– Кушать будете? – улыбнулся он. – И чай уже поспел.
Ну как можно отказать такому радушному человеку? Тем более – ранним утром, еще до завтрака.
– Вчера вечером, – произнес Хлястик, налив нам чаю, – в монастыре стрельбу слышал. И шум всякий. – Он сказал это так, будто ждал продолжения от нас. – Что-то там стряслось.
– Там бандитов и жуликов загребли, – сказал Алешка, дуя в кружку. – Один только удрал. Грязный, как свинья.
– Вот как? – чуть призадумался Хлястик. – Говорите – грязный? Нет, грязного не видел. А мокрый был. В поздний час к костру вышел. Я уж было в шалаш собрался, у огонька курил. А тут он. Из кустов. Мокрый, аж текет с него. Но я его все равно узнал. Это, ребятки, тот самый богатей, который мне жизнь спортил. Один хлястик от нее оставил...
Вот что мы узнали.
Было уже темно. Хлястик сидел у огонька, собираясь спать.
Мокрый до последней нитки Чашкин долго блуждал по лесу, стараясь найти местечко поукромнее. Там он рассчитывал пересидеть какое-то время, подождать, а потом все-таки вернуться в нижний подвал за деньгами. При мысли об этом его передергивало. Он до сих пор, хотя и выкупался, ощущал на себе липкий вонючий ил, да к тому же, видно, и простудился в пруду – чихать начал. Да так громко, что опасался привлечь ненужное ему внимание.
Костер он разжечь не сумел, спички промокли так, что даже коробок развалился. Чашкин присел под деревом, обхватил руками колени, пытаясь согреться. Его била мелкая дрожь, стучали друг о дружку зубы.
Наверное, он в это время не раз пожалел, что стал на бандитскую дорогу. Сидел бы сейчас в своем доме – сухой и чистый, в тепле – и никого не боялся.
Чашкин вскинул голову и так оглушительно чихнул, что с дерева сорвалась испуганная птица.
И тут он увидел в ночи слабый свет. Это мог быть только костер. Чашкин обрадованно заспешил к нему, спотыкаясь в темноте, цепляясь мокрой одеждой за ветки кустов.
И осторожно вышел к костру.
У огня сидел какой-то человек. Он поднял голову и посмотрел на Чашкина. Они узнали друг друга.
Вот как странно получилось. Чашкин выгнал Хлястика из его дома, из башни, а теперь, сам бездомный, вынужден просить у него приюта.
– Дозволь обсушиться, – глухо попросил он.
– Грейся, – Хлястик протянул руку за спину и подложил в костер сухих дров.
Костер оживился, от него пошло бурное тепло. Чашкин стал поближе к огню. И, поворачиваясь к нему то одним боком, то другим, старательно грелся.
– Так не обсохнешь, – сказал добряк Хлястик. – Снимай одежу и суши.
Он воткнул вокруг костра несколько палок и помог Чашкину развесить на них одежду. От нее сразу повалил обильный пар.
Чашкин согрелся, даже чихать стал реже. Хлястик молча приглядывался к нему и вдруг сказал с брезгливостью:
– Какой ты, однако, мелкий. Я б тебя одним щелчком прибил.
Полуголый Чашкин отскочил от костра и визгливо вскрикнул:
– У меня пистолет есть!
– Иде ж он у тебя? – усмехнулся Хлястик. – В трусах, что ли? Ну-к, давай его сюда.
И Чашкин покорно вытащил из форменной куртки пистолет и отдал его Хлястику.
– Обсушился? – спросил тот. – Теперь иди отсель. И боле не приходи.
Чашкин оделся, чихнул и ушел, почесываясь...
Вот такая история.
И мы тоже кое-что рассказали Хлястику. В том числе и про задание, которое папа дал участковому.
– Вы сегодня сходите к нему, – сказал я. – У вас теперь другой участковый, хороший. Он вам квартиру вернет.
Хлястик очень растрогался, даже носом шмыгнул и сказал:
– Меня Вовой зовут.
Мы допили его вкусный, с дымком, чай, сказали «спасибо» и стали собираться домой.
Дядя Вова Хлястик проводил нас до края леса, а потом протянул пистолет, завернутый в тряпочку:
– Бате своему отдайте. Раз уж он у вас полковник. Только не балуйте с ним.
– Передадим, не беспокойтесь, – пообещал Алешка.
– А это – вам, – сказал дядя Вова и достал из-за пазухи самый настоящий кинжал. – Это я в башне нашел.
Кинжал был весь ржавый, совершенно безопасный, но совершенно старинный. Да еще дядя Вова высыпал Алешке в ладонь целую горсть наконечников для стрел.
– В стенах наковырял, – объяснил он. – Меж камней застряли.
Алешка едва не задохнулся от счастья. И тут же попытался вручить дяде Вове в качестве ответного дара свое боевое ядро. С которым теперь не расставался.
Дядя Вова взвесил его в руке и вернул Алешке:
– Не, малец. Ты его лучше мамке своей подари. Под им цыплят хорошо жарить.
...Мы шли по полю и все время оглядывались. Дядя Вова стоял под деревом и смотрел нам вслед.
Глава XXII
МИЛЛИОН В ПЕЧКЕ
В нашем стойбище уже кипела утренняя жизнь. За столом было полно народа. Все пили чай. В том числе и наш архитектор. Он был в форме командира спецназа, без бородки и очков. Теперь-то мы поняли, почему он все время сдвигал их на нос.
Мы его сразу и не узнали, пока он не улыбнулся и не сказал:
– Доброе утро, коллеги.
Оказалось, что наш архитектор вовсе не архитектор, а самый настоящий милиционер. В нашей милиции полно всяких специалистов. И архитектор занимался раскрытием всяких краж старинных вещей. А в монастырь он ходил на разведку, под видом ученого, чтобы не спугнуть Чашкина и его компанию. Он там разведал все ходы-выходы, которые Чашкин разыскал, и разработал операцию по его задержанию.
Алешка похвалился «ученому» своими сокровищами, и архитектор спецназа очень их одобрил, даже позавидовал немного. И Алешка, конечно, пару наконечников ему подарил. И, конечно, самых кривых и ржавых.
Папа слушал наши разговоры и все время посмеивался. Он вообще был в хорошем настроении.
– Здорово выспался, – смеялся он. – Как от сонных яблок.
– Да, – вспомнил я. – А доктор? Его тоже задержали?
– Нет, – ответил архитектор. – Он сам в милицию пришел. С повинной. Говорит, очень я за водителей беспокоюсь. За состояние их здоровья. Но мне кажется, он больше всего за себя беспокоился.
– А ему чего-нибудь будет? – спросил Алешка.
– Обязательно. Как соучастнику преступления. Но поменьше, чем другим. С учетом его раскаяния. И кстати, – вспомнил архитектор, – у Чашкина еще пособник есть. Дед там один, из Пеньков.
– Он уже свое получил, – хмыкнул Алешка. Но подробности излагать не стал – попадет еще. А чтобы посильнее отвлечь внимание от этого скользкого вопроса, небрежно положил на стол тряпочку. С пистолетом.
– Что это ты подобрал? – спросил папа.
– Вещественное доказательство.
Папа опасливо развернул тряпицу.
– Где ты взял?
– Чашкина обезоружил, – соврал Алешка. И опять сделал отвлекающий маневр: – Там еще один вещдок.
Под пистолетом лежала скомканная трафаретка «ДПС-16».
И когда он ее туда засунул?
Бывший архитектор почему-то с огромным уважением посмотрел не на Алешку, а на папу. Видела бы мама этот взгляд.
А папа уже пришел в себя, он все-таки профессионал в своем деле.
– Да, – он отодвинул пустую кружку. – Операция проведена отлично. Вот только Чашкина не удалось задержать. Теперь это будет трудно.
– И ничего не трудно, – сказал Алешка, любуясь разложенными на столе своими историческими реликвиями. – У него, у этого мелкого Чашкина, особые приметы есть. Ну, кроме роста, конечно.
– Ну-ну? – заинтересовался папа.
– Он все время чихает и чешется.
За столом началось молчание. А потом оно прекратилось папиным вопросом:
– Откуда вам это известно? Он что – болен? Алексей! Не виляй глазками.
– Ну... Он... Он в пруду искупался. Где у тебя все время караси с крючка срывались.
– Искупался, это я понял. А при чем здесь – чешется?
Пришлось все рассказать. Мне показалось, что взрослые едва сдержали улыбки, но из педагогических соображений, правда, посмеиваясь, нас все-таки поругали.
И папа сразу взял свой мобильник:
– Семенов? Оболенский на связи. Передай шефу, чтобы объявили в розыск гражданина Чашкина. Да, подозреваемого в ряде тяжких преступлений. Приметы? Невысокого роста, среднего телосложения... Особые приметы? – Папа помедлил. – Есть особые приметы. Чихает и чешется. Да! Да! Именно так, ты правильно понял. Что? Сейчас уточню. – Папа прикрыл ладонью микрофон и спросил нас: – Долго он будет чесаться?
– Пока не поймают, – буркнул Алешка.
А наша мама в этом интересном разговоре не участвовала. Она лежала около палатки на надувном матрасе и увлеченно читала свою книгу. Только странички порхали.
– Да, с его задержанием надо поторопиться, – сказал бывший архитектор. – Деньги ведь, которые он награбил, мы так и не нашли.
– Это вы не нашли, – опять буркнул Алешка, вертя в руках кинжал.
И опять застыла над столом тишина. А потом папа осторожно так спросил, будто боялся спугнуть Алешку, как соловья с ветки:
– А кто нашел?
– Я, – простенько так и скромно ответил Алешка и попытался воткнуть кинжал в стол. Как пират.
– Алешка, положи нож, – не отрывая глаз от книги, произнесла мама и сдула со лба прядь волос. – Не балуйся.
– И где эти деньги? – Это папа спросил.
Алешка засунул кинжал за пояс.
– А я их на всякий случай в другое место перепрятал. Чтобы Чашкин не нашел.
– Алексей, – опять не глядя, предостерегла его мама. – Пупок не проткни.
– Да подождите вы со своими пупками! – не выдержал папа. – Речь идет об огромной сумме. – И опять взялся за Алешку: – Где деньги?
– Там, – небрежно махнул Алешка кинжалом, – в монастыре.
– Лейтенант! – вскочил папа. – Быстро организуйте понятых и – в монастырь. Лешку – в машину!
А я и не знал, что Лешка деньги перепрятал. Он ни словом об этом не обмолвился. То-то он около двери повертелся, когда мы ловушку устраивали. Я-то подумал, что он просто проверяет – цела ли сумка...
– Эх ты! – сорвалось у меня. – Мне-то мог бы сказать.
На что Лешка спокойно, по-взрослому ответил:
– Боялся, что ты проболтаешься раньше времени. Ты у нас такой простодушный.
Да, быстро наши нахальные детки взрослеют.
По дороге в монастырь мы заехали в Пеньки и прихватили деда Степу в качестве понятого. Вторым понятым вызвался дядя Федор.
Подъехали мы на двух машинах – на нашей и милицейской, – и мне показалось, что старинный монастырь встретил нас с затаенным вздохом: мол, как же вы мне надоели. Не даете спокойно подремать под летним солнышком, повспоминать прежние боевые и трудовые годы.
Машины мы оставили у воротной башни и вошли во двор монастыря, где все еще торчала чашкинская фальшивая «ДПС» с крошевом ветрового стекла на капоте. Папа оглядел эту картину и сказал архитектору:
– Здорово твои ребята вмазали!
– Это не мои ребята, – улыбнулся архитектор. – Это твои ребята. Моим подарком.
Мы с Алешкой на всякий случай обошли машину так, чтобы она надежно отгородила нас от папы. Но он только вздохнул:
– Мать знает?
– Что ты, папочка, – залебезил Алешка. – Мы что – дураки?
– Вы-то нет, – опять вздохнул папа. Наверное, пожалел, что очень мало из-за своей работы уделял внимания нашему воспитанию. Это же надо – такую машину грохнули.
А дед Степа зачем-то просунул руку в салон через пустую рамку ветрового стекла и мудро заметил:
– Граната рванула. Ить я говорил: тута этих гранат ровно грибов в лесу.
Когда мы всей толпой проникли в первое подземелье, папа еще ничего, только посмотрел на нас и сморщился. А вот когда мы откинули крышку люка, и из него дохнуло холодным болотным смрадом, и когда по черному илу забегали лучи фонариков, папа опять вздохнул, длинно так, протяжно и прерывисто:
– Мать знает?
– Что ты, папочка, – запел свою песенку Лешка, – мы дураки, что ли?
– Вот уже не уверен – раз вы сюда полезли.
Неожиданное осложнение возникло, когда мы начали спускаться. Дед Степа категорически заупрямился:
– Не, граждане милиция, я туды не полезу. Тама всяко может быть. И нечисть какая злобная, и чудище подземное.
Что старый, что малый – одни фантазии.
Архитектор твердо взял деда за локоть и, не говоря ни слова, помог ему спуститься по скользким и шатким ступеням.
– Осторожно! – вовремя крикнул Алешка. – Там ловушка!
Дед вырвал руку и прытко взлетел на верхнюю ступеньку.
– Что за ловушка? – спросил папа.
– Для Чашкина.
– Мать знает? – машинально спросил папа. Хотя, наверное, хотел спросить совсем другое. У него, наверное, уже голова кружилась от Лешкиных фокусов. Ему, наверное, легче бандитов ловить, чем Лешкины сюрпризы осваивать.
А Лешка между тем вытащил из угла доску и положил ее на место.
– Прошу вас, – сказал он. – Слева от лестницы – дыра в стене. А в дыре – сумка с деньгами.
Все участники изъятия денег цепочкой перебрались через подземное болото.
– Здесь? – спросил папа Лешку. – Граждане понятые, внимательно наблюдайте за моими действиями. – И папа засунул руку в дыру.
И вытащил обратно: в дыре не было ни сумки, ни денег.
На всякий случай папа посветил фонарем в другую дырку, справа от двери – туда, где Алешка нашел эти деньги.
Пусто...
– Ну? – Папа обернулся к Алешке. – Что это значит, Алексей?
– Плохо ищешь, – Алешка уверенно протолкался к дырке, сунул туда руку. Правая бровь его медленно и удивленно поползла вверх. Он задумался. Все молчали. Только дед Степа тихонько икал – у него «чох» икотой сменился.
Тут Лешка шлепнул себя ладонью в лоб:
– Перепутал! Забыл! Я их на всякий случай еще раз в другое место перепрятал. Пошли!
Опять гуськом преодолели болото, поднялись, выбрались. Вышли во двор, где приятно сияло солнце и сразу стало тепло.
– Вспомнил? – спросил папа Алешку.
– Ага. Они вон в той башне. На третьем ярусе. Пошли!
– Ну, Алексей, – грозно сказал папа. – Если их и там нет, то...
– То я тогда не знаю, где они, – спокойно закончил за него Алешка.
Взобрались на башню. Остановились, отдышались. Огляделись. Это была та самая каморка, в которой когда-то проживал Хлястик.
– Где? – Это папа.
– В печке, – это Алешка.
– Граждане понятые, – снова повторил папа, уже не так уверенно. – Прошу вас внимательно наблюдать за моими действиями. – Он открыл дверцу печки, заглянул внутрь и, медленно повернувшись, уставился на Алешку.
– И тут нет? – удивился тот.
Денег в печке не было.
Папа выпрямился, шагнул к Алешке и протянул руку к его уху...
Глава XXIII
НАКОНЕЦ-ТО!
– Здравствуйте, люди добрые, – вдруг послышалось у нас за спиной в этот драматический момент.
В дверном сводчатом проеме стоял Хлястик. Он обошел всех присутствующих, каждому протянул руку и назвался: Вова. И никому не сказал: Хлястик. А к деду Степе вообще не подошел.
– За деньгами пришли? – спросил Вова, перездоровавшись со всеми. – А я их переклал. Зашел как-то в свою бывшую жилищу. Хотел печку стопить по старой памяти, ан в ней сумка с деньгами. Я их и переклал. Так и понял, что ваш малец их тут складывал. Видал, что он тут лазил.
Вова подошел к железной кровати, приподнял ее и вытащил средних размеров спортивную сумку.
– Вот оне. Забирай, Леха, свои капиталы.
– Граждане понятые, – вышел из оцепенения папа, – прошу вас внимательно наблюдать за моими действиями.
А какие там особые действия? Жикнул «молнией» и распахнул сумку, доверху набитую пачками баксов.
– Эк! – вздохнул дед Степа. – Вот я не знал-то! Козу б новую купил. Безрогую.
Сумку отнесли вниз, поставили в машину, туда же усадили понятых. Пересчитали на их глазах деньги, оформили протокол. Вот и все.
Потом завезли деда Степу в Пеньки. Вылезая из машины, он спросил архитектора:
– А мне за участие какие баксы положены?
– А вам, гражданин, за участие, – ответил архитектор, – а точнее за соучастие, общественное порицание положено.
Что это такое, дед не понял, но на всякий случай шмыгнул поскорее в калитку и на вертушку ее закрыл.
Архитектор и участковый повезли деньги в милицию, дядя Федор тоже поехал с ними, а мы стали собираться в дорогу.
– Ну что? – спросил папа, разваливаясь на травке. – Передохнем чуточку и – в путь?
– Нет уж, – вдруг сказала мама. – Завтра с утра поедем. Мне надо книгу дочитать. Чуточка осталась – никак не оторвусь. Такой увлекательный детектив!