Эстрелла первой взлетела с края обрыва. Тихо обернулся и прокричал Эсперо:
– Товарищ, у тебя получится! Ты можешь это сделать!
Но слова были ни к чему. Образ маленькой лошадки искрился перед слепыми глазами старого жеребца. Он ощутил всю мощь своих ног, отталкиваясь от края и совершая невероятный прыжок через ущелье. За ним последовали остальные лошади. Эстрелла заметила в сумеречном небе первые вечерние звезды. Дикое ржание разнеслось по воздуху.
– Прыгайте к звездам!
Это был крик победы. Весь Первый Табун взмыл в воздух, и, когда они перелетали через ущелье, звезды словно заключили их в свои объятья.
Эль-Миэдо верхом на Пегасусе резко остановился, чувствуя, как растворяются в воздухе его мечты. Он вонзил шпоры в бока коня и ударял ими снова и снова, пока по ногам жеребца не потекла кровь. Тогда он начал осыпать его проклятьями.
– Ты тупое, глупое, трусливое животное! Ты ничем не лучше крестьянского мерина или мула! Глупый мул, вот ты кто! Ты меня предал!
Но все, о чем мог думать в этот момент Пегасус, – что Койот предал их. Он резко попятился, а потом припал на передние ноги и начал отчаянно брыкаться. Эль-Миэдо, продолжавший ругаться, знал, что ему во что бы то ни стало нужно удержаться в седле. Если он упадет, конь затопчет его до смерти. Эль-Миэдо решил, что убьет жеребца до того, как тот его сбросит. Он вынул толедский кинжал и уже хотел вонзить его в шею Пегасуса, но тут почувствовал, что теряет равновесие, и оказался на земле.
«Ну вот мне и конец», – подумал он и приготовился к удару тяжелого копыта по голове. Но, к его несказанному удивлению, Пегасус вдруг застыл на месте, не отрывая взгляда от противоположного края ущелья. Эль-Миэдо повернул голову, чтобы посмотреть, что там такое. Там, на самом краю, стояла красивая гнедая кобыла.
– Белла! – заржал Пегасус. – Белла!
Кобыла отвернулась и легким галопом поскакала прочь. Тогда Пегасус повернулся и пошел на Эль-Миэдо. Тот встал на колени и молитвенно сложил у груди руки.
– Пожалуйста…
Но Пегасус вскинул голову, отступил назад и, внезапно развернувшись, ускакал прочь.
Эль-Миэдо остался стоять на коленях. Вокруг постепенно сгущались сумерки. Он стоял и смотрел, как садится солнце, разливая вдоль горизонта свой последний свет, как желток кровавого яйца.
Глава девятнадцатая
Извечная Злоба
Койот забился поглубже в логово. Когда все пошло не так, он предпочел побыстрее скрыться. Он был в ярости. Ему хотелось больше никогда не иметь дела с людьми и лошадьми. Ему надоели чужие мечты. Он сделал свое дело, обложил табун, заманил лошадей к ущелью. Откуда он знал, что они рискнут прыгнуть? Он-то думал, что уже разобрался с лошадьми.
Но теперь эти существа вторглись на его новую территорию, и этот странный мальчишка воровал его добычу! Рябчиков и прочих гнездящихся на земле птиц, которыми он лакомился на протяжении холодной зимы. Его называли Извечной Злобой. Но в последнее время он часто думал о том, что это имя уже не совсем подходит ему, потому что он стал умен, слишком умен для того, чтобы позволить злобе помешать осуществлению его коварных замыслов. Знакомый звук вырвал койота из глубины ядовитых мыслей. Стук копыт. Он подобрался к выходу из своей норы и осторожно выглянул наружу.
На небе всходила огромная сияющая луна. Койот заморгал, увидев на фоне ее серебристого диска странный силуэт, в котором причудливым образом сочетались черты человека и животного. Больше всего это было похоже на какое-то двухголовое чудище, несущее на своей спине мальчика с копьем в руке. Койот снова моргнул. Головы отделились одна от другой, и теперь он смог разглядеть, что на самом деле это две лошади. Старый слепой жеребец и молодая кобылка.
Неважно, все равно они его не найдут, подумал он. Недавно прошел снег, и он сам замел свои следы хвостом. Он вознес хвалу богу койотов, за то что тот наградил его таким прекрасным пушистым хвостом. Он также сделал ложный след, использовав останки оленухи, которую загрыз несколько дней назад. Но все равно при виде лошадей в нем вскипела злоба. «Не злись, – уговаривал он себя. – Будь мудрее. Будь хитрее. Потому что ты такой – похититель снов, великий обманщик. Хитрец и ловкач, который любому может всучить свою ложь». Он окружил себя завесой обмана, чтобы они никогда не нашли его.
* * *Эсперо остановился и растянул губы. Он уловил запах. Вначале они не хотели, чтобы Эсперо шел с ними. Но теперь стало понятно, почему он на этом настаивал. Как сказала Корасон: «Кажется, у этого жеребца глаза в носу!» Эсперо едва заметно кивнул головой и повел ушами в сторону маленького холмика. Снег казался нетронутым. На нем не было заметно никаких следов, только этот холмик – скорее всего, полностью укрытый снегом пень или куст. Они медленно двинулись в ту сторону, куда показал Эсперо. Вскоре они тоже уловили запах. Он был непривычным. «Олень – и все же не олень», подумала Эстрелла. Тихо склонился ниже, чтобы рассмотреть снег. Что-то здесь было не так. Казалось, что он не сам нападал сюда, а его насыпали или намели. На них налетел яростный порыв ветра, такой ледяной, что глаза у Тихо заслезились. Смахивая слезы, он задел пальцами шрам от клыков пумы на щеке и почувствовал жжение. Ему показалось странным, что шрам может гореть на таком холоде. Он поплотнее натянул на голову кроличий капюшон.
Койот не мог в это поверить. Из своего логова он слышал похрустывание снега под копытами. Лошади приближались. «Они идут! Идут сюда! Как они меня нашли?» Шерсть у него встала дыбом, и он начал петь про себя: «Я обманщик! Я обманщик!»
Лошади шарахнулись, когда Койот выскочил из дыры в земле прямо перед ними. Тот самый койот, который едва не привел их в руки жестоких людей! Они не ожидали такого прямого, отчаянного нападения от существа, известного своим коварством. Ночь огласило истошное тявканье. Койот был средоточием жестокости, мерзкой и бессмысленной жестокости. Он впился зубами в переднюю ногу Эсперо. Жеребец вскрикнул, и, оттолкнувшись мощными задними ногами, прянул в воздух. Койот не отцеплялся. Эсперо пытался стряхнуть его, но поскользнулся и через мгновение оказался лежащим на земле. Кровь окрасила снег. Эстрелла почувствовала, как Тихо соскользнул с ее спины – не упал, а спустился с определенной целью. Держа в одной руке кинжал, а в другой – копье, он обежал вокруг отчаянно бьющего ногами в воздухе жеребца, пытаясь найти удобное место для удара, чтобы случайно не задеть Эсперо. Но они неразрывно сцепились друг с другом на земле, извиваясь, как лепестки дьявольского цветка, окрашенного кровью. Хриплые отчаянные крики неслись в ночь по ветру, который стал дуть еще сильнее.
Эстрелла и Тихо понимали, что они не должны позволить Койоту добраться до шеи Эсперо и вонзить клыки в жизненно важную артерию. Внезапно они услышали сверху резкий высокий звук «шрииииии». В ночи зависло белое лицо, словно вторая луна, потом, сложив крылья, сова бросилась вниз. Койот испустил яростный вопль. Тихо и Эстрелла пораженно смотрели, как сова, схватив Койота в когти, снова взмыла вверх. Эсперо поднялся на ноги. Его раны оказались неглубокими.
Но даже вися в воздухе, Койот продолжал завывать. В ярком лунном свете птица со злобной собакой в когтях отбрасывали на снег синюю тень. Потом сова поднялась еще выше, над кронами деревьев, ветви которых шептали что-то на ветру. Тихо, Эстрелла и Эсперо задрали головы к небу. Вопли и тявканье Койота становились все слабее. Внезапно сова разжала когти и выпустила свою добычу. Он камнем понесся вниз, как желтая комета в ночи, и ударился о землю буквально в нескольких футах от мальчика и лошадей. Все кости у него были переломаны, но он еще хватал пастью воздух.
Они подошли и склонились над ним. Из последних сил Койот пытался что-то сказать:
– Меня перехитрили…
Это оказались его последние слова. Тихо достал кинжал и вонзил его в сердце Койота. Его глаза остекленели. Но даже под пленкой смерти в них проблескивали остатки страшной злобы.
* * *Они вернулись в лагерь, и лошади снова собрались вокруг Тихо, чтобы посмотреть, как он зашивает раны Эсперо. К счастью, клыки Койота не достали до сухожилий. К тому времени, как они вернулись, кровь уже почти остановилась. Тихо потребовалось сделать всего несколько стежков, меньше, чем на плече Эстреллы после схватки с пумой. Зашив рану, Тихо сделал очищающий компресс из листьев дьявольского когтя и конопли и плотно примотал его к ноге Эсперо. Закончив обрабатывать раны друга, он занялся дохлым койотом. Он хотел снять с него шкуру и хорошенько выделать ее.
Тихо приступил к работе очень аккуратно. Было очень важно проделать все правильно, не делая лишних надрезов. Он хотел не просто вынуть мозги из черепа, но и сохранить голову как можно более целой. Мальчик не собирался использовать шкуру койота в качестве одеяла. У него не было ни малейшего желания спать под шкурой этого коварного зверя. Он задумал сделать из нее тотем, отгоняющий злых духов.
* * *Постепенно дни начали удлиняться, и лошади и мальчик порой слышали доносящийся издалека «белый гром», как они называли его, – звук сходящих с крутых склонов снежных лавин.
– Вот куда мы пойдем, – как-то утром сказала Эстрелла, глядя на север. Тихо сидел на ее спине, Эсперо стоял рядом. Земля постепенно освобождалась от снега, и утренний воздух наполнялся новыми запахами, свидетельствующими о скором приходе весны. Тихо видел, как Эстрелла и Эсперо растягивают губы, стараясь уловить эти запахи.
– Ты уже чуешь свежую траву?
Эстрелла покачала головой.
– Это не трава. Что-то другое.
– Я знаю, что это, – неожиданно сказал Тихо.
– Правда? И что же? – спросил Эсперо.
– Это животное – травоядное, но не олень. Гораздо крупнее. – Он немного подумал. – Такое огромное, что, когда оно бежит, звук похож на гром. У него косматая длинная шерсть и очень большая голова, размером почти с меня! – Тихо очень гордился тем, насколько он вырос за это время.
– Ты что, уже видел такое животное? – спросил Эсперо.
– Нет, но я спал под его шкурой.
– И где эта шкура теперь? Что с ней стало?
– Это длинная история, – неохотно ответил мальчик.
– Снежная история? – спросила Эстрелла. В самые холодные и снежные ночи, когда метель заметала все кругом, лошади любили рассказывать и слушать длинные истории.
– Да, как раз такая. Так что подождем до следующей зимы.
Тихо не много рассказывал о своей прошлой жизни. Он понимал, что табуну, а Эстрелле особенно, любопытно.
Эсперо поднял голову.
– Я не уверен, что придется ждать так долго. Я чувствую, что приближается буран. Последний зимний буран – почти весенний. Такие бураны бывают очень жестокими.
К вечеру начали падать первые снежинки. Тихо развел маленький костерок, чтобы приготовить наловленную в ручье рыбу. Других лошадей не было рядом – они спешили полакомиться травой, которая лишь несколько дней назад показалась из-под снега, пока ее не засыпало снова.
– Тихо, – начала Эстрелла, – ты сказал, что мы древние духи, существующие с давних времен. Что мы с тобой – нити в одном покрывале. – Тихо кивнул. Он чувствовал, к чему она клонит. – Я рассказала тебе о плавании на корабле. О моей матери. О том, как акула убила ее. Об острове, на который мы вначале приплыли. О Городе Богов, где нас поймали. Но ты не рассказывал мне толком ничего о том, что было с тобой до того, как… как вы встретились с Эсперо. А мне хотелось бы знать. Мы стали одним табуном, я имею в виду, настоящим табуном, когда нас впервые в этом новом мире застигла метель. Тогда мы поделились нашими историями. Неужели ты не доверяешь нам? Почему ты не хочешь рассказать нам – о громовом звере, или о том, как ты научился лечить, и о том, почему ты ушел от людей?
Глава двадцатая
Истории про одеяла
Когда табун собрался вокруг Тихо, снег уже валил по-настоящему. Благодаря огню мальчик и лошади находились в бледно-оранжевом коконе света. Тихо плотно завернулся в одеяло из пумьей шкуры и натянул кроличий капюшон так низко, а воротник так высоко, что из-под меха едва виднелись его рот и глаза.
– У меня в жизни было много одеял, – медленно начал свой рассказ Тихо. – Но в мир я пришел нагим и через несколько часов после рождения был оставлен нагим на краю старой охотничьей тропы нашего народа. – Лошади неодобрительно зафыркали. – Да, я должен был послужить приманкой, пищей для хищных зверей. Вы же знаете, – он вытянул ноги из-под одеяла, – я проклят. Все из-за этой кривой ноги. Поэтому они хотели выгнать мою мать со мной вместе из клана. Но мать умерла сразу же после того, как произвела меня на свет. Поэтому меня оставили в лесу на растерзание койотам, волкам и горным кошкам.
На мое счастье, Гару быстро нашла меня, когда на меня уже готов был кинуться койот, так что я не пострадал от звериных клыков. Однако я очень замерз и уже даже не мог плакать. Она сняла со своих плеч одеяло и завернула меня в него. Это была оленья шкура, подшитая снизу мягкой тканью. Она и стала моим первым одеялом. Гару туго запеленала меня и стала вдувать мне воздух в рот. Она говорила, что очень быстро мои губы начали розоветь. Она принесла меня в свою хижину. Она жила немного поодаль от своего клана, Людей Сожженной Реки, и сначала держала мое существование в тайне. Когда кто-нибудь приходил к ней за лекарством и случайно слышал мой плач, она говорила, что нашла брошенного ягненка и теперь выкармливает его.
Хранить тайну нужно было в течение одной луны. Если через месяц проклятый ребенок все еще был жив, его уже нельзя было изгнать из племени. Когда обо мне узнал знахарь, он был в бешенстве. Но вождь не пожелал слушать его недовольные заявления. Ведь лекарства Гару спасли жизнь его жене. В честь окончания первой луны моей жизни Гару сделала мне собственное одеяло. Такой у нас существует обычай. Если ребенок не умер в первый месяц после рождения, для него ткут именное одеяло. На нем должно быть изображение реки, символа нашего клана, и символ имени ребенка. Гару дала мне имя Тихо, что означает «найденное сокровище». Мое одеяло оказалось особенным, потому что в нем была шерсть громового зверя. Шкура этого зверя была такой огромной, что ей можно было покрыть весь пол в нашей хижине. В мире не было ничего теплее.
– Но откуда у нее была шкура громового зверя? – спросила Эстрелла.
– Его убил муж Гару, но потом он погиб на охоте. Тем не менее это было его одеяло, потому что именно его копье нанесло удар.
Знахарь был в бешенстве. Считалось, что такой зверь, если он белого цвета, обладает большой магической силой, а теперь его шкура принадлежала Гару, которой он всегда завидовал за ее искусство врачевания. Знахарь пытался вынести это на обсуждение совета племени, но вождь отказался его слушать. Знахарь был в таком отчаянии, что даже предлагал Гару выйти за него замуж. Та сказала: «Ни за что». Она рассказывала мне, что у нее ушло три месяца на то, чтобы выделать и выдубить шкуру громового зверя, но в результате получилась самая красивая шкура на свете.
Когда Гару ткала мне новое одеяло на мой пятый день рождения, она вплела в него еще немного шерсти из этой шкуры. Шерсть была такой густой, что этого совершенно не было заметно. Гару шутила, что шерсть отрастает на шкуре обратно взамен выдернутой. Я иногда думал, что шерсть громового зверя помогает мне расти и становиться сильнее, несмотря на мою кривую ногу. А Гару всегда говорила, что совершенство скучно, что именно какие-то ошибки и недостатки делают нас особенными и интересными, и в них наша сила, а не слабость. Меньше чем за год до смерти Гару у нас в племени родился ребенок в шапочке на голове.
– В шапочке? – переспросил Селесто.
– Да, у жеребят такое тоже иногда бывает, – сказала Корасон. – Это всего лишь кусочек оболочки плода. Он легко снимается и не представляет никакой опасности.
– Да, именно так, – кивнул Тихо. – Даже наоборот. Люди говорят, что эта шапочка дает ребенку удачу. Поэтому того мальчика назвали Тоши’Н-Туки, Мальчик с Удачей на Голове. Гару позвали, чтобы она сняла шапочку. Обычно ее обвязывают овечьей или барсучьей шерстью. Но Гару очень хорошо относилась к матери этого ребенка, поэтому она обвязала шапочку белыми волосами со шкуры громового зверя. После этого Гару вместе с матерью малыша должны были ее похоронить. Гару считала, что это принесет ему дополнительную удачу. Мы стали называть его Туки. И я думаю, Гару была права. Он очень рано научился ползать, потом ходить и говорил уже много слов еще до своего первого дня рождения. Это был очень умный мальчик и добрый. Я знаю, он не стал бы дразнить меня, как другие дети. Они называли меня Хромоножкой.