Люся радостно взвизгнула, прыгнула вперед, подставила ковшиком ладони. Уткнулась в них губами. Потом повернула к Витьке мокрое веселое лицо:
— Холодная какая… — Смахнула на него брызги с ладоней, засмеялась.
Витька тоже напился. От ледяной воды ломило руки и зубы.
Люся присела на плоский камень.
— Отдохнем чуть-чуть, ладно?
Витька спиной прислонился к теплому известняку. Сказал снисходительно:
— А говорила — не обдерешься. Вон дырки-то…
Люсины желтые гольфы были порваны в нескольких местах.
— Подумаешь… — равнодушно отозвалась она.
«Устала», — с беспокойством понял Витька.
— Ой… — Люся вдруг потянулась к травяному кустику с мелкими желтовато-белыми цветами. — Я таких не видела.
— Не рви! — вскрикнул Витька.
— Я не рву, что ты. Просто смотрю…
Витька объяснил, будто извиняясь:
— Они редкие.
— Реликт?
— Не реликт, но все равно редкие. Только здесь растут… — Он сел перед кустиком на корточки. Листья были мелкие, как зеленые чешуйки. У каждого цветка пять лепестков, каждый лепесток — будто крошечная растопыренная ладошка. Витька сказал: — Они называются «андрюшки».
— Почему? — Люся, кажется, повеселела.
— Ну… так. Бывают васильки, анютины глазки, а эти — андрюшки.
— Ты, наверно, это сам придумал. Как Итта-даг…
— Не-а…
«Андрюшек» придумал Цезарь. Ранним летом Витька выпросил его у родителей на два дня и привел сюда. Это случилось единственный раз, потому что путь через Окружную Пищевую не близкий, а прямого перехода Цезарь не знал. И знать не хотел, боялся. Однажды он виновато и прямо признался в этом Витьке.
До той поры Витьке было известно, что Цезарь Лот боится в жизни лишь одного: что опять арестуют мать и отца. Но после судебной реформы и отмены обязательных индексов не так-то просто было в Западной Федерации кого-то арестовать. Особенно всем известного штурмана Лота.
…Витька выпрямился.
— Люсь, может, пойдем? Недалеко уже. Скоро остатки крепости, там в фундаменте щель и подземный ход…
— Ой…
— Не боись, — дурашливо сказал Витька.
ХРАМ БЕЗ КУПОЛА
1
Каменный коридор был высокий, но тесный, не шире метра. Он полого уходил вниз, под толщу горного склона. Почти сразу стало темно. Витька вынул из нагрудного кармана плоский фонарик-зеркальце. Эта штучка работала без батарейки, от тепла руки. Слой похожих на бисер микролампочек давал рассеянный, но яркий свет. «Зеркальце» Витька держал в левой руке, а правой взял Люсю за холодные пальцы. Она молчала.
Стены и свод были грубо выбиты в камне, но пол устилали ровные плиты. Кое-где даже со следами стершегося узора. Было сухо и чисто, словно только что подмели. И запах — словно не в подземелье, а от камней, согретых солнцем.
Но скоро стало прохладно. Люся передернула плечами. Вниз повели крупные, плохо отесанные ступени. Витька знал — их шестнадцать. Потом опять пошел наклонный туннель.
Дыхание слышалось громко, а слова, наоборот, почему-то вязли в глухоте коридора. Люся сказала виновато:
— Мне под землей всегда не по себе. Кажется, будто она осядет и навалится.
— Тыщу лет не оседала, а теперь вдруг, как нарочно, да? — очень бодро и насмешливо отозвался Витька.
— Вить, а кто это вырыл?
— Точно не известно… То есть вообще ничего не известно.
— А ученые-то что говорят?
— А они ничего не знают про это. Не добирались сюда.
— Почему? Это же совсем рядом!
— А то, что рядом, их мало волнует, — уклончиво сказал Витька. — Потрошат и атомы, и галактики, а простых вещей до сих пор не знают.
— Каких, например?
— Ну… например, почему человеку ни с того ни с сего бывает то весело, то грустно… Или почему сосульки вкуснее мороженого.
— Да ну тебя, я серьезно…
— А я, думаешь, нет?
— Ай!.. — Люся дернулась назад. Из глубины коридора кто-то смотрел широко расставленными глазами.
— Не бойся. — Витька потянул ее вперед.
Коридор уперся в стену. На стене была мозаика — большой портрет старого человека с прямыми седыми волосами. Человек положил узловатые пальцы на широкую перекладину меча, подбородком уперся в головку рукояти и устало, но пристально смотрел на подошедших. Белки его глаз были выложены из кусочков перламутровых раковин и белели свежо и чисто. А зрачки — глубокие и грустные. Глаза — в темных впадинах, да и все лицо темное… Местами тускло-цветные камешки мозаики осыпались, одна щека совсем исчезла. От этого лицо казалось еще печальнее. Но суровости в нем не было.
— Это кто? — прошептала Люся.
— Наверное, один из Хранителей…
— Кто?
— Это… ну, понимаешь, есть такие легенды всякие, истории… О людях, которые спасали и защищали других людей. В общем, о тех, кто всю свою жизнь этому отдали. В некоторых странах они считаются как святые, им даже храмы строят.
— Никогда не слыхала…
— Услышишь… если захочешь…
Каким-то нехорошим получился этот ответ — с излишней важностью и хмуростью. И Витька сказал уже иначе, веселее:
— Скорей всего, это портрет Первого Командора. Он жил в древности на каком-то средиземном острове. Он считается главным Хранителем детей… Вот, значит, и нас с тобой. Годится?
Люся отозвалась без улыбки:
— Какой-то… неласковый… Но все равно интересно.
— Здесь еще в тыщу раз интереснее будет! Пошли!
Слева был прямоугольный проход. И опять несколько ступеней вниз. И там — большая квадратная комната.
— Ох… — выдохнула Люся, и это «ох» разнеслось под высоким сводчатым потолком.
Здесь не было полного мрака. В полукруглые, прорезанные у потолка окна проникал желтоватый рассеянный свет — словно много раз отраженные и потерявшие силу солнечные лучи.
— Вить, откуда это? — Люся недоуменно смотрела вверх. — Мы же под землей!
Он сказал как можно беззаботнее:
— Я тоже думал: откуда? Потом догадался. Наверх идут каналы, они выложены стеклом или перламутром от раковин. И получаются световоды. Древние строители много хитростей знали…
Витька придумал это объяснение на ходу. Едва ли были какие-то каналы. И откуда свет — неясно. Витьку, однако, эта неясность не пугала, он видел и не такое. А Люся боится непонятного, пусть думает, что световоды. Пока…
— Смотри, сколько тут всего! — Зеркальцем-фонариком Витька провел по стенам. Сумрачные фрески расцветали на свету. Переплетенные деревья, белые птицы, размахнувшие на полстены крылья; вздыбленные кони, воины среди зубцов крепостной стены. И лица — старые и совсем детские (но все равно неулыбчивые)…
— А вот опять Хранитель…
Высокий безбородый старик — с тем же мечом, что на первой мозаике, в темно-вишневом плаще — стоял среди сумрака и созвездий. Прямой, со сжатым ртом. Одной рукой опирался на меч без ножен, другую выкинул над собой — ладонью вверх и вперед. Он будто останавливал какую-то идущую из пространства опасность.
Старик защищал не себя, он держал руку над мальчишкой.
Мальчик — худенький, с проступившими под кожей ребрами — был беззащитен в своей наготе, как бледно-желтый росток на кромке гранитного обрыва. Но он не боялся. Он верил в оберегающую силу Хранителя. Он, в отличие от всех других, кто был здесь на стенах, даже слегка улыбался. Лицо мальчишки было запрокинуто. Встав на цыпочки, он тянулся вверх и сплетал над головой пальцы своих ладоней. Словно прикрывался от невидимых лучей и в то же время стремился им навстречу.
— Красиво… сделано, — скованно сказала Люся. И Витька догадался: ей неловко при нем смотреть на голого мальчишку, хоть это и картина.
Кое-где кусочки мозаики вывалились, и тело мальчика словно пробито было кубическими пулями. Но он все равно был беззаботный и живой.
— Гляди на его руки, — быстро сказал Витька. — Видишь, как они соединяются? Одна ладонь вверх, другая вниз. Это символ кольца Мёбиуса.
— Да?
— Да… Древний знак соединенных пространств.
— Красиво, — опять сказала она. И добавила, помолчав: — Древние люди были настоящие мастера, верно?
— Еще бы! Они уже тогда знали, что здесь Меридиан. Поэтому и поставили обсерваторию.
— Я думала, это храм.
— И храм, и обсерватория… Пойдем. — Он потянул ее за руку, уловив еле ощутимое сопротивление. Впрочем, тут же она шагнула следом.
За коротким коридором было еще одно помещение. Вот уж действительно храм! Большой восьмиугольный зал. Точнее, квадратный, но со срезанными углами — четыре стены широкие и четыре узкие. В узких были прорезаны окна-щели, в них тоже сочился отраженный от камней свет. Широкое, как желтое одеяло, пятно от фонарика опять пошло по стенам, выхватывая лица, крылья, лошадиные головы и складки одежд. Потом в нише у самого пола заблестели громадные стеклянные колбы. Разбитые.
— Здесь были большие песочные часы…
— Жаль, что разбились, — послушно сказала Люся. — А там что?
В другой нише отражала желтые блики метровая медная дуга с делениями, а рядом лежало черное, видимо чугунное, колесо.
— По-моему, это старинный гироскоп… — Витька хотел еще объяснить, почему он так думает и что такое гироскоп на Генеральном меридиане.
— А-а… — сказала Люся и посмотрела вверх. Витька повел туда фонариком. Стены, сужаясь, переходили в сводчатый потолок. Однако в центре храма потолка не было — пространство уходило вверх широкой цилиндрической пустотой. Как в церкви с круглой башней, увенчанной куполом. Но от края зала, от стены, всю внутренность башни и купола было не разглядеть. Видны были только нижние края узких окон, в которые шел все тот же нерешительный полусвет.
— Высотища, — вздохнула Люся.
— Да. Теперь идем. — Витька решительно повел ее к центру. — Смотри под ноги, не запнись.
Посреди храма поднимался круглый постамент из камня. Высотой Витьке до колен. Или телескоп здесь когда-то стоял, или, может, статуя Хранителя… Витька вспрыгнул, потянул Люсю. Она ойкнула: оказывается, шла с закрытыми глазами.
— Теперь смотри вверх.
Витька ожидал, что она вскрикнет. Или хотя бы охнет негромко. Но она только прижалась к его плечу. Помолчала и спросила шепотом:
— Вить, а как это сделано?
Он слегка отодвинулся.
— Это не сделано. Это по правде…
2
Купола не было. Вместо него — небо. Высокое, густо-черное, как в середине августовской ночи. С россыпью переливчатых далеких звезд.
Далеких — но по-разному. Одни виднелись просто далеко, другие — в страшной космической глубине. Некоторые, казалось, вот-вот взорвутся от избытка своего белого или голубого света. Но таких было не очень много. Больше — просто ярких. И не очень яркие были. И совсем крошечные искорки, они еле проклевывались сквозь великое пространство космоса. А всех вместе — громадное множество. Кое-где клочками светлого дыма висели звездные туманности…
— Но мы же под землей… — тихо, потерянно сказала Люся.
— Ну… мы-то да… А храм уходит вверх. Сама видишь, какая высота.
— Но сейчас же день…
В окна-щели по-прежнему сочился неясный свет очень далекого отраженного солнца. А над этими окнами — чернота ночи и праздничный блеск созвездий.
— Видишь ли… — Витька подавил в себе неожиданный толчок досады. — Это… наверно, эффект колодца. Слышала, что со дна колодца можно увидеть звезды?
— Кажется, слышала… Но здесь же не колодец. Вон как широко…
— Ну и все равно… Сама видишь.
Конечно, про колодец — это ерунда. Ни другим, ни себе Витька не мог бы объяснить, почему здесь видно звездное небо. По силам ли ему, пацану-шестикласснику, разобраться во всем, что происходит на стыках граней Кристалла и в витках многомерного Сопределья? Но кое о чем рассказать он все-таки мог. Про Генеральный меридиан, про споры о Мёбиус-векторе, который указывает путь с грани на грань. И про сам Кристалл Вселенной, где каждая из бесчисленных граней — целый мир. А главное — про переходы из одного такого мира в другие. Туда, где живут друзья. Пограничники…
Он и хотел рассказать про это. Еще недавно хотел. Когда шли сюда…
А что мешает сейчас? Да ничего… только… Почему она такая сделалась?
— Ты боишься? Люсь…
— Я? — сказала она чуть удивленно. Не опуская лица, мотнула головой. — Нисколько.
И не должна. Ведь локальный барьер у осыпи она прошла, не моргнула. Скицын и тот застрял при первом разе, а она даже не заметила…
Люся по-прежнему смотрела вверх. Потом, не опуская лица, шагнула вперед, соскочила с постамента, села, все так же глядя в небо. Сказала тихо:
— Смотри-ка, они движутся…
— Конечно! — обрадованно отозвался Витька. Сел рядом. Осторожно, почти незаметно звездное небо перемещалось в черном круге. Справа налево. — Гляди, сейчас появится… пятнышко такое… Вон, у синей большой звезды!
— Вижу… Это что, спутник?
— Какой же спутник! Приглядись внимательно. Оно как завиток, спираль… Видишь?
— Кажется, да.
— Это галактика Гельки Травушкина.
— Кого?
— Мальчик был такой… В дальних краях. Он однажды порвал темпоральную петлю, чтобы спасти друзей…
— Что порвал?
— Ну, кольцо времени. Есть такое физическое понятие. Он для этого взорвал рельсы на мосту. И сорвался, упал.
— Разбился?
— Он… понимаешь, он ударился о планету. И родилась новая галактика.
— Это легенда?
Витька повел плечом:
— Какая же легенда… если галактика вот она…
— А этот мальчик… он, значит, погиб?
— Наверно, он ожил в этой, в своей галактике. Она же его. Так Юкки говорит…
— Кто?
— Мальчик один, путешественник. Он ходит по всем… дорогам, знает кучу историй.
— Как он ходит по дорогам? Один?
— Иногда один, иногда с сестренкой.
— А кто их отпускает путешествовать?
— А кого они спрашивают! — вырвалось у Витьки.
Люся вздохнула. Зябко шевельнула плечами, хотя было не холодно. Витька понял, что ей кажется, будто сверху дышит сам Космос. Она согнулась, натянула до отказа гольфы — так, что они закрыли коленки, потом попыталась натянуть посильнее и белую измятую юбочку. Поежилась опять, ухватила себя за локти.
Вот тут бы взять ее ладонями за плечи, придвинуть к себе. Ну, честное слово, без всяких мыслей о любви и объятиях и о всякой чуши, просто чтобы ей стало теплее от его рук. Не посмел. Почему? Сгреб ведь недавно в охапку и перетащил через ручей без всяких церемоний. А сейчас… Нет, ему мешала не мальчишеская робость, а что-то иное. То же, что мешало начать разговор о пространствах и Пограничниках…
Витька положил себе фонарик на колено — чтобы не гас без тепла. Стащил через голову рубашку, накинул Люсе на спину, как плащ, рукавами вперед. Тяжелый медный петушок царапнул ему ладонь.
— Вить… — вдруг вздохнула Люся. — Я за тебя боюсь.
— Да брось ты, мне не холодно, у меня еще майка.
— Я не про то…
А про что она? Ведь он же ничего еще ей не рассказал. Почему-то опять вспомнилась «пчела». И мохнатый шарик страха прокатился по спине. Витька спрятал тревогу под хмурой шуткой:
— Разве я тебя за этим сюда привел?
Она промолчала, но будто спросила: «А зачем?»
Гелькина галактика уже ушла за край круга. Теперь в его центре висела маленькая, с аккуратным хвостиком комета…
— Посмотри, — сказал Витька с последней надеждой.
— Да… Забавная такая. Как на картинке.
— Я не про комету. Просто на звезды посмотри. Подольше… Похожи на что-нибудь?
Она смотрела целую минуту. Старательно.
— На огоньки. На искры… Они же разные…
Цезарь, тот увидел почти сразу. Если глядеть пристально, скоро многие звезды делались похожими на далекие-далекие светящиеся окна. Такие, как в маленьких домах, на окраине старого города. С переплетом в виде буквы «Т»…
Но сейчас Витька смотреть не стал. Все равно свои глаза другому не подаришь… Он решительно взял Люсю за кисти рук.
— Пойдем… Ух, замерзла-то, вся в гусиной коже.
Она не спорила. Только с какой-то мыслью свела брови и прикусила губу.