Свет прожекторов замер, въедаясь в глаза людям-собакам, помогая волкам в схватке. Сквозь деревья он яростно прорывался в лесную толщу, но скоро ослабевал в их гуще, запутывался в тенях, как в паутине, и затухал, блеклыми каплями падал с листьев и мерк окончательно. Голос из громкоговорителя больше не раздавался, наружу рвался только волчий рык. Волки лютовали, оставляя после себя истерзанные тела людей-собак. Трава покрылась кровью, земля не успевала впитывать ее.
Смотреть на все это Катюхе было невыносимо, девушка хотела подняться на ноги, но не могла, ноги не разгибались, она с силой упиралась кулаками в рыхлую хвою, кулаки погружались в нее, и руки ломались в локтях. Хотелось закрыть глаза и бежать без оглядки, но тяжесть в ногах сковывала. Свинцовая неимоверная тяжесть. Катюха не могла двинуться с места, безмолвно стояла на коленях, широко распахнув веки.
Но вот, наконец, первый волк споткнулся, прошитый удачным ударом ножа, затем упал следующий, и еще, и еще. Торжествующие крики людей-собак перекрыли волчий вой. Голоса вздымались над поляной, как мощные морские волны. Однако в схватке долго еще никто не имел перевеса, тем не менее все-таки наступил момент, когда, значительно поредев, волки дрогнули и попятились. Но пятились медленно, злобно огрызались и по-прежнему делали кровавые выпады навстречу людям-собакам. Их шкуры были в жирной крови людей-собак, блестели в ярких лучах прожекторов, кровь падала под ноги с волчьих челюстей.
Вожак был жив, упорен и умен. Он безбоязненно пер на рожон, его челюсти не успевали отбрасывать куски горячего вражеского мяса, увлекал за собой остальных и, не отступая, умело уходил от ударов ножей. Когда многие из волков испустили дух и истекали кровью, вожак оставался неуязвимым, как завороженный. Пятиться начал последним. А когда понял, что нужно скорее уносить ноги, обнаружил, что дорога в город отрезана.
Волки заметались, ища выход. Но их окружили, окровавленные ножи людей-собак безжалостно пропарывали волчьи шкуры, тускло кроваво сверкали над головами зверей. Оставшиеся в живых волки сгруппировались вокруг вожака и, как таран, поперли в сторону города, сметая с пути людей-собак. Но тут их встретила засада Кирилла. Изрядно потрепанные в битве, спасающиеся бегством волки не могли противостоять свежим силам людей-собак. Схватка длилась недолго, волки уже не пускали в ход челюсти, они стремились вырваться, неосторожно подставляли под ножи головы, бока, спины. Люди-собаки не пропускали ни одного момента, в одночасье половина волков была истреблена. Уцелевшая половина, прорвавшаяся сквозь первый заслон, напоролась на вторую засаду Кирилла. Волки метались, как среди флажков, люди-собаки добивали их с остервенением. Скоро все закончилось полным разгромом.
Последним рухнул вожак. Но, теряя кровь и быстро слабея, все равно огрызался, его финальный выдох был выдохом сильного зверя.
Поле битвы, с избытком пропитанное кровью, было покрыто трупами волков и людей-собак. Нигде не было одиночных трупов, повсюду лежали они навалом, сцепившись. Все перемешалось. Пасть волка сдавливала горло человеку-собаке, а рука того крепко сжимала рукоять ножа, воткнутого в сердце зверя. Из гущи трупов не слышалось ни стонов, ни скуления.
Победившие, выжившие в битве люди-собаки устало приходили в себя. Одни в изнеможении сидели прямо на земле, низко опустив лохматые головы, держа в руках окровавленные ножи. Другие утомленно занимались своими ранами. Третьи бродили между трупами по кровавой траве, с диким злорадством рассматривая побежденных.
Бурих прошел по полю в дальний конец, надеялся найти раненных. Лицо его было мрачным. Не в первый раз приходилось наблюдать такую картину, давно бы должен привыкнуть, но не мог. От яркого света прожекторов ползли зловещие тени по останкам побоища. Возле автобусов суетились люди-собаки. Бурих шел медленно в обратном направлении, часто останавливался, узнавал знакомые лица, иногда наклонялся, всматривался, чтобы понять, теплится ли еще жизнь в теле или навсегда покинула его. Небо над головой провалилось в черную бездну, было безжалостно равнодушным. С избытком напившаяся крови вытоптанная трава горбилась под подошвой его кожаных ременчатых сандалий. От взгляда Буриха не ускользало ничего, жизнь в этом городе приучила, смотря в одну точку, видеть все вокруг. Уцелевшие в схватке расслабились, но он и они знали, что расслабляться не время, до утра их ждет большая работа. Остановился над очередным телом, лежавшим на боку лицом вниз, перевернул на спину и удрученно покачал головой. Женщина. Грудь разодрана, живот вспорот. Много раз пытался убедить людей-собак, чтобы женщины не принимали участия в кровавых бойнях, но так и не удалось добиться этого. Его просто не понимали. У людей-собак свое разумение бытия. Петька выпрямился, на ладонях кровь погибшей женщины-собаки. Вздохнул, обтер о штаны и шагнул дальше.
От прожекторов двигались Александр и Кирилл. Тени бежали впереди. За шаг до Буриха остановились, заслонив спинами яркие лучи. Лица голые, без усов и бороды, жирно покрыты густой волчьей кровью. Одеты, как Бурих, в невзрачные домодельные штаны и тусклые просторные накидки, в клочья изодранные когтями и пропитанные звериной кровью. Ножи заткнуты за кожаные пояса. Ноги босые, грязные, обагренные.
Бурих угрюмо распорядился:
— Своих похоронить. С волков снять шкуры. Успеть до рассвета. Впрочем, вы все знаете.
Они действительно знали работу, которую предстояло выполнить, могли приступить к ней без напоминания Буриха. Но в любой собачьей стае, как и в стае волков, решения принимаются вожаком. Это закон стаи, если кто-то нарушает его — вожак расправляется с ним или изгоняет, и все одобрят такое наказание. Этому закону подчиняются люди-собаки. Пока все признают вожака, его авторитет непререкаем, а власть в стае безгранична. Но если вожак оступится, его постигнет такая же участь.
Александр и Кирилл разошлись по сторонам, окликая людей-собак и раздавая на ходу указания. Работа закипела.
Катюху состояние жути не покидало. Запах крови шибал в нос и до тошноты кружил голову. Он висел в воздухе над поляной, перебивая все другие запахи. Колени уже ничего не чувствовали, но мысль подняться с колен не возникала. И только появление Буриха заставило девушку зашевелиться и стать на ноги. Глянула в хмурое лицо:
— Я все видела, — пролепетала она, отряхивая с себя хвою.
— Тем лучше, — буркнул Бурих. — Значит, все поняла.
Она испуганно сжалась. В городе удивлялась перевернутости горожан, но эти события совершенно не поддавались никакой логике. Губы дрогнули:
— Как это может быть, чтобы горожане обернулись волками, а собаки превратились в людей? — руки сновали по складкам одежды. — Это мистика или дикий сон? Горожанин — волк, собака — человек. Я даже не верю, что когда-то обезьяна могла стать человеком. Это же нереально. Скажи, что это неправда.
Бурих широко расставил ноги, смял в кулаке бороду, разгладил ее и после этого указал на людей-собак:
— Правда. Они настоящие. — Пауза длилась ровно столько, сколько Катюха смотрела широко раскрытыми глазами на людей-собак, приучая себя к мысли, что все происходит наяву. — В этом мире все наоборот, — продолжил Бурих, когда ее взгляд возвратился к нему. — Это мир перевертышей. Антиподов. Здесь все, что ты видишь после полуночи, и все, что видишь после рассвета, — ложь. Но, может быть, наоборот, я не уверен. Этот город во власти мага Флапо, которого горожане называют Философом. Но и в этом я не уверен, может, Флапо — это Философ, а Философ — Флапо, но, может быть, каждый сам по себе. Ничего утверждать не могу. Все в этом городе перевернуто. Все происходит по воле Философа. Где он сам, я не знаю, никогда не видел. И сомневаюсь, что кто-нибудь из местных жителей видел его. Везде магия. Хотел бы я знать цель Философа, но не знаю. Понять ее не могу. Тебе сейчас лучше пойти спать. Поговорим позже. Теперь мне не до разговоров.
— Не хочу я спать, — отказалась Катюха, крупно вздрагивая телом, словно ощущая на себе тяжелый взгляд Философа.
— Тогда смотри, но не мешай никому, — приказал Бурих. — У них много работы.
Катюха не мешала, прижалась спиной к дереву и наблюдала, как при свете прожекторов хоронили людей-собак и снимали шкуры с волков. Казалось, Бурих одновременно присутствовал повсюду. Волчком крутился среди всеобщей суеты, и эта суета утверждала определенный порядок в действиях людей-собак. Зрелище было мрачным, по коже Катюхи одновременно метался мороз и пот, струйкой стекал по позвоночнику между лопатками, тек по груди, по животу. Топ был мокрым насквозь. Острый сучок дерева больно впился в лопатку, но девушка не замечала.
К утру убитых закопали в наспех вырытую траншею на опушке леса, сверху закидали дерном. Останки волков свалили в кучу, их шкуры — в другую. Тошнотворный запах крови раздирал носоглотку с такой силой, что выносить его становилось все труднее. Катюха отворачивала лицо от поляны, пытаясь поймать хотя бы глоток свежего хвойного воздуха, но помогало ненадолго. Содрогалась. Кровь и смерть. Дикая жестокость.
Не заметила, как рядом очутился Александр. Разгоряченный и подвижный. В глазах что-то нечеловеческое, но даже собачьим это было трудно назвать. Ойкнула, наткнувшись взглядом на грязное незнакомое лицо. Рукава закатаны выше локтей, весь в волчьей крови. Он по-собачьи втянул в себя воздух, повел лицом снизу вверх, и глаза остановились на переносице девушки. Взгляд немигающий. Терпкий звериный дух перебивал все. Она вжалась в ствол дерева, острие сучка вспороло кожу лопатки:
— Ты тоже никогда не видал Философа?
— Никто не видал его, — по-собачьи пригнул голову Александр и наморщил лоб.
— А горожане? — Катюха не отрывала спины от дерева. — Они приветствовали его. Я сама это слышала.
— Мы тоже приветствуем Философа, — сказал Александр, растягивая губы, как обычно делают собаки, когда оскаливаются. Всего на мгновение на лице Александра возник едва уловимый оскал, но девушка поймала мгновение, и Александр понял это, тут же вернул лицо к прежнему виду, продолжил уверенно: — Потому что философия мудрости в волчьей смерти! — воскликнул он убежденно и зло. — Слава Философу! — Почувствовал недоверие и недоумение у Катюхи, настойчиво застолбил: — Я не шучу. Сейчас не до шуток, — показал на окровавленные руки.
Она подалась в сторону, сучок больно процарапал по всей спине, оставляя кровавую отметину, особенно пронзила боль, когда острие сучка прошлось по позвоночнику, оторвалась от дерева и на шаг отступила. Последовала пауза, резкая боль от сучка и грязные окровавленные руки Александра сбили Катюху с мысли, наконец, пролепетала:
— И Бурих тоже приветствует Философа?
Голова Александра резко дернулась, он прохрипел, будто прорычал:
— Петька не верит Философу. Но он ошибается. Всякий может ошибаться, в этом нет ничего страшного. Ведь правда? — Александр вгляделся в лицо Катюхи. — Петька просто убеждает себя, что не верит, но на самом деле он принял философию мудрости, потому что вместе с нами убивает волков.
— Часто происходят такие побоища? — с надрывом в голосе спросила Катюха.
— Часто.
— И как долго это будет продолжаться?
— Пока не очистим город от волков!
— Пока не убьете всех! — вскричала Катюха, и ноги задрожали.
— Конечно, — с патетическим вызовом воскликнул Александр, — потому что иначе победить нельзя! Так учит Философ.
— Но ведь они тоже убивают вас. А если победят они? — девушка рукой показала в сторону сваленных волчьих шкур.
— Волкам не дано победить нас! — решительно отрезал Александр и вновь растянул губы в злом собачьем оскале.
— Допустим, что волки не одолеют вас ночью, но, обернувшись горожанами, они могут истребить собак днем, — настаивала Катюха. — Это замкнутый круг, нет никаких гарантий, что в итоге верх возьмете вы.
Собеседник на короткое время задумался, Катюха заметила, как на лице его появилась озадаченность, затем озадаченность растаяла, он зло нахмурился и вызывающе усмехнулся:
— Пока им не удается одержать верх.
— Как тебя зовут? — Она заглянула в прищуренные глаза, он стоял боком к лучу прожектора, и в глазах играли отблески света. Катюхе почудилось, что этот взгляд она уже когда-то видела.
— Александр, — последовал ответ. — Ты не узнала меня? — Он приблизился почти вплотную, как бы желая, чтобы она лучше рассмотрела его грязное лицо, обдавая при этом сильным запахом пота и волчьей крови. — Я был рядом с тобой, когда ты сидела на пне перед началом схватки, — отступил он на прежнее место.
Как все не вязалось, облик пса с гладкой шерстью и облик Александра. Пес был по-собачьи приветлив, Александр отталкивал кровавым видом. Катюха не показала своего разочарования, отозвалась дипломатично:
— Ты был в другом облике. И потом, вас было двое. Мне трудно угадать, кто из вас кто. Тебе на моем месте вряд ли было б легче. Все неожиданно.
— Скоро вы все привыкнете к этому и будете хорошо различать каждого из нас, — спокойно пообещал Александр.
— Но ведь мы не собираемся оставаться здесь! — возразила Катюха. — Или вы решили удерживать нас силком, поэтому сторожите? Абсурд. Так вы ничего не добьетесь. Или вы видите в нас опасность?
— Нет, — проговорил Александр. — Мы хотим, чтобы вы постигли философию мудрости.
— Зачем нам ваша философия? — пожала плечами Катюха. — Мы жили без нее и проживем без нее дальше. Что вы сделаете, если мы откажемся от вашей философии? Убьете? — девушка насторожилась.
— Мы убиваем только врагов, — холодно сказал Александр, слова прозвучали двояко, ведь ничего постоянного нет. Он поднял руки над головой и издал странный хрипящий звук.
Катюха промолчала. На душе появился неприятный осадок от разговора. Шум на берегу отвлек. Луч прожектора осветил людей-собак, с ликующими криками прыгающих в черную муть воды. Вода бурлила от их буйства. А Катюха поинтересовалась:
— Зачем вам столько волчьих шкур?
— Нам они не нужны, — ответил Александр. — Но с убитого волка нужно снять шкуру, иначе дух волка придет в наши жилища и вселится в тела собак. И тогда собаки начнут убивать друг друга. Этого нельзя допустить ни в коем случае.
— Разве дух убитого волка сильнее духа живой собаки? — с легкой иронией обронила девушка.
Александру не понравился вопрос, он уловил в нем насмешку, босыми ногами раздраженно вмял в землю черный цветок и отрывисто бросил:
— Дух убитого волка опасен и для вас! — и не стал уточнять, чем именно опасен.
— Кто же вы больше? — спросила она. — Люди или собаки?
— Это известно только Философу, — насупился Александр. — Он знает все. Мы верим ему больше, чем себе.
— Но как можно жить, не зная самих себя? — изумление пробежало по ее лицу.
На этот вопрос он не ответил, но кивком головы показал в сторону реки:
— Следует смыть с себя волчью кровь, пока до рассвета есть время. — Резким движением рук сорвал с плеч рваную накидку, зажал в грязной ладони и большими собачьими прыжками пустился к кипящей от множества тел воде.
Катюха наблюдала, как Александр на берегу полностью разделся, бросил накидку со штанами на землю и прыгнул в реку. Темная муть воды бугрилась человеческими головами. Вытоптанная множеством ног, обильно политая кровью поляна опустела. Только фигура Буриха одиноко маячила посередине в свете прожекторов, да чернели две груды из останков волков и шкур. Бурих шел к Катюхе. Быстрой уверенной походкой вожака, чье превосходство никто в стае не оспаривал. Эту армию создал он, управлял ею и не допускал, чтобы кто-то ставил под сомнение его авторитет. Однако помнил из истории, что у любого полководца рано или поздно появляются соперники и противники и надо всегда держать ухо востро, чтобы однажды вдруг не оказаться растоптанным теми, кто еще сегодня во всю свою луженую глотку приветствует тебя. Буриху оставалось несколько шагов до девушки, когда она нетерпеливо громко огорошила вопросом:
— Почему ты не веришь Философу?
Бурих приостановился, сообразил, откуда Катюха узнала об этом, видел возле нее Александра, усмехнулся в бороду: