Наконец она снова появилась на ступеньках – и с торжествующим видом сунула диск в плейер!
Так она диск искала? Да за это время его записать можно было!
Из динамиков на все шоссе грянула чертова «Чунга-Чанга»! А Душка с выжидающим видом уселась на ступеньки автобуса.
Я не врубаюсь, как мы продержались следующий час! Я на малых даже не орала – у меня не было сил! Впрочем, у них тоже не было сил что-нибудь утворить: все уходили на то, чтоб просто держаться на ногах! Соляная корка с хрустом ломалась при каждом шаге, а под ней – размокший песок! И «Чунга-Чанга», чтоб она пропала со всеми ее сложными перехватами и поворотами. На мокром песке, когда по щиколотку ввинчиваешься прямо в землю, кристаллики соли царапают кожу, а следы моментально наливаются мутной влагой! И Душка-Череп, зараза, покрикивает:
– Не ленитесь, не ленитесь! А если в Евпатории на пляже придется выступать?
Из проезжающих мимо машин открывалось поистине душераздирающее зрелище! Завалившийся в яму автобус, а возле него толпа маленьких детей с заплаканными глазами и потными от напряжения мордашками, вооруженных копьями (плевать, что на самом деле бутафорские, из машин не видно), скачет вокруг тоже мокрой, как мышь, великовозрастной дуры. Видно, авария была такой страшной, что дети сошли с ума и теперь пытаются заколоть старшую девочку (то есть меня). Сидящая на ступеньках автобуса тетка их подбадривает – мол, колите сильнее, она еще живая! А остальные взрослые костер раскладывают – кошмар, так вот зачем они за девочкой с копьями гоняются, жарить будут!
Машины, потихоньку притормаживающие при виде нашей безумной компании, или вдруг резко ускорялись, стремительно проносясь мимо, или, наоборот, останавливались, и изнутри выбирался растерянно-решительный мужик, вооруженный уже ставшей для нас привычной монтировкой. Но Душка-Череп встречала его всей имеющейся грудью – и через пару минут оживленных переговоров мужик обычно возвращался в машину, кажется напряженно обдумывая: может, вызвать «психиатричку»?
А эти, которые готовят, они, заразы, не спешат! Лешка с Боренькой сооружают стол из ящика с обувью, накрытого изодранными в клочья воротами в замок маленького капитана Грея, а Витка так неспешненько – в автобус за чашечками, потом за ложечками, потом за ножичком, потом отдельно за минералкой, сыром, колбасой, хлебом… И на меня злорадно косится, чтоб ее в следующем танцевальном номере три раза подбросили, но только два раза поймали! В общем, если б не аппетит Микулишны, заставлявший ее кромсать бутерброды со скоростью офисной бумагорезательной машины, – на том мокром песке от нас бы от всех осталось мокрое место (Душка и из наших похорон бы отличное шоу склепала, не сомневаюсь!).
Малых я, конечно, поближе к шоссе на твердое выставила. Но все равно, когда Душка наконец встала со ступенек и, потягиваясь, как после честного трудового дня, провозгласила:
– Ну что, кажется, уже и готово…
Мы даже не поняли, что нас отпускают! Все заглушало наше собственное хриплое, с присвистом дыхание. И остановились только, когда Душка вдруг оказалась рядом со мной на мокром песке.
– Молодцы! – очень серьезно сказала она. – Самые лучшие, самые гениальные дети! Никакие беды нам нипочем, мы всегда выступим и всегда лучше всех!
И мои только что едва не помирающие мелкие ожили! Заулыбались, гордо переглядываясь…
– Давайте все скажем спасибо Юлечке, которая занималась с вами, не жалея сил, чтоб вы стали такими – лучше всех!
И малые дружно проскандировали:
– Спа-си-бо! – засвистели и захлопали, откуда только силы взялись.
Я им даже позавидовала – они еще покупаются на такую пургу. А я уже слишком хорошо знаю, когда я и вправду молодец, а когда фигней маюсь, чтоб отношений не портить, как сейчас!
– А теперь – все к столу! – бойко взмахнула рукой Душка.
– Ура! – заорали малые и кинулись к костру.
А я, пошатываясь, поплелась следом.
– У нас тут не стол. У нас тут… – Витка оглядела застеленные бумагой ящики. – У нас тут возвышение для еды, – наконец сформулировала она. – Но это не значит, что к нему надо приходить грязной, как свинья. – Замечание явно относилось к моей мокрой от пота морде, грязным ногам и разводам песка на шортах. Точно таких же «пропесоченных» малых, хватающих бутерброды замурзанными лапами, она словно и не замечала.
– Какая самокритика! – вяло восхитилась я, разглядывая мазки копоти у Витки на физиономии. На что-нибудь поостроумнее сил не хватало. Хотелось только плюхнуться хоть куда, хоть на тот же песок, и что-то сожрать! Но сперва – воды-ы!
– Я, между прочим, запачкалась, готовя на всех! Обо всех заботилась! – уточнила Витка – видно, боялась, что с первого раза мы не поймем. – Пока некоторые там выплясывали и песенки про растаманов пели!
Я чуть не подавилась остатками пересохшей слюны – попробовала бы она там повыплясывать! Да я бы с удовольствием поменялась, хоть перехватила бы чего…
– А почему «Чунга-Чанга» – про растаманов? – заинтересовался Лешка, пока я от бешенства раздувалась, как жаба, готовясь выпалить что-нибудь такое… эдакое… как только оно придет в голову…
– Потому что «счастье постоянно» у нормальных людей быть не может. Только у обкуренных торчков, – строго постановила Витка и – вот стерва наглая! – опять со значением посмотрела на меня. Да у самой папаша…
– Скорее, это интерпретация для детей истории о стране лотоса, где побывал Одиссей, – прихлебывая заваренный специально для нее жасминовый чай, сообщила Душка и тихонько пропела: – «…Кто здесь прожил час, Чунга-Чанга, не покинет нас». – Увидела Виткины остекленевшие глаза и махнула рукой, пробормотав: – Кроме курса декламации, надо бы еще и курс мировой литературы ввести, а то темные, как жители Чунга-Чанги. Виточка, если тебя не устраивает внешний вид Юлечки – помоги ей умыться! Возьмите водички, отойдите в сторонку и полей Юлечке на руки!
– Какая классная идея! – возрадовалась я, глядя, как теперь уже Витка раздувается от бешенства. У меня аж сил прибавилось, честное слово! Я бегом рванула к автобусу, уже оттуда крича на все шоссе: – Горничная! Подавай умываться!
– Сейчас я тебе подам! Сейчас я тебе так поддам! – заорала Витка и, схватив кастрюльку, рванула за мной. – На-а! Умывайся! – И она плеснула в меня водой! Жирной водой, в которой они явно что-то мыли!
Прямо на футболку Naf-Naf, я на нее полгода копила! По всему подолу расплылось пятно, ткань противно прилипла к коже. Витка захохотала, как гиена, размахивая пустым котелком. А я что? Я просто протянула руку – и отпечаток моей черной от грязи, а теперь еще и жирной ладони остался у нее на груди!
– Дура, это Lacoste! – заорала Витка.
– Китайская! – припечатала я.
– Я тебе покажу, китайская! – завопила Витка, толкая меня обеими руками. А я и упала – мне-то что, все равно на футболку и шорты уже без слез не взглянешь. Витка хищно сиганула на меня сверху, а я свернулась калачиком и как закричу – жалобно-жалобно!
– Татьяна Григорьевна, посмотрите, что она делает! Она меня бьет! Бьет!
– Да я тебя за эту футболку вообще убью! – завизжала Витка, и все ей как-то поверили. Может, потому, что я под шумок об подол ее футболки еще физиономию обтерла и на шортах ей отпечаток оставила.
– Витка! Совсем с ума сошла девка! – заорала Микулишна и рванула к нам. Нависшая надо мной Витка вдруг исчезла, словно вознеслась куда-то в небеса, а потом меня тоже ухватили за шиворот и вздернули на ноги. Микулишна встряхнула нас, как двух щенков.
– Виталина! – гневно потрясая окольцованными руками, возопила подскочившая к нам Душка-Череп.
А вы думали, Витка – Виктория? Фигли, Виталина она! Ну, понтярщица, правда?
– Ты ведешь себя… ведешь себя… – орала Душка, как никогда смахивающая на Череп. – Я начинаю думать, что ты, как вся ваша семья, – ненормальная! – стискивая кулаки, провизжала она.
И над шоссе повисла тишина. Даже машины не ехали в тот момент. Даже малые у костерка притихли, как подушкой прихлопнутые.
– Татьяна! – предостерегающе сказала Микулишна, отпуская Витку и одергивая на ней заляпанную отпечатками моих ладоней футболку.
И даже на лице Тоси – молчаливой, всегда согласной с начальством Тоси! – отразилось что-то вроде осуждения.
Мы не говорим о семье Витки. Потому что у Витки есть брат. Он совсем маленький, но… в общем, он скоро умрет. То есть его можно вылечить, но операцию делают только за границей, и стоит она сто тысяч евро. Государство даже иногда дает на такое лечение деньги, но там целая очередь, и брат Витки может не дотянуть. И еще есть всякие частные спонсоры, но… Дело в том… Когда у Витки в семье родился мелкий, им стало очень тяжело жить и… В общем… Виткин папа начал пить. Сперва по чуть-чуть, чтоб заснуть, чтоб напряжение снять, а потом все больше и больше… И теперь когда спонсоры узнают об этом – они отказываются давать денег. А Виткин папа понимает, что виноват, он старается сдержаться, а потом мелкому становится хуже, и папа снова срывается.
Вот поэтому даже я, даже когда очень хочу достать Витку, не говорю гадостей про ее семью. Только не думайте, что из каких-то добрых чувств! Был бы у нее просто папаша-алкаш, она б у меня об этом каждую секунду помнила! Но если ты издеваешься над сестрой больного ребенка – сама выглядишь хуже некуда. Одна наша Душка-Череп с ее тщательно отработанным идиотизмом может позволить себе такие штучки. А вы думали, она взаправду идиотка? Ну и наивные же вы, идиотки театров не создают и десять лет их в ежовых рукавицах не держат.
– Что я такого сказала? Ничего я особенного не сказала! – уловив всеобщее осуждение, быстренько пошла на попятный Душка. – Ну, даже если и сказала – смотрите, как хорошо подействовало! Сразу обе притихли! Марш быстро в автобус, переоденьтесь, а то приедет спонсор – а вы как потерпевшие кораблекрушение!
– А я думала, мы и должны выглядеть как потерпевшие кораблекрушение. Чтоб он себя виноватым чувствовал, – невинно заметила я. Ну а иначе зачем Душка пляски затевала? Иногда мне удается просчитать ее очередную придумку. Наверное, когда я смогу просчитывать все, спихну ее с места и сама стану режиссером. А что, чем я хуже?
– Вы должны выглядеть как элегантные, художественные, потерпевшие кораблекрушение из «Затерянных», а не… – Душка брезгливо скривилась, – как настоящие!
Гнилого реализма Душка не признает, не наш это жанр.
– Пошли, – тронув меня за руку, тихо-тихо сказала Витка, и мы полезли в автобус.
– Ненавижу его, – процедила Витка, плюхаясь в кресло.
– Ты хотела сказать – ее. – Разгребая валяющиеся на полу вещи, я пробурялась в хвост автобуса. Последний раз я «встречалась» со своим чемоданом, когда он мне на спину грохнулся… А потом куда его занесло?
– Кого – ее? А, Душку… Да ну ее! – отмахнулась Витка и глухо закончила: – Братца своего я ненавижу! Пока его не было – все хорошо было! – Она уже почти кричала.
– Не ори! – буркнула я, протискиваясь между стойкой с костюмами и уцелевшими рулонами декораций. В проходе чемодана не видно, может, сюда закинуло…
– Мы так хорошо жили… Папа… Папа нормальный был! – Витка всхлипнула. – А он родился, и все наперекосяк пошло… Денег нет совсем, все на лекарства… И на водку… Папа пьет, мама все время с ним… с братом… Ну и я тоже… А когда говорю, что мне на репетицию, – мама только смотрит… Так смотрит! И все тетки мои… и соседки… шу-шу, шу-шу, какая я плохая, брат болеет, а я не помогаю, думаю только о себе… Сами так ни разу даже не предложили с ним посидеть, за столько лет – ни единого раза! А я плохая, потому что из театра уходить не хочу! Иногда я думаю – пусть бы он уже умер! – страшным шепотом выдохнула Витка. – Сколько можно… Ну, давай, скажи и ты, какая я плохая! – со слезой в голосе прокричала она.
– Хуже некуда, – рассеянно, хотя и вполне искренне согласилась я, пытаясь разобраться в беспорядочном нагромождении вещей. Ага, кажется, вот он, мой чемодан, рядом со спонсорским коробом… Я ухватилась за торчащую из-под груды чужих сумок ручку…
– Ну что ты там застряла? Нашла? – пробурчала Витка.
– Нашла, – согласилась я.
Переступая через раскиданный по проходу багаж, Витка полезла ко мне.
* * *Я сидела на подножке автобуса и тупо пялилась в пространство, мысли в голове носились толпами, но поймать хоть одну никак не удавалось… Вдалеке загудело, а возле нашего автобуса раздался нестройный дикарский вопль восторга. Из-за горба дороги медленно поднимался знакомый черный джип. А следом за ним величественно выплывал приземистый тягач.
– Спонсор приехал нас спасать, – сказала Витка, для убедительности пихнув меня кулаком, и мы пошли присоединяться ко всеобщему ликованию.
Глава 6
Мы приехали и, как ни странно, живы
– Это вы, что ли, лучший в стране детский театр? – поднимаясь со скамеечки у охранного пункта пансионата, поинтересовался поджидающий нас молодой мужик. Судя по костюму с галстуком в дневную жару и официального вида папке под мышкой, тот самый чиновник из мэрии, что должен был нас встречать.
– А что, есть какие-то сомнения… – Витка придирчиво оценила его прическу, костюм, часы, туфли, сделала вывод и презрительно закончила, – дяденька? Посмотрите, как убедительно мы играем роль пострадавших в автобусной аварии. Вот это – вообще наш премьер! – И она ткнула пальцем в дотащивший нас до города тягач. И пока чиновник переваривал это заявление, гордой поступью слегка ушибленной примадонны прошествовала в уставленный кадками с цветущими магнолиями дворик. Отпечаток моей грязной ладони на заднем кармане ее шорт завлекательно покачивался туда-сюда…
Чиновник уставился ей вслед… И тут же чуть не грохнулся на плитки двора – со ступенек автобуса на него десантировалась Душка-Череп.
– Боже мой, неужели мы добрались! Неужели мы действительно, в самом деле добрались! – хватая его за лацканы пиджака и основательно встряхивая, словно добиваясь ответа – добрались мы или нет, – вскричала она. – После всех перенесенных нами испытаний! Наконец-то цивилизация! Цветочки! Ах как мило!
И она уселась на скамейку, обмахиваясь подранным и закопченным платком и старательно втягивая носом аромат магнолий.
– И как вы перенесли испытания? – с бледной неуверенной улыбкой спросил чиновник у меня. Видно, было во мне что-то такое, что позволяло ему рассчитывать на разговор с нормальным человеком после этих двух выставочных идиоток.
Бедный, наивный дядечка.
– Да вот буквально с места на место перенесли! – радостно улыбаясь, сообщила я. – Так и таскали, так и таскали…
– Испытания перенесли, пора вещи переносить! – прогудела из автобуса Микулишна и с сомнением уточнила: – Какие уцелели…
– У меня стресс, – со скамеечки сообщила Душка и замахала платком еще энергичнее: – Я не могу руководить разгрузкой!
– Можно подумать, на тебя кто-то рассчитывает! – пробормотала Микулишна.
– Тут мои парни должны дожидаться, – примирительно сказал спонсор, вылезая из своего джипа.
– Ушли они, – развел руками чиновник из мэрии. – Ждали-ждали… Вы ж на четыре часа позже приехали.
– Всего на четыре часа! – подала голос Душка.
Спонсор помрачнел и что-то пробормотал себе под нос – похоже, обещал кому-то крупные неприятности.
– А сам-то ты что? Здоровый мужик, а стоять будешь, пока бабы надрываются? – тоже с надрывом, но в голосе спросила чиновника Микулишна и величественным жестом показала на Тосю, тянущую из автобуса звуковые колонки. Большие-большие, между ними маленькая, седенькая, кучерявенькая Тося смотрелась как болонка, волокущая за шкирку волкодава.
Чиновник слегка переменился в лице – и тут же ему на руки, вышибая официального вида папочку, обрушился ящик с гримом.
– Давай вперед, дорогу показывать будешь, где тут вещи складывать! – скомандовала Микулишна чиновнику, подхватывая по два чемодана в каждую руку. И уже мне: – А ты рабочую силу поищи пока.
Ну, рабочую силу мы ищем просто. Автобус. Хрупкая девушка. Большой-пребольшой чемодан. Струящиеся по плечам темные волосы, беспомощно опущенные тонкие руки, взгляд, молча взывающий о помощи… Действует безотказно, было бы на кого действовать, а я их еще с другого конца аллеи углядела.