час мне должны прислать гонца. Если явится ангел, значит, меня зовут в рай, если же прибежит чертик, то, увы… – старуха развела руками в белых лайковых перчатках. – Впрочем, мне не о чем беспокоиться. Я жила праведной жизнью…
– Неужто ни разу не согрешили, Софья Романовна? – вдруг спросила мама.
– Почему? Бывало… Но я каялась.
Никто не дотронулся до чашек. Всех будто парализовало. Мысль о том, что сейчас на их глазах душа этой старухи отправится, куда ей предназначено, вызывала мурашки. А старуха мешала чай, задумавшись и унесясь мыслями далеко-далеко…
– Альшоля найди и скажи ему спасибо, – вдруг сказала она, обращаясь к Саньке. – Если бы не он, меня бы никто не увидел. А так я покрасовалась перед уходом… Он славный мальчик. Береги его.
Мама бросила на Саньку странный взгляд – и страх в нем был, и жалость, и внезапное предчувствие чего-то рокового, неизбежного…
И тут раздался звонок в дверь.
– Кто откроет? – спросила старуха, обведя всех взглядом.
– Я! – встала с места Санька.
Она пошла к дверям. За нею гурьбой двинулись остальные: старуха в подвенечном платье и следом, как свита, – мама, Кроша и Захар.
Санька открыла дверь. На пороге стоял маленький мохнатый чертик с кривыми черными рожками и изгибающимся вверху хвостом. Над ним, трепыхая крылышками, плавал в воздухе белоснежный ангелок с золотистыми кудряшками и пухлыми щечками, чем-то похожий на Крошу.
Привидение Софья Романовна прижало руки к груди и бесшумно повалилось в обморок.
Глава 12
Каждое утро из ворот тюрьмы выезжал закрытый фургон с зарешеченными окошками. Он делал разворот на Литейном проспекте и не спеша двигался к новостройкам. В фургоне на низких скамьях сидели, понурившись, двенадцать наголо остриженных мужчин и два милиционера. Это была спецбригада «суточников» – лиц, осужденных за мелкое хулиганство, бродяжничество, порчу государственного имущества, злостное пьянство… Их везли на стройку, чтобы там они смогли искупить свою вину честным трудом. В этой разношерстной компании ехал и Альшоль.
За несколько дней он осунулся и чрезвычайно ослаб. Даже видавшие виды хулиганы, глядя на Альшоля, испытывали жалость и уговаривали начальство оставить старика в покое: не возить на работу. Но милицейский майор был непреклонен.
– Старик симулирует, – говорил он. – Когда от задержания бегал, прыткий был!
На стройке бригада убирала строительный мусор. Альшоль впрягался в носилки: впереди подросток Гоша, любитель телефонных аппаратов, позади – Альшоль. Алкоголик Вася Бушуев, вооружившись совковой лопатой, нагружал носилки.
Работавшие на стройке девушки – штукатуры и плиточницы – жалели осужденных, каждый день приносили им пива в канистре.
Альшоль в первый день тоже попробовал пива и вспомнил его горьковатый вкус. Давным-давно, целую вечность назад, отец поднес ему глиняную кружку с пивом. Это было на хуторе Флюгумири на той самой свадьбе, что так плачевно закончилась. Горечь и запах пива неожиданно воскресили картины свадьбы, пожара, гибели отца и матери.
Альшоль выплюнул пиво, отошел в сторонку.
– Что, не понравилось, дед? – захохотали мужики.
– В Исландии пиво лучше, – сказал Альшоль.
Его товарищи по несчастью уже привыкли к постоянным упоминаниям Исландии, относились к этому добродушно. Ну тронулся старик на Исландии, бывает. Долгими тюремными вечерами, лежа на тесных двухъярусных нарах, они даже просили рассказывать об Исландии. И Альшоль охотно говорил о трётлях, привидениях, скрытных жителях, карликах и карлицах, вызывая смех и шуточки мужиков.
Пока однажды привидение не заявилось в камеру.
Это была девочка лет десяти в ситцевом платье в цветочек, с длинными волнистыми волосами. Она возникла внезапно – только что не было, и вдруг сидит в дальнем углу на нарах и расчесывает гребнем волосы.
Альшоль в это время как раз рассказывал о привидениях, которые приходят к своим губителям. Если загубил чью-то душу – жди привидения, оно явится к тебе немым укором и лишит и сна и покоя…
В камере никто не спал – все слушали Альшоля. Когда появилось привидение, все уставились на него в мертвой тишине, и вдруг один из мужиков, сидевших здесь за то, что разбил витрину магазина, испустил страшный крик и закрыл лицо руками.
– Не надо, не надо! Уйди! Уйди, говорю!.. – закричал он, извиваясь на нарах, будто его поразило электрическим током.
А девочка продолжала молча и плавно расчесывать волосы.
– Это все ты! – Мужик прыгнул на Альшоля с кулаками. – Это ты привел ее сюда! Не хочу! Не могу смотреть!..
Его едва оттащили от Альшоля. А когда оглянулись – привидения уже не было.
После этого случая сокамерники стали относиться к Альшолю с опаской. Больше не расспрашивали про Исландию. А тот, что разбил витрину, проходя мимо, тихо, с угрозой сказал:
– Удавлю!
Днем Альшоль таскал носилки и размышлял: что ж это за планета такая? И стоило ли сюда возвращаться?! Похоже, что за семьсот пятьдесят лет люди стали еще хуже и злее. Умирать, скорее умирать!.. Единственная отрада – Санька. Если бы он остался бессмертным на благословенной Фассии, никогда не довелось бы ему испытать любовь. И Альшоль только крепче сжимал рукоятки носилок, едва поспевая за напарником.
Через неделю Альшоля вызвали в канцелярию тюрьмы.
– Ознакомьтесь и распишитесь, – сказал майор, показывая Альшолю какую-то бумагу.
Альшоль прочитал бумагу. Это было постановление исполкома о направлении гражданина Альшоля в дом для престарелых, в Воронеж.
– Почему Воронеж? Я же просил Исландию… Впрочем, мне все равно, – еле слышным голосом сказал Альшоль и расписался.
Он вернулся в камеру и лег на нары. Если не суждено увидеть Саньку – пускай будет Воронеж. Безразлично, где умирать…
Он почувствовал жар и впал в забытье. Альшолю мерещились цветущие луга Фассии, по которым он гулял вместе со страусом Уэлби и Санькой: Санька ехала верхом на страусе, а Альшоль шагал рядом, показывая ей долины и горы чудесной планеты. А потом из облака мягко упал на них теплый дождь Билинда, и они вместе запели песню…
Как вдруг в долине все изменилось. Исчезли и цветы, и травы. Теперь Альшоль с Санькой шли по твердой застывшей лаве среди базальтовых скал, которые вдруг стали шевелиться, превращаясь в могучих трётлей. Хоровод привидений окружил Саньку и Альшоля, из нор выползли скрытники, изрыгая ругательства…
Альшоль почувствовал, что умирает. Все исчезло перед глазами, опустилась черная горячая ночь…
А когда он открыл глаза – не было ни тюремной камеры, ни нар, ни товарищей по несчастью. Альшоль лежал в больничной палате с зарешеченными окнами. Рядом на койке валялся подросток Гоша.
– Оклемался? – спросил тот, увидев, что Альшоль открыл глаза. – Ну, ты навел шороху, дед! – У Гоши под глазом сиял фонарь, рука была забинтована.
Альшоль понял, что не умер. Ему стало скучно.
Гоша принялся рассказывать. Оказывается, Альшоль стал ночью бредить, разбудил соседей, тут-то и выяснилось, что камера битком набита привидениями. Кроме той девочки с длинными волосами, явились какие-то дядьки и тетки с голубоватыми страшными лицами, старики, старухи и даже один годовалый ребенок. Они ползали по нарам, пытаясь обнять своих бывших родственников и знакомых. Мужики в страхе уклонялись, отпихивали их, но привидения были цепкие и все старались поцеловать в губы, а это – смерть!
Первым опомнился тот, что разбил витрину.
– Это ты их привел, старик! – крикнул он и бросился на Альшоля, лежавшего в беспамятстве. Но тут Гоша, сам не понимая почему, кинулся на бандита и вцепился ему в руку. Завязалась драка, в которой приняли участие все «суточники». На шум сбежалась охрана, и дерущихся растащили.
– И вот мы здесь, – закончил свой рассказ Гоша.
– Понятно, – кивнул Альшоль. – Спасибо тебе. Только ты зря старался. Лучше бы мне умереть.
– Ничего, дед! Еще поживем! – подмигнул Гоша.
А на следующий день в тюремную больницу доставили алкоголика Васю Бушуева: на стройке, напившись пива, он выпал из окна второго этажа и сломал ребро.
Вася был страшно доволен. Попасть в тюремную больницу – это счастье для заключенного. Он рассказал свежие новости: привидения никого больше не тревожили в камере, но тот, кто разбил витрину, тот самый, что угрожал Альшолю и бросился на него с кулаками, пытался ночью повеситься. Его перевели в другое место…
– Дед, а про тебя спрашивали, – вспомнил Вася.
– Кто?
– Мальчишка какой-то. В очках.
– Не знаю… – равнодушно протянул Альшоль. – А девочка не справлялась? Такая, лет тринадцати, с короткой стрижкой…
– Про девочку врать не буду. А мальчишка интересовался, где ты. Ему сказали – в больнице.
Дни тянулись медленно.
За решетчатым окном лето катилось к концу. Птицы по утрам пели, словно на Фассии. Альшоль перебирал свою жизнь на далекой планете – все семьсот пятьдесят лет, заполненных чтением, изучением языков Земли и разных наук, философскими разговорами с друзьями. Для чего все это?
И всплывало Санькино лицо, каким он увидел его тогда на антресолях, в момент разлуки…
Да, он многому научился. Он умеет воплощать свои фантазии, потому что его исландские предки были скальдами, то есть поэтами, а долгая жизнь на Фассии научила повелевать собственной мыслью. Как всполошились здесь, когда встретились со скрытниками и привидениями!
Но зачем, зачем ему все это?…
Альшоль мучился неразрешимостью вопроса. Обладать таким могучим даром – и тихо угаснуть где-то в Воронеже среди сумасшедших стариков и старух?! Где справедливость? Где Бог?!
И только он подумал о Боге, как за окнами тюремной больницы возник шум, послышались крики часовых: «Стой! Стрелять буду!».
Гоша первым спрыгнул с кровати и подскочил к окну…
– Во дела! – ошалело выдохнул он.
Вася натянул штаны и подошел к окну, да так и застыл с раскрытым ртом и выпученными глазами.
Альшоль собрал силы, чтобы подняться, и тоже приблизился к окну.
Из окна был виден тюремный двор с огромными железными воротами, которые сотрясались от стука, будто снаружи по ним колотили гигантским бревном. По двору бегали часовые с карабинами, лица у них были испуганные. А за воротами, возвышаясь над ними метра на три, виднелась исполинская фигура неведомого существа – мохнатого, плечистого, с зелеными глазами и мускулистыми, поросшими шерстью руками, каждая в два человеческих обхвата.
– Кто это? – отнимающимися губами прошептал Гоша.
– Это трётль, – улыбнулся Альшоль. – Но как он оказался в прямом мире?
Однако сейчас было не до теоретических вопросов. Трётль, судя по всему, барабанил в железные ворота ногой, отчего те шатались и прогибались. Часовой с испугу пальнул в воздух. На трётля это не произвело никакого впечатления – он лишь сильнее наподдал ворота, они соскочили с петель и упали во двор, едва не придавив часового.
Трётль вошел внутрь тюремного двора и не спеша приблизился к зданию больницы. Слегка согнувшись, он принялся шарить глазами по окнам.
И тут Альшоль заметил: на плече у него – Санька. А рядом – полноватый мужчина в клетчатой рубашке…
– Саня, я здесь! – выкрикнул Альшоль с такой силой, что Гоша с Васей даже отшатнулись от него.
Трётль услышал крик и глянул в окно, где находился Альшоль. Ни секунды не медля, но и не спеша, он сорвал железную решетку и выдавил ладонью раму окна. Часовые уже палили в трётля из винтовок, но ему это было, что слону дробина.
Трётль просунул в окно раскрытую ладонь. Альшоль ступил на нее обеими ногами, и трётль осторожно поставил Альшоля себе на плечо рядом с Санькой.
– Саня! – воскликнул Альшоль.
– Альшоль, миленький!
Они обнялись и расцеловались.
Между тем выстрелов снизу становилось все больше. Мужчина в клетчатой рубашке обеспокоенно ежился:
– Так и попасть могут…
Трётль сграбастал всех троих с плеча и спрятал себе под мышку. После чего, осыпаемый выстрелами, неторопливо повернулся и покинул тюремный двор.
Глава 13
Что же произошло? Откуда взялся трётль посреди белого дня во дворе тюрьмы на улице Каляева?
Чтобы ответить на эти вопросы, нам придется вернуться назад – к тому моменту, когда в прихожей Санькиной квартиры повалилось в обморок привидение Софья Романовна.
С привидением разобрались быстро. Через минуту оно пришло в себя и, хлопая глазами, осведомилось у ангела с чертенком, куда ей надлежит отбыть – в ад или в рай?
Ангелочек, паривший в воздухе, как бабочка, и чертенок, молча вращавший хвостом, дружно рассмеялись.
– Не вижу ничего смешного! – обиженно воскликнуло привидение.
– Следуйте за нами, – пропел ангелок серебряным голоском.
– Там разберемся, – добавил чертик.
Как ни была Санька взволнована происходящим, но про себя отметила, что эти фразы что-то ей напоминают. «Да это же милиционеры так говорят!» – вспомнила она. Санька выступила вперед и сказала:
– Нет, Софью Романовну мы вам так не отдадим! Я за нее отвечаю в отряде милосердия.
– И я! – пискнула Кроша.
– Ладно, – хмуро сказал чертик, – проведем тест. Только потом сами на себя пеняйте! Итак, если желаете определиться сразу, ответьте на один вопрос…
– Какой? – простонало привидение.
– Как вы сами считаете, чего достойны – ада или рая? – хитро улыбнулся ангелок.
– Конечно, рая! – уверенно заявило привидение. – Я в жизни мухи не обидела! Посещала собрания, всегда голосовала «за». Я блокаду, между прочим, пережила! Почище ада будет… Всегда правду говорила! Платила членские взносы!..
Ангелок поскучнел лицом, развернулся в воздухе и медленно полетел к двери:
– Здесь мне делать нечего, – на лету пожал он крылышками.
– Наш кадр, – кивнул чертик.
Привидение проводило ангела глазами, по щекам его покатились слезы. Оно вздохнуло и тихо сказало:
– А если честно, дети мои, то – дрянь я! Всю жизнь только для себя и жила… Хорошего человека, что сватался ко мне, обидела… Соседей все уму-разуму учила, надоела им до чертиков…