27 ноября 1943 года русские прекратили наступление. Немцам удалось отстоять плацдарм, но дорогою ценой. Численность 144-го полка сократилась до четверти от номинальной. Около трех недель на плацдарме царила обманчивая мирная обстановка. С наступлением зимы бои свелись к редким вылазкам разведывательных патрулей, эпизодическому ведению беспокоящего огня и незначительным перестрелкам. Но ледяной дождь, грязь и, наконец, мороз и снег лишали мужества измотанных немецких пехотинцев.
У нас практически не было питьевой воды, и пить приходилось из луж и ручьев. В результате среди бойцов начала распространяться дизентерия и желтуха. Теперь мы с крайней бережливостью стали использовать ту чистую воду, которая у нас была. На утренний туалет я и мои товарищи тратили ровно столько воды, сколько могли набрать в рот, сделав один большой глоток из фляжки. Эту воду мы держали во рту и сначала выпускали лишь немного ее, чтобы помыть руки, потом еще немного выливали в сложенные пригоршней ладони, чтобы помыть лицо, а остатками полоскали зубы и потом глотали эту воду.
Бойцы выглядели, как привидения. Еще недавно мое мальчишеское лицо теперь скорее походило на лицо сорокалетнего мужчины. Мои глаза впали в глазницы, а их выражение стало злым и жестоким, что было результатом тех бесчеловечных событий, свидетелем которых я становился каждый день. Война сделала мои черты похожими на высеченные из гранита. Мне было всего девятнадцать, но у меня было беспощадное лицо бывалого воина.
Теперь я каждый день выходил на снайперскую охоту. Мои меткие выстрелы порождали страх и тревогу на позициях русских. В то же время я возвращался к своим с важной информацией о вражеских танках, артиллерии, позициях и перемещениях войск.
Пополнения и количество боеприпасов, оружия и провианта, поступивших к немцам, были очень незначительными, в то время как русские имели возможность получать из Центральной России огромные массы бойцов и обеспечения без перебоев и не боясь, что к этому возникнут какие-либо препятствия. В результате советские войска 19 декабря смогли развернуть новое наступление на немецкий плацдарм силами десяти полных дивизий. Не имея в районе плацдарма такого опасного противника, как Люфтваффе и зенитная артиллерия, русские пикирующие бомбардировщики и истребители также внесли в атаку свою лепту. На немецкие позиции двигались бесконечные ряды танков и пехоты, и за двенадцать дней непрекращающихся боев 3-я горнострелковая дивизия была практически полностью уничтожена. В некоторых местах всего двое немецких стрелков были вынуждены защищать сто метров передовой против пятидесятикратно превосходящего количества русских. Добавим к этому, что стойкость даже самых опытных немецких бойцов оказалась подорвана напряжением постоянного и непрекращавшегося страха. 30 и 31 декабря среди немецких солдат было несколько взрывов паники, но в критической ситуации полковой адъютант и офицер по вооружению проявили отчаянную храбрость. Они объехали передовую на мотоцикле и сплотили солдат своим присутствием среди них.
Долгие дни 7-я рота держалась под непрекращающимися атаками советских войск. Постоянно меняя позиции, я старался заставить русских искать укрытие. Быстро делая выстрел за выстрелом, я снижал нагрузку, ложившуюся на моих товарищей. И только благодаря чуду я, в отличие от них, оставался невредимым под градом пуль противника. С ужасом я наблюдал, как стремительно они гибнут. Целые длинные траншеи теперь оборонялись одним или двумя бойцами. В ситуациях, подобных этой, нужно совсем немного, чтобы люди, потеряв голову, обратились в бегство. Снижение обеспечения боеприпасами, неожиданное осознание того, что ты уже несколько часов не видел ни одного дружеского лица, потеря связи со штабом, смерть офицера, отсутствие заботы о раненых, бегство товарищей — всего этого было достаточно, чтобы сломить волю бойцов. Меня также охватывало желание спастись бегством, хотя у меня было неоценимое преимущество перед товарищами: я мог свободно перемещаться в пределах сектора, занимаемого частью. Я видел облегчение на лицах товарищей, когда на короткое время оказывался в их окопе. В их возбужденных вопросах о ситуации угадывались признаки надвигающейся паники.
Однажды мне довелось оказаться в траншее, удерживаемой единственным пулеметчиком, чьи нервы разошлись и который хотел покинуть свою позицию вместе со мной, когда я уйду с нее.
— Йозеф, я пойду с тобой. Я еще не настолько сошел с ума, чтобы оставаться здесь и лишиться своей задницы. Черт, мы ведь даже не выносим раненых, и я уже не говорю о нехватке патронов и еды.
В это мгновение мы услышали бибиканье мотоцикла позади себя. Обернувшись, мы увидели капитана, который, лежа на своем мотоцикле, зигзагами мчался к нам. И в этот самый момент у других пяти последних солдат в этой части фронта сдали нервы. Эти бойцы, потеряв голову, выпрыгнули из своих окопов и помчались в направлении тыла. Офицер мгновенно оценил серьезность ситуации и, выхватив из-за спины свой МР40, дал очередь над головами побежавших солдат. Они резко остановились и в шоке уставились на офицера. Неожиданно один из них поднял свой карабин и выстрелил в офицера, но промазал. Капитан, чей пулемет уже находился в огневой позиции, взял пехотинцев на прицел и приказал:
— Опустить оружие! И бегом на позиции, мудачье! Услышав это, боец, стрелявший в него, пришел в чувство и опустил свой карабин. Офицер подошел к беглецам. Неожиданный звук падающей мины, выпущенной из русского миномета, заставил их повалиться в грязь. Я видел, как офицер прыгнул в окоп и солдаты последовали за ним. Через десять минут капитан уже подполз ко мне и пулеметчику. Грязный и измотанный, он тем не менее своим присутствием вселил в нас уверенность, даже несмотря на то что раздался залп русских орудий и над нашими головами пролетело несколько снарядов, подняв фонтаны земли позади нас.
— Мужики, не делайте херни и держитесь, — сказал он. — У нас все под контролем. Напор иванов спадает. Мы сумели продержаться поразительно долго. Теперь готовится новая линия обороны для последующего тактического отступления. Связь скоро снова заработает. Ребята, держитесь так долго, как сможете. Я верю в вас.
Он дал нам банку какао, и мы жадно набросились на нее, когда он стал удаляться в поисках следующего окопа, перемещаясь зигзагами от укрытия к укрытию.
Через полчаса я оставил пулеметчика в поисках новой позиции. Было удивительным, какой эффект появление офицера производило на солдат. Стрелки продолжали сражаться. Приводящая к тактической катастрофе и потенциально гибельная паника была остановлена. Бойцы удерживали передовую.
Но не все солдаты справлялись с постоянным напряжением. Одним из способов спастись от ужаса фронта было сделать самострел или добиться появления симптомов тяжелой болезни. Были бойцы, которые специализировались на таких вещах, словно это была наука. Они делились своими знаниями только с избранными товарищами. Например, они узнали, что поедание крема «Нивея» приводит к появлению тех же симптомов, что и желтуха. Также можно было сделать себе самому ранение в руку или в ногу. Эти «специалисты» обнаружили, что если стрелять в себя через кусок армейского хлеба, то это предотвратит появление говорящих за себя следов от порохового ожога по краям раны. Перед главными атаками, во время непрекращающихся боев или в тяжелых условиях, потери численности бойцов от самострелов и болезней резко возрастали. Офицерам и сержантам были свойственны такие же злоупотребления, что и их подчиненным. Некоторые поражения были результатом того, что командиры оставляли своих солдат.
Потрясенные непоколебимой стойкостью горных стрелков, русские прекратили атаку на наш участок и перенесли свой напор на северо-восток, чтобы поддержать более многообещающее наступление. Однако немецкие разведгруппы не даром ели свой хлеб, и о перемещении главного направления атаки командованию стало известно заранее. Те немногие из бойцов полка, кто еще мог стоять на ногах и сражаться, были забраны со своих позиций. К своему глубокому удовлетворению, мы узнали, что капитан на мотоцикле сказал нам правду, и новые линии обороны действительно подготовлены.
Изнеможенные пехотинцы, оказавшись на сборном пункте в относительной безопасности, лежали вокруг него, словно мешки с песком, когда появился сержант медслужбы.
— Мужики*, сейчас вы получите то, что вернет вас в норму!
Он проходил от бойца к бойцу, раздавая небольшие стеклянные пузырьки с пилюлями, на этикетке которых было написано «Первитин». Это был метам-фетамин, подавляющий чувство голода, вызывающий прилив сил и разгоняющий сонливость**.
— Когда начнете думать, что больше не можете держаться, — сказал сержант медслужбы, — проглотите одну из пилюль, и к вам вернется решимость и силы. Но не принимайте слишком много, иначе свалитесь с ног раньше, чем успеете пикнуть. Одной пилюли вполне достаточно. Итак, удачного боя!
С этими словами он развернулся, направившись осматривать принесенных раненых.
Оставалось лишь несколько часов на отдых и коматозный сон, после чего стрелки снова были на ногах и получили приказ проглотить одну из пилюль. К ней впервые за долгое время они получили чашку горячего кофе. И даже по кругу пошло несколько бутылок спиртного, так что каждый смог сделать по хорошему глотку. Но появление кофе и алкоголя всегда означало, что вскоре последуют плохие новости. Так было и на этот раз. Всего через полчаса они были перемещены на участок, подвергшийся новой атаке русских, где они должны были поддержать обескровленную пехотную дивизию.
Глава шестая ГОСПОДИН ПРОФЕССОР И ЕГО КАРБОЛОВАЯ МЫШЬ
Началась оттепель, и стрелкам пришлось идти к месту назначения через грязь, доходившую до колена. Их ботинки и штаны настолько пропитались водой и набились грязью, что им было тяжело переставлять ноги. Физически истощенные немецкие пехотинцы тем не менее старались настойчиво идти вперед. Многие из них были настолько измотаны, что их шаги становились все медленнее и, остановившись, они засыпали стоя. Их товарищи хватали их за руку и вели за собой. Через несколько минут они, вздрогнув, просыпались и даже не могли вспомнить, как прошли этот отрезок пути. Марш был столь подавляюще напряженным, что даже пилюли, которые горные стрелки съедали в значительных количествах, оказывали лишь минимальный эффект.
Моя винтовка висела у меня за спиной, ее оптический прицел, чтобы на него не попала грязь, был завернут в куски плащ-палатки. На шее у меня на случай неожиданной перестрелки висел пистолет-пулемет МР40. Усталость и чувство голода я к этому времени уже привык заглушать, жуя галеты, которые всегда, когда была возможность, старался выменивать у товарищей на входившие в мой паек сигареты.
За перемещениями русских стояло нечто большее, чем простое изменение главного направления атаки. Их операция развилась в широкомасштабное наступление, которое нанесло серьезный урон немецким позициям 30 января 1944 года. В районе впадения в Днепр реки Базавлук две немецкие армии неожиданно оказались под угрозой окружения. Как и много раз прежде, на упорные запросы о сокращении протяженности немецкого фронта армейский штаб отвечал отказом столь долго, что когда разрешение, наконец, поступило, то было уже почти поздно. Их спасла только неуклюжесть русского командования, которое в решающий момент разделило свои войска вместо того, чтобы сохранить их концентрацию, и немецкие командиры получили возможность переместить достаточное количество частей в угрожающий сектор, чтобы расстроить атаку.
Изнеможенные горные стрелки утомленно брели через грязь. Важность цели, ради которой мы подвергались столь суровым испытаниям, не была нам ясна. Теперь мы сражались и маршировали, скорее даже не думая вообще, нежели руководствуясь желанием уцелеть. Мы стали воинами, которых прочно связало чувство товарищества и постоянный страх смерти.
Перерывов больше не было. Стрелки стали походить на зомби. В своих промокших насквозь зимних боевых костюмах, с лицами, в которых ясно читались голод и усталость, мы просто позволяли тащить себя урагану страшных событий, разворачивавшихся вокруг нас.
Я в конце концов заболел. То, что я постоянно рисковал своей головой, в сочетании с питьем воды из воронок от взорвавшихся бомб вызвало у меня несколько приступов гастроэнтерита. Во время них я начинал дрожать всем телом и не знал, что в следующую минуту сделаю в первую очередь — справлю большую нужду или проблююсь. Командир батальона капитан Клосс нашел меня в углу блиндажа, дрожавшим и извивающимся, как раненый зверь.
Капитан Макс Клосс принял командование батальоном после того, как 2-й батальон перебазировался на Никопольский плацдарм. Движимый решимостью служить земле отцов там, где это наиболее необходимо, он оказался в числе добровольцев, перемещенных с Северного фронта на Восточный. Его дух поддерживала твердая вера в идеи национал-социализма. Подчеркивая свои убеждения, он носил на своей униформе значок организации Гитлерюгенд, в которой некогда состоял. При этом он скорее был отважным и исполнительным солдатом, нежели горячим сторонником партии. Когда он увидел меня в моем незавидном положении, то спросил у командира роты, кто это такой. Тот объяснил ему, что это снайпер 7-й роты, который очень хорошо справляется со своей работой.
— Нам необходим каждый специалист, — сказал Клосс. — Этот боец должен снова встать на ноги. Он последний снайпер, который остался у нас в этом бардаке. Мы не можем себе позволить потерять еще и его.
Клосс приказал мне отправляться на командный пункт батальона и там разыскать батальонных связных.
— Скажи ребятам, что они должны позаботиться о тебе.
Затем он повернулся к командиру роты и спросил:
— Я надеюсь, вы не возражаете, лейтенант?
Последний только пожал плечами. Продолжая дрожать, я отправился к командному пункту батальона. До него было всего около километра, но мне приходилось останавливаться по пути, чтобы снова и снова облегчать желудок. Наконец, я оказался в блиндаже связных. Изнеможенный, я подошел к их импровизированному месту для отдыха и простонал:
— Старик сказал, что вы должны позаботиться обо мне. В частности, мне нужно новое нижнее белье.
— Конечно, мисс Оллерберг, — раздался елейный голос из глубины походившей на пещеру комнаты. — Господин профессор и его карболовая мышь обязательно придут, чтобы припудрить вашу страдающую задницу.
Однако связные по-настоящему хорошо заботились обо мне, несмотря на то, что встретили с такой иронией. Они давали мне черный чай и нашли высокоэффективное средство от диареи под названием «Долантин», который производила компания «Хехст». Это средство имело не только болеутоляющий эффект, но также оказывало антиспазматическое действие. Оно значительно снижало боли при диарейном расстройстве. Однако «Долантин» нашел свое истинное применение как обезболивающее, после того, как в начале 40-х годов XX века химики «Хехста» смогли усилить его эффективность в двадцать раз. Усиленный вариант получил название «Поламидон». Только в 1944 году этого препарата было выпущено 650 тонн, что свидетельствовало о громадных нуждах военной машины Германии в обезболивающих средствах.
«Долантин», отдых и соответствующая пища ослабили мои кишечные судороги и диарею. Благодаря феноменальной заботе со стороны связных я восстановился всего за несколько дней. Капитан Клосс захаживал ко мне, чтобы узнать о моем состоянии здоровья, и мы с ним неплохо сошлись.
Мои ноги еще немного дрожали, когда Клосс сказал мне:
— Тебе пора сделать одну работенку. У нас есть четыре новых сержанта, направленных в твою роту. Я думаю, ты можешь позаботиться о них, сопроводить их до позиций роты и показать им, что нужно делать. Мой шофер заберет тебя.
Менее чем через четверть часа я уже сидел вместе с сержантами в джипе «Фольксваген». Но наша поездка окончилась всего через несколько минут оглушительным взрывом, который вывел из строя ходовую часть машины. Джип дернулся влево и начал переворачиваться. Я как бы со стороны услышал, как сам орал: «Че-еерт!» — когда я и мои товарищи оказались в грязи сбоку от дороги. Каждый понял, что мы наехали на мину, которая взорвалась под левым передним колесом, поэтому никто не попытался сдвинуться с места. Мы продолжали лежать там же, где и были.