«Видимо, грузовой трюм», — подумал Гвоздик.
Шли долго — будто по улице. Иногда коридор делал повороты, встречались на пути железные переборки с задраенными дверьми. Тилли-Тегус щелкал пальцами, и двери отодвигались с послушным рокотом подшипников…
Не сразу Гвоздик начал замечать перемены. Однако в конце концов его стало охватывать ощущение, будто он идет по настоящим улицам и переулкам. Ящики, оплетенные тросами тюки, обшитые мешковиной кипы товаров неуловимо менялись и все больше напоминали домики. Странно так! Смотришь в упор — ящик как ящик. Глянешь чуть в сторону — и кажется, что в нем появились окошки, сверху — острая черепичная крыша с трубой, а спереди — крылечко со столбиками и навесом… И такое впечатление, что домиков этих множество, они толпятся, становятся в неровные ряды, громоздятся друг над другом, как на горных склонах. Коридорный потолок исчезал куда-то, затягивался серой дымкой, свет множества ламп соединился в одно желтое пятно, которое светило, как солнце сквозь облачную пелену.
Гвоздик тряхнул головой, и тогда все эти нагромождения вокруг перестали наконец притворяться корабельными грузами. Честно превратились в сказочный городок.
Домики были разноцветные, с хитрыми украшениями, флюгерами над гребнями крыш, с узорчатыми переплетами на окнах. Они соединялись лесенками, мостиками, арками и решетками изгородей. Всюду стояли столбики с фонарями старинного вида. Посреди садика с деревьями в кадках бил маленький фонтан. Позади домов поднимались круглые башни средневекового замка — в них еще угадывались очертания больших бочек.
Красоту портили, пожалуй, только частые надписи углем и мелом. На дощатых заборах и кирпичных стенах там и тут было нацарапано: «Тулли-Тубус — глупый пень», «Вилли-Пупус + Пумпа-Бумпа = любовь», «Барракуды» — лучшая команда», «Акулы» — победят!» Среди других надписей белели крупные буквы: ЗДЪСЬ БЫЛЪ ВАСЯ.
Как известно, Гвоздик уже выучил славянский алфавит и понимал, что к чему. «Ну и Вася, — подумал он. — Везде успел…» Впрочем, он догадывался, что Васи, скорее всего, разные…
— Как у вас тут здорово!
— Это наш главный город. В удаленных местах есть еще деревеньки, а здесь столица. Называется Нью-Гномборо…
— «Нью» — это ведь значит «новый»… — заметил Гвоздик. — Выходит, есть где-то еще и старый Гномборо?
— Был… — вздохнул Тилли-Тегус. — Каждый раз, когда пароход приходит в порт, случается разгрузка-погрузка, и наш город рассыпается, исчезает. Мы вынуждены отсиживаться в дальних трюмных закутках, а потом строить заново. Поэтому вот все время — «Нью»…
— А разве никто не замечает, что грузы превращаются в дома? — удивился Гвоздик.
— Что вы! Они превращаются только на время рейса!
— А если, когда идет плавание, кто-нибудь спустится сюда? Ну для проверки. И увидит такое…
— Никто не увидит, — с удовольствием сообщил Тилли-Тегус. — Конечно, мы строим город и раздвигаем пространство, но все это с помощью некоторых сказочных приемов. А взрослые, как известно, уверены, что сказок не бывает. Поэтому ничего и не замечают. Дети же здесь никогда не появляются. Вы — первый за всю историю… Идемте скорее, нас очень ждут. Видите, как пусто на улицах! Это потому, что все на стадионе…
Стадион оказался почти как настоящий, только поменьше. Над площадкой подымались ярусы скамеек. Они были забиты длиннобородыми гномами в пестрых колпаках и халатах и гномихами — румяными старушками в чепцах и передниках с оборками. Когда Тилли-Тегус через проход под трибуной вывел Гвоздика на поле, зрители захлопали и одобрительно засвистели (причем свистели даже старушки). Гвоздик очень смутился, хотя, казалось бы, уже привык и к славе, и к шумным встречам, когда жил в Сиднее. Он потупился и стал ковырять башмаком траву (она была искусственная — толстый ворсистый ковер).
Тилли-Тегус поднял руку.
— Уважаемые гномы! — возгласил он. — Этот замечательный мальчик Гвоздик, о котором вы все слышали, настолько добр, что без лишних слов согласился принять ваше приглашение и судить сегодняшнюю встречу между командами «Акулы» и «Барракуды»! Ура!
Ух, что поднялось на трибунах! Какой радостный рев! Гвоздик даже испугался, что весь Нью-Гномборо сейчас рассыплется, словно карточный городок. Минут десять бушевали трибуны, а Гвоздик сперва буквально засыхал от смущения, но в конце концов освоился и даже помахал над головой ладонью.
Наконец зрители поутихли, заиграли блестящие трубы маленького оркестра, и на поле выкатились двумя вереницами обе команды. «Акулы» — в зеленых трусах и желтых майках, «Барракуды» — во всем белом с голубыми полосками. Правда, майки висели мешками, а трусы на коротких гномьих ножках достигали пяток, но все-таки форма! Как полагается.
Тилли-Тегус начал церемонно представлять всех игроков судье. Гвоздик пожимал большие мягкие ладони, и в голове у него путались похожие друг на друга имена:
— Телли-Тигис…
— Буги-Кугис…
— Куги-Бугис…
— Топи-Тапус…
— Тапи-Топус…
И так далее!.. Лишь одного гнома — очень румяного, с ясными желтыми глазами и бородой веером, звали удивительно и не похоже на других: Чай-с-Лимоном!
Принесли мяч. Он оказался самодельным, как на Нукану-ке, только тяжелее. Плотно набитый шерстью. Гвоздик положил его на центр поля, игроки разбежались по местам, заправили в трусы бороды. Все выжидательно притихли. Гвоздик посмотрел на большие часы — они светились над стадионом на высокой башне с флюгером. Было ровно шесть. Гвоздик строго скомандовал:
— Матч!
И вмиг желто-зеленые и белые слиплись в большущий вопящий шар, который покатился на Гвоздика. Тот еле успел отскочить. Трибуны взорвались ревом… Из «шара» выскочил Чай-с-Лимоном и, подхватив свои зеленые трусы, погнал мяч к воротам.
— Куда! — орали с трибун. — В свои гонишь! Протри бородой гляделки!
Чай-с-Лимоном растерянно остановился. Мяч у него тут же отобрали, пестрая орущая толпа ринулась в другую сторону… Летали по воздуху колпаки и клочья бород. Мелькали сцепившиеся игроки. Разносились боевые кличи. Бело-желто-зеленая куча металась по площадке от ворот к воротам, вратари то и дело лезли в общую свалку. Гвоздик еле успевал увертываться. Ну, посудите сами, какое тут судейство? Он через две минуты охрип, стараясь навести хоть какой-то порядок. И наконец — вот удача-то! — вспомнил, что у него в кармане свистелка из маленькой раковины. Та, что подарила ему при расставании Цыца-ига. Гвоздик постоянно таскал ее с собой.
Он выхватил плоскую ракушку и подул изо всех сил. Пронзительный свист разнесся, наверно, не только над стадионом, а по всем трюмам «Новой Голландии». Трибуны вмиг притихли. Куча игроков рассыпалась, и они сели на ковер, упираясь ладонями и раскинув большущие босые ступни. Их похожие друг на друга простодушные лица были растерянными.
— Господа! — звонко и обиженно сказал Гвоздик. — Что же это делается?!
— Что? — нерешительно спросил один из игроков. На него цыкнули.
— Я вам говорил! — громким шепотом упрекнул прибежавший с трибун Тилли-Тегус. — Какой стыд…
Гвоздик решительно усадил обе команды в круг, стал в середине и сообщил, что у них не футбол, а вроде охоты первобытного племени за диким индюком. У футбола же есть свои строгие законы. С полчаса он растолковывал правила всем этим притихшим тути-мотусам и моти-тутусам.
— А главное правило такое: играть вежливо, быть джентльменами.
— «Мены» — это ведь люди, — придирчиво заметил Чай-с-Лимоном. — А мы гномы.
— Ну, будьте тогда… джентльгномами! — решительно потребовал Гвоздик. — И, пожалуйста, не жульничайте во время игры. Иначе никакого интереса!
— Почему это? — не поверил кто-то из игроков.
— Ну, сами-то подумайте!.. Вот, например… Вы любите арбузы?
— Да-а!! — отозвались обе команды и толпа на трибунах.
— Тогда представьте… Скажем, раздобыли вы арбуз. Но внутри он оказался пустой…
— У-у-у!..
— Да! Снаружи — как новенький, а внутри высох. Вот вы его разрезали, корки выбросили, а себя по пузу поглаживаете, делаете вид: ух, как я наелся!
— Зачем? — удивился кто-то.
— Чтобы соседи завидовали…
— Но ведь в пузе-то все равно пусто! — подал голос Чай-с-Лимоном.
— Вот именно! Так же и в игре, если вы нечестно победили, не по правилам! С виду настоящая победа, а на самом деле… как пустое пузо, сколько его ни надувай!
Сперва все молчали, потом одобрительный шепот зашелестел над стадионом, словно крылья летучих мышей. Негромко и с почтением население Нью-Гномборо обсуждало речь юного судьи. Дивились его уму и здравости суждений. Наконец капитан желто-зеленых «акул» встал, отряхнул трусы и пообещал:
— Мы будем играть без жульничества. И это… по-джентль-гномски.
Капитан «Барракуд» тоже поднялся и протянул «акуле» руку. Трибуны зааплодировали.
…Ну, названия «джентльгномской» игра эта, возможно, и заслуживала, а что касается настоящего джентльменства… Впрочем, правила старались не нарушать и специально не хитрили. И судью слушались. Тем более что Гвоздик теперь не командовал голосом, а дул в свисток. Но порой судье доставалось крепко. Гномы, хотя и были без обуви, по мячу лупили от души, и он — тугой, увесистый — несколько раз вляпывал в Гвоздика и сбивал его с ног. Но судью тут же поднимали, вежливо отряхивали и просили прощения.
Матч закончился со счетом пятнадцать — пятнадцать. Правда, последний гол в ворота «барракуд» показался Гвоздику малость спорным. Но, поколебавшись чуть-чуть, Гвоздик засчитал его — чтобы получилась ничья и все радовались одинаково.
И гномы радовались! Гвоздика подхватили на руки и сделали с ним круг почета мимо трибун. Зрители вопили и рукоплескали. Гвоздик чуть не оглох.
Когда Гвоздика поставили на ноги, он увидел перед собой веселого Чая-с-Лимоном. Тот широко улыбался, а из-под бороды у него… спускалась на шнурке пуговица! Та самая!
Гвоздик так удивился и обрадовался, что вскрикнул тут же без всяких размышлений:
— Эй, да это же моя пуговица!
Чай-с-Лимоном перестал улыбаться. Взялся за шнурок.
— Еще чего!
— Честное слово, моя! Она в трубу улетела, я и полез искать…
— Чаек, отдай, пожалуйста, — строго сказал Тилли-Тегус. — Нехорошо.
— Еще чего! — опять заявил Чай-с-Лимоном и сильно покраснел, а желтая борода его растопырилась. — Я ее дома нашел, в печке. Когда золу выгребал!
— Ну, вот! Она через трубу в печку и залетела!
— А печка-то чья? Моя! Есть такое правило:
— Это нехорошее правило, Чай, — заговорили наперебой гномы. — Оно совсем даже устаревшее… Отдай сейчас же. Что господин Гвоздик про нас подумает!
Чай-с-Лимоном громко заревел, размазывая бородой слезы.
Все растерялись и примолкли. «Вот ведь какая дурацкая история…» — смущенно подумал Гвоздик. И сказал виновато:
— Если бы это обыкновенная пуговица была, я бы, конечно, подарил. Но она… очень-очень важная для меня…
— А для меня… тоже важная, — пыхтел и всхлипывал Чай-с-Лимоном. — Красивая такая… Как что найдешь, сразу отбирают… — Он вдруг перестал плакать, помигал и быстро предложил: — А давай тогда меняться! На свисток!
— Ох… мне ведь его подарили. На память… — растерялся Гвоздик. Но часы уже показывали без четверти восемь, а ровно в восемь начинался ужин. — Ладно, держи!
Под укоризненное молчание гномов сопящий Чай-с-Ли-моном стащил через голову шнурок. Вцепился в свистульку и сунул Гвоздику пуговицу. Засопел сильнее и быстро затопал прочь.
— Вы уж простите его, пожалуйста, — неловко попросил Тилли-Тегус. — Он прямо совсем еще дитя…
Сперва Гвоздика провожало множество народа. Но постепенно толпа редела. А когда вместо улиц Нью-Гномборо потянулись опять штабеля грузов, провожающих осталось трое: Тилли-Тегус и оба футбольных капитана. Пришли наконец в помещение с трубами, где в потолке чернел квадратный зев шахты. Капитан «Акул» встал на четвереньки, капитан «Барракуд» забрался на него, а Тилли-Тегус подхватил Гвоздика, чтобы поставить на капитанские плечи. Оттуда можно было дотянуться до нижней скобы. В этот момент забухали по железу тяжелые ступни. Из-под коленчатой трубы поспешно вылез Чай-с-Лимоном. Отводя глаза и вытирая бородой под носом, он буркнул:
— На… раз тебе подарили… — и сунул Гвоздику свисток-ракушку.
— Спасибо! — обрадовался Гвоздик. — А я тебе пуговицу подарю! Не эту, но тоже красивую. Брошу в трубу.
— Ага… — заулыбался Чай-с-Лимоном.
— Зачем же бросать, — сказал Тилли-Тегус. — Мы надеемся, что вы еще побываете у нас в гостях.
…Подъем прошел быстро. Прямо как на лифте. Потому что Тилли-Тегус лез вслед за Гвоздиком и подсаживал его мягкой, как подушка, ладонью. Когда Гвоздик выбрался наружу, Тилли-Тегус по пояс высунулся из люка, пожал Гвоздику руку и пропал. Гвоздик опустил тяжелую крышку и оглянулся. Над спокойным океаном горел красивый разноцветно-полосатый закат.
«Ох и будет мне сегодня…» — подумал Гвоздик.
В этот миг чья-то рука ухватила его поперек живота. А потная ладонь зажала Гвоздику рот.
6. ЗНАКОМЫЙ НЕЗНАКОМЕЦ. — СНОВА О СОКРОВИЩАХ. — КРАТКАЯ БЕСЕДА О ПЕДАГОГИКЕ. — ЗУБЫ.Гвоздик замычал, задергал ногами и скосил глаза. И увидел, что держит его крючконосый бородатый дядька в черных очках.
Этого тощего нелюдимого пассажира Гвоздик замечал и раньше. Тот был одет в узкий клетчатый костюм, замшевые гетры с кнопками и украшенное клапанами кепи. Этакий турист-спортсмен, сверхсдержанный и ни с кем не вступающий в беседы.
«Турист» знакомым шепотом приказал:
— Тихо… Не пикать, малютка.
Он усадил обмякшего от страха Гвоздика на люк, прислонил к трубе, одной рукой уперся ему в грудь, а другой стянул с лица, как единую маску, темные очки, похожий на стручок перца нос и курчавую бородку.
— Ну — с?.. Прошу любить и жаловать. Не ожидали, мой милый?
Конечно, Гвоздик не ожидал! И теперь с перепугу даже забыл, что стоит лишь чиркнуть по пуговице…
— Что вам опять от меня надо? — в отчаянии прошептал он.
— Пуговки, мой мальчик!.. Не те медяшки, про которые твой дядюшка хитро раструбил в газетах, чтобы замести следы, а настоящие! Бриллиантовые пуговицы Джугги Ройбера!
— Да нету же их! Честное слово! — шепотом взмолился Гвоздик. — И совсем даже никогда не было! Это выдумки!
— Обманывать нехорошо, — ухмыльнулся Нус-Прошус. — Мальчиков за это наказывают… — Он вдруг ухватил Гвоздика за бока, вскинул и посадил на планшир палубного ограждения.
— Тихо… — опять велел он зловеще, потому что Гвоздик невольно вскрикнул. — Еще легкий писк — и птенчик полетит из гнездышка вниз. И никто не узнает, никого рядом нет.
За спиной Гвоздика была жуткая пустота, далеко внизу бурлила вдоль борта пенная вода. Вот ужас-то…
— Я же вам самую-самую настоящую правду говорю, — со слезами зашептал Гвоздик. — Ну, чего вы зря гоняетесь за нами?
— Зря ты упрямишься. Тебя плохо воспитали. Слушай и запоминай! Я знаю, что пуговицы у твоего дядюшки в портфеле. Ты тихонько достанешь их и принесешь мне… Конечно, ты сейчас думаешь: «Только меня господин Шпицназе отпустит, как я кинусь и подниму шум на весь пароход!..» Не поднимешь, детка. Я принял меры. Если ты не будешь держать язычок на привязи, я знаю, как быстро и незаметно отправить на тот свет и дядюшку, и твою коричневую колдунью, и тебя самого… Понял? — И Нус качнул Гвоздика назад так, что он чуть не потерял равновесие и сдержанно вскрикнул опять.
Нус-Прошус хихикнул:
— Ну, не буду, не буду… если ты станешь слушаться. Мы договорились? Завтра утром принесешь пуговки и будешь молчать об этом, как маленькая смирная рыбка. По крайней мере до того часа, как я сойду в Кейптауне. А там, ха-ха, можете меня искать… Но, конечно, сначала я сделаю то, что не успел в школе. Это моя учительская обязанность. Школьник не может вырасти полезным для общества человеком, если его ни разу как следует не выпороли…