Однако еще большую глубину приобретают слова царицы Ирины, когда мы соотносим их и с последующими событиями…
Триста лет правления Романовых, пришедших на смену Рюриковичам, по сути, были столетиями борьбы новой династии с духовной самостоятельностью и своеобразием Руси. Триста лет пытались Романовы переустроить Русь по западному образцу, перелицевать ее духовность на протестантский лад…
И поразительно, но все этапы этой борьбы зримо обозначились в отношении Романовых к патриаршеству…
Вспомним, что патриархом стал сам основатель династии – Филарет Романов. Первый раз в этот сан его возвел – самозванец, еврей Богданко. Второй раз – собственный сын.
Вспомним, что второй царь из дома Романовых, Алексей Михайлович, вступил в открытую борьбу с патриархом и сослал в ссылку патриарха Никона… Сын Алексея Михайловича, Петр I, вообще отменил патриаршество и попытался реформировать Православную Церковь на протестантский лад…
Исправить ошибки предков попытался император Николай II. Существует предание, что он изъявлял желание, передав трон преемнику, стать патриархом.
Это не осуществилось. Патриаршество было возрождено только после падения династии Романовых. И царю Николаю, как мы знаем, сужден был не святительский подвиг, а подвиг царя-мученика…
Но все это впереди, впереди и разговор об этих событиях, а пока отметим, что именно с введением патриаршества совпало начало активной антиправительственной деятельности бояр Романовых.
Когда 15 мая 1591-го голодного года в Угличе убили царевича, сразу поползли слухи, что Дмитрий убит по приказу Годунова.
3Утро в тот день началось в Угличе ссорой государева дьяка Михаила Битяговского с братьями Нагими.
По указу царя Федора удельная семья утратила право распоряжаться доходами со своего княжества и получала деньги «на обиход» из царской казны. Выдавал их Михаил Битяговский, и выдавал, как считали братья царицы, мало.
В то утро Михаил Нагой попросил денег «из казны» сверх государева указа. Битяговский отказал ему, началась ругань.
Огорченные Михаил и Афанасий отправились пьянствовать, а царица Мария села покушать.
Сына она отпустила поиграть со сверстниками на задний дворик, что находился между дворцом и крепостной стеной. За царевичем приглядывала мамка, боярыня Василиса Волохова, и две няньки.
Обед еще не закончился, когда вдруг раздался крик.
Царица Мария выбежала на задний дворик и увидела убитого сына. Схватив с земли полено, Мария Федоровна начала избивать Василису Волохову. Она кричала, что царевича зарезал сын мамки-боярыни – Осип.
По приказу царицы ударили в колокол, созывая народ на помощь…
Главный дьяк Углича Михаил Битяговский – набат прервал его трапезу! – вначале попытался пробраться на звонницу, но звонарь заперся на колокольне и не слышал ничего или делал вид, что не слышит.
– Уйми шум, каб дурна какого не сделал! – закричал дьяк на пьяного Михаила Нагого, тоже прибежавшего к дворцу из-за стола.
Михаил Нагой ничего не успел ответить.
– Вот они, душегубцы! – закричала царица, указывая на дьяка.
Разъяренные угличане выбили двери и растерзали укрывшихся в дьячей избе Битяговских.
С площади люди ринулись на подворье дьяка, «питье из погреба в бочках выпили», дом разграбили, а жену дьяка, детишек и укрывавшегося с ними Осипа Волохова потащили на площадь.
Бедную женщину и детишек от лютой смерти спас архимандрит Феодорит. Он «ухватил» их «и убити не дал».
Архимандрит видел в церкви и Осипа Волохова.
Весь израненный и окровавленный, он стоял неподалеку от тела царевича «за столпом», а Василиса Волохова на коленях упрашивала царицу «дати ей сыск праведной».
Но Мария Федоровна была неумолима. Едва старцы покинули церковь, она объявила толпе, что царевича убил Осип.
Толпа разорвала юношу.
Любопытное описание убийства было приведено А.Ф. Бычковым в «Чтениях Московского общества истории и древностей»…
«В седмой час дни, как будет царевич противу церкви царя Константина, и (по повелению изменника злодея Бориса Годунова) приспевши душегубцы ненавистники царскому кореню (Никитка Качалов да Данилка Битяговский) кормилицу его палицею ушибли, и она обмертвев пала на землю, и ему государю царевичу в ту пору киняся перерезали горло ножем, а сами злодеи душегубцы вскричали великим гласом.
И услыша шум мати его государя царевича и великая княгиня Мария Федоровна прибегла, и видя Царевича мертва и взяла тело его в руки, и они злодеи душегубцы стоят над телом государя царевича, обмертвели, аки псы безгласны, против его государевой матери не могли проглаголати ничтоже; а дяди его государевы в те поры разъехалися по домам кушати, того греха не ведая. И взяв она государыня тело сына своего царевича Димитрия Ивановича и отнесла к церкви Преображения Господня, и повелела государыня ударити звоном великим по всему граду, и услыхал народ звон велик и страшен я ко николи не бысть такова, и стекошася вси народы от мала до велика, видя государя своего царевича мертва, и возопи гласом велиим мати его государева Мария Федоровна плачася убиваяся, говорила всему народу, чтоб те окаянные злодеи душегубцы царскому корени живы не были, и крикнули вси народы, тех окаянных кровоядцев камением побили».
Если изъять из этого отрывка подчеркнутые нами строки, многое здесь внушает доверие. Интересно же это описание тем, что в нем еще рельефнее проступают странности поведения Марии Нагой.
Она выбегает на крик царевича, видит его убитого, кормилицу оглушенную и, еще не разобравшись ни в чем, кричит на Битяговских, что это они убийцы. Более того, убиваяся, говорит всему народу, чтоб те окаянные злодеи душегубцы царскому корени живы не были… То есть она требует немедленной расправы над племянником и сыном угличского дьяка, не пытаясь выяснить, кто подучил их совершить это страшное преступление…
Все, что мы изложили, – факты, подтвержденные многочисленными свидетельствами, и никем, кажется, не оспариваемые.
Споры идут по другому поводу.
Спорят, было ли происшествие в Угличе убийством или царевич погиб от неосторожного обращения с ножом?
Пытаются выяснить: кто все-таки был убийцей царевича Дмитрия и кто заказал это убийство?
Ломают головы, почему Шуйский, проводивший следствие, впоследствии изменил свое мнение?
Не могут понять, какую роль в преступлении играли сами Нагие…
Но это сейчас…
Надо сказать, что долгое время для наших историков таких вопросов просто не существовало. Они твердо знали, кто убил царевича, кто заказал убийство, как это убийство было осуществлено.
«Начали с яда, – пишет Н.М. Карамзин. – Мамка царевичева, боярыня Василиса Волохова, и сын ея, Осип, продав Годунову душу, служили ему орудием, но зелие смертоносное не вредило младенцу, по словам летописца, ни в яствах, ни в питии. Может быть, совесть еще действовала в исполнителях адской воли, может быть, дрожащая рука бережно сыпала отраву, уменьшая меру ея, к досаде нетерпеливого Бориса, который решился употребить иных смелейших злодеев»…
Согласно Карамзину, мамка боярыня Волохова силой вывела царевича из горницы и провела к нижнему крыльцу, где уже ждали его Осип Волохов, Данила Битяговский, Никита Качалов.
– Государь! – взяв Димитрия за руку, сказал Осип. – У тебя новое ожерелие!
– Нет, старое… – улыбаясь, ответил младенец.
И тут «блеснул над ним убийственный нож: едва коснулся гортани его и выпал из рук Волохова. Закричав от ужаса, кормилица обняла своего державного питомца. Волохов бежал; но Данило Битяговский и Качалов вырвали жертву, зарезали и кинулись вниз с лестницы…»
Даже и на либеральном склоне XIX века, следуя летописям, готовым приписать Борису Годунову любое преступление, наши историки считали само собой разумеющимся, что убийство царевича Дмитрия якобы было выгодно Борису Годунову и поэтому и было (или могло быть) устроено им…
«Что Борису был расчет избавиться от Дмитрия – это не подлежит сомнению; роковой вопрос предстоял ему: или от Дмитрия избавиться, или со временем ожидать от Дмитрия гибели самому себе… – говорит Н.И. Костомаров. – Скажем более, Дмитрий был опасен не только для Бориса, но и для царя Федора Ивановича. Дмитрию еще пока был только восьмой год. Еще года четыре, Дмитрий был бы уже в тех летах, когда мог, хотя бы и по наружности, давать повеления. Этих повелений послушались бы те, кому пригодно было их послушаться; Дмитрий был бы, другими словами, в тех летах, в каких был его отец в то время, когда, находившись под власти ю Шуйских, вдруг приказал схватить одного из Шуйских и отдать на растерзание псарям».
Вообще для историка такого уровня, как Н.И. Костомаров, непростительно уже само сопоставление царевича Дмитрия с его отцом…
Когда Иван Грозный приказал псарям убить князя Андрея Шуйского, он был хотя и малолетним, но законным наследником короны, никому другому его корона не принадлежала и никто на нее открыто не претендовал. Царевич Дмитрий не смог бы поступить так, потому что законным царем был его брат Федор.
Костомаров совершенно правильно отмечает, что «в Московской земле… к особе властителя чувствовали даже рабский страх и благоговение; но все такие чувства не распространялись на всех родичей царственного дома (выделено нами. – Н.К.)».
Если бы сам царевич Дмитрий или его мать со своими братьями и попытались свергнуть законного царя Федора, именно вследствие того, что страх и благоговение не распространялись на всех родичей царственного дома, их попытка не могла бы иметь успеха. Тем более что царевич Дмитрий вообще был лишен прав на престол[8] и даже имя его запретили поминать в церкви в списке царственных особ…
Сильно преувеличиваются и опасения Бориса Годунова по поводу царевича Дмитрия.
Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть на положение Годунова не из последующих десятилетий, а из того 1591 года, когда им якобы и принималось решение об уничтожении царевича.
Тогда царю Федору было всего тридцать четыре года, и ничего не предвещало скорой его кончины.
И надежды на продолжение династии тоже не окончательно были потеряны. Хотя уже десять лет длился бездетный брак, но любви друг к другу царственные супруги не потеряли, и значит, надобно было только молиться и ждать.
Между прочим, ожидания эти были вполне реальными…
В 1592 году царица Ирина родила дочь, великую княжну Феодосию[9], которая подтвердила, что надежда на продолжение династии сохраняется.
Значит, и Борису Годунову еще рано было тогда опасаться угличского отрока. Пойти в 1591 году на совершение такого громоздкого преступления он мог только в состоянии умственного помрачения. Он ничего не выигрывал, а потерять рисковал все.
Годунов прекрасно понимал, что любое происшествие с царевичем Дмитрием враги используют для его дискредитации, и, учитывая это, правильнее будет сказать, что едва ли был на Руси еще один человек, которому бы смерть Дмитрия была так невыгодна, как Годунову…
Н.И. Костомаров, кажется, понимал это, но, как часто бывало с ним, благоразумие порою изменяло ему, и пылкие слова заменяли взвешенные аргументы:
«Убийцы могли посягнуть на убийство Дмитрия не по какому-нибудь ясно выраженному повелению Бориса; последний был слишком умен, чтобы этого не сделать; убийцы могли только сообразить, что умерщвление Дмитрия будет полезно Борису, что они сами за свой поступок останутся без преследования, если только сумеют сделать так, чтобы все было шито и крыто»…
Но это же совсем несерьезно…
Хотя Дмитрия и лишили прав на престол, он оставался родным братом царя Федора, который, кстати сказать, любил его… Что сделал бы благочестивый царь Федор и с преступниками, и с любимым шурином, если бы тот оказался замешанным в преступлении, догадаться не трудно. И современники, безусловно, знали это, в отличие от историков девятнадцатого века, воспитанных в традициях просвещенного монархического афеизма…
Нелепо даже предположение, что мог найтись безумец, который решится на убийство, сообразив, что умерщвление Дмитрия будет полезно Борису, без твердой гарантии оплаты, лишь в надежде, что они останутся без преследования!
Ну и, конечно же, следуя этой логике, убийство царевича Дмитрия можно приписать любому деятелю той эпохи…
Между прочим, Н.И. Костомаров и сам признает, насколько невероятно предположение об организации Борисом Годуновым убийства царевича.
«Борис, – замечает он, – правил самодержавно, чего хотел он, все то исполнялось, как воля самодержавного государя. Заговор мог составляться только против Бориса, а не Борисом с кем бы то ни было».
Вот эти, пусть и вырванные из контекста, рассуждения представляются нам более разумными, чем беспочвенные обвинения Годунова. В Угличе действительно был составлен заговор…
Только не Борисом Годуновым, а против Бориса Годунова.
4Расследование угличской трагедий проводилось с редкой по тем временам оперативностью. Уже 19 мая в Углич прибыла следственная комиссия, возглавляемая князем Василием Ивановичем Шуйским и бывшим дядькой царя Федора Андреем Петровичем Клешниным…
Комиссия эта выяснила два обстоятельства, в корне опровергающие версию, выдвинутую Марией Нагой.
Во-первых, оказалось, что ни она, ни ее братья не видели, кто убил царевича, они не присутствовали во дворе в момент убийства…
Во-вторых, было установлено, что сам дьяк Михаил Битяговский не мог принять участие в преступлении, ибо обедал в своем доме, когда ударили в набат. Алиби подтвердил священник Богдан (духовник Григория Нагого), который обедал в тот день у Битяговских.
Если даже допустить, что материалы следствия под давлением Бориса Годунова были сфальсифицированы, то очевидно, что эпизода с дьяком Битяговским фальсификация не коснулась. Чтобы вывести из-под обвинения Бориса Годунова, незачем было обелять человека, который был уже убит и не мог свидетельствовать против Годунова…
Выяснилась и другая любопытная деталь…
Накануне приезда комиссии Шуйского Михаил Нагой глубокой ночью собрал верных людей и велел раздобыть оружие. Нашли кривой «ногайский» нож, два обыкновенных ножа и железную палицу. Потом зарезали в чулане курицу, облили оружие кровью и отнесли в ров, где лежали обезображенные трупы.
Подложные улики были заготовлены, чтобы сбить с толку следователей. Но обман оказался раскрыт. Первым повинился приказчик Раков. Михаил Нагой поначалу пытался запираться, но тоже признался.
Многое можно понять…
Можно понять ярость Марии Нагой, когда она бьет поленом боярыню Василису Волохову. Та не уследила за царевичем.
Зато с обвинением в убийстве Осипа Волохова – сложнее. Почему царица решила, что убийца он? Тем более что минуту спустя безутешная мать назовет убийцами Битяговских…
Что же получается? Если царица называет убийцами всех попадающих на глаза неприятных людей, то справедливо предположить, что сведение счетов занимает ее сильнее, чем переживания по поводу гибели сына…
Необъяснимо и то, как дружно называют братья Нагие одни и те же имена мнимых убийц. Похоже, они пришли на место трагедии уже с готовой версией убийства, ибо согласовать детали на месте убийства просто не успевали.
И ведут себя Нагие, и царица, и ее братья, как люди, которые не столько потрясены разыгравшейся трагедией, сколько заинтересованы в сокрытии подлинных виновников, в уничтожении следов преступления…
Все эти свидетельства, касающиеся сговора Нагих в выборе мнимых убийц, и поспешности, с которой они были уничтожены, представляются нам подлинными. Они вытекают из материалов дела, но прямо в нем не обозначены – не было проведено ни одного допроса Марии Нагой, не задавались напрямик эти вопросы и ее братьям! – и значит о фальсификации речи идти не может.