А по другую сторону цвел мак белый, и белые его чаши были с таким же узором по дну, и было их столько же, сколько и красных, и они так же приветливо кланялись и так же радостно улыбались.
- Ух ты! - выдохнули Луша и Ивушкин оба разом. - Красиво-то как!
Кроме маков, маков, бесконечных маков, ничего не было видно, и они двинулись по стежке - Ивушкин все еще верхом, правильно полагая, что раз уж тропинка протоптана, так кто-нибудь по ней да должен ходить.
Так оно и оказалось, потому что послышался тоненький голосок, который напевал песенку:
Частый дождик, дождик-моросейка,
В чистом поле ходит Макосейка.
И тут же они увидели маленького бурого мишку, который занимался, по видимости, очень странным делом. Он наклонялся к деревянной кадке, из которой зачерпывал воду решетом и потом быстро разбрызгивал ее над вспаханной жирной землей.
Увидев Лушу и верхом на ней Ивушкина, он выпрямился, улыбнулся и сказал вместо приветствия:
- Сею мак.
И опять улыбнулся.
- Мак? - подивилась Луша.
Ивушкин спрыгнул на землю.
- Сею мак, - повторил медведь.
- Какой же мак, ты же воду разбрызгиваешь. Да еще решетом, заметила Луша.
- Нет, ты так не говори. Я хорошо сею мак, - обиделся медведь.
- Ты Макосейка? - спросила она.
- Он самый, - сказал медведь.
- Хорошо сеешь, - сказала Луша, правда, очень неуверенно и только лишь потому, что вспомнила, как Вихрений велел Макосейку хвалить.
Медвежья мордочка так вся и просияла от похвалы.
- Конечно, - быстро согласился он с Лушей. - Хорошо. Потому что ведь я какой мак сею?
- Какой? - полюбопытствовал освоившийся немного Ивушкин.
- Веселый! Не обычный какой-нибудь. А веселый. Он улыбается. И даже смеется. Вот. А сеять его надо вместе с веселыми капельками воды.
- Молодец, - опять похвалила Луша.
Медведь покивал ей, быстро несколько раз нагнулся к кадке и старательно разбрызгал воду.
- Я такой, - сказал он со вздохом. - Такой, и ничего уж с этим не поделаешь.
- Какой? - переспросил Ивушкин.
- Я все могу делать. Я все очень даже хорошо могу делать. Но только меня надо хвалить. У меня все из лап валится, когда меня не хвалят. - И Макосейка опять вздохнул. - А когда меня хвалят, у меня душа веселеет, и тогда я сею веселый мак. И все мне хорошо удается.
- А скажи, Макосейка, - начала было Луша, но он ее перебил:
- Тебе хочется головочку веселого мака?
- Как ты угадал?
- Потому что, - сказал Макосейка.
- Почему? - полюбопытствовал Ивушкин.
- Потому что. И все.
И он опять стал сеять в землю веселые брызги из решета.
- Какой ты умный, что все понимаешь просто "потому что", - снова похвалила Луша.
И Макосейка опять весь заулыбался. И рот у него улыбается. И глазки. И маленькие аккуратные ушки. И густая бурая шерсть. Он открыл маленький деревянный сундучок, который стоял тут же, возле кадки, и вынул оттуда две маковые головки.
- Это тебе, - сказал он Луше. - А это тебе, - и протянул обе головки Ивушкину.
- Да нам хватит и одной, - застеснялся Ивушкин.
- Берите, берите, - улыбался Макосейка. - Пригодится. Это же веселый мак!
- Спасибо. Ты добрый, - снова не позабыла похвалить его Луша.
Умница Луша! Хорошая, дельная лошадь!
- Послушай, а ты не скажешь нам, как найти сестру Летницу?
- Найдете, найдете, - сказал Макосейка. - Найдете в свой черед. Только разве есть у вас вода из загорного колодца?
- Нету никакой воды!
- Ну вот, видите. И у меня нету.
- Как же быть, ты, наверно, знаешь?
- Знаю, - сказал Макосейка. - Надо идти к колодцу и зачерпнуть воды. За белой горой. Вон, глядите.
Они стали глядеть туда, куда показывал Макосейка. Но там ничего, кроме неба, не было, а по нему плыли белоснежные, хорошо отстиранные Нотей облака.
- Там ничего нет, - сказала Луша.
- И мне ничего не видно, - подтвердил Ивушкин.
- Да как же не видно? - удивился Макосейка. - Ну, глядите еще.
Они снова пригляделись, и им показалось, что одно облако вроде бы не двигается. Это и была белая гора.
- Когда ж это мы туда доскачем? - сказала Луша. - Это сколько же времени пройдет?
Но в том-то и дело, что в "Нигде и никогда" никакого времени вообще не было. И до белой горы они добрались по-нашему в одно мгновение. И это было очень удачно.
Потому что дальше было так.
Глава десятая
ВОДА ИЗ ЗАГОРНОГО КОЛОДЦА
- Я не понял: кто и куда пройдет? - спросил Макосейка.
- Время пройдет, - сказала Луша.
- Я с ним не знаком, никогда не встречался, - покачал головой Макосейка.
Ивушкин открыл было рот, чтобы объяснить медведю, что такое время, но ничего убедительного ему не пришло в голову. В самом деле, а как скажешь? Время - это всегда тикающий будильник, у которого внутри сидит электрическая батарейка, время - это когда кончился длинный и интересный день и уже надо ложиться спать, а спать совершенно не хочется. Время - это то, что, по словам взрослых, все без конца теряют, а вот находить - никогда не находят. Однажды Ивушкин слышал, как папа сказал: "В главке только тянут время", но это для объяснения Макосейке, что такое время, никак не годилось. Поэтому Ивушкин рот закрыл и объяснять ничего не стал.
- Время это то, что всегда проходит, - сказала Луша, но Макосейка из этого объяснения все равно ничего себе не уяснил.
- Раз вам нужен загорный колодец, значит, надо оказаться за белой горой, - сказал Макосейка.
- Ты такой умный, Макосейка, - сказала Луша. - Ты нам объясни попроще, как это - "оказаться за белой горой"?
- Да чего же тут объяснять. У вас же есть ноги!
Выходила какая-то нелепица. Конечно, ноги у них есть. Но ведь до горы, которая едва виднеется, сливаясь вдалеке с облаками, ногами как раз идти далеко. Ноги не заправишь бензином, не включишь зажигание, не нажмешь на акселератор!
- Подними правую переднюю ногу, - скомандовал Макосейка Луше.
Луша так и сделала.
- Теперь поставь. Подними левую. Теперь правую заднюю. Теперь левую.
Луша послушно проделала всю эту гимнастику. А Ивушкин стоял и с удивлением смотрел на Лушу и ждал, что же от этого топанья то одной, то другой ногой произойдет.
- Что же ты стоишь? - вдруг обратился к нему Макосейка. - Ну же! Правой! Теперь левой!
И - трудно себе представить!
Не успел Ивушкин опустить левую ногу на землю и отпечатать на ней узорчатый след резиновой подошвы своих кед, как исчез из виду и симпатичный бурый Макосейка, и веселые, улыбающиеся поля красивейшего алого и белого мака. Все это куда-то подевалось. И оказались они с Лушей у подножия не очень высокой горы, которая была вся покрыта кустами черемухи. Черемуха цвела таким буйным цветом, что гора казалась вспененной, как будто неведомый великан развел целую гору мыла и вот-вот начнет пускать в небеса огромные и прекрасные мыльные пузыри. А пахло как! Точно кто-то только что разбил огромный флакон с хорошими духами.
Из черемуховых зарослей доносилась звонкая соловьиная песня.
Первой опомнилась Луша.
- Ты смотри, Ивушкин, - сказала она, - мы ведь не только горы достигли, мы ведь с тобой уже и через гору перебрались!
- Интересно, хоть кто-нибудь нам дома поверит, когда мы им расскажем? Валька уж точно скажет: "Ты, Ивушкин, опять сказки рассказываешь". Или скажет: "Это еще пока наукой не доказано". Он всегда так говорит.
- Вот мы и докажем, - сказала Луша.
- Да ведь кто же поверит нам?
- Ладно, Ивушкин, - вернула его к действительности Луша. - Дома еще оказаться надо сперва. А потом уж и "поверят, не поверят".
Действительно! Что это он, о чем думает! Точно не находятся они оба неведомо где, никому не видимые, для всех потерянные. Точно пасет он Лушу в селе Высокове на лугу за поскотиной. Эх, Ивушкин!
Вдруг их внимание привлек звук плещущейся воды. Где-то вода переливалась, тенькала, булькала, напевала. Они обернулись на звук и увидели, что рядом с ними, ну, просто в двух шагах, находится низенький колодезный сруб, накрытый чистеньким, гладко обструганным дощатым щитом, а к щиту прибита деревянная ручка, чтоб удобнее открывать.
Ивушкин кинулся к колодцу, поднатужился, стащил с него крышку.
Вода была не близко и не далеко. Она плескалась, качалась, смеялась, выдыхая прохладу.
Луша подошла, опустила голову в сруб. Нет - ни Ивушкин рукой, ни Луша мордой дотянуться до воды не могли. И вдруг оба разом поняли, что у них ничего, ну прямо ничегошеньки нет, во что взять воду. Ни чашки, ни плошки, ни фляжки, ни консервной банки, ни даже чайной ложки.
- Погоди, Ивушкин, ты только не падай духом, - сказала Луша, потому что поняла, о чем он подумал.
А подумал он, конечно, о том, что вода им просто до зарезу нужна что без нее им никогда не узнать, как им быть, и никогда домой не вернуться. А раз воду взять не во что, так и думать нечего, что все образуется. А надо сесть на траву, прямо тут, возле белой горы, и пропасть в этом сладком вареньевом запахе черемухи.
Ивушкину представился их дом и маленькая банька, которую мама топила по субботам и звала их с папой: "Мужики, париться!" И еще вспомнил он маленькие мосточки на Мере, и как они с папой стояли на этих мосточках на закате и ловили рыбу на ручейника, и как он, Ивушкин, еще совсем недавно поймал серебристую рыбку, которая смешно называется "уклейка". Ну зачем, зачем, зачем надо было писать эту шипучую, змейскую диссертацию?
А Луша вспомнила свое уютное стойло во дворе, и как Иван Филиппович, бывало, чистил ее щеткой, и было приятно и щекотно, и казалось, что хозяин ее любит и что хорошей и доброй жизни не будет конца.
- Ивушкин, - сказала Луша печальным голосом. - Ты послушай меня. Ты только духом не падай.
- За каким лешим ты мне все это говоришь! - завопил Ивушкин в полном отчаянии.
И вдруг трава рядом зашелестела, из нее со вздохом послышались слова:
- Ох, нет, нет, не надо браниться, пожалуйста!
И из травы показалась мордочка. Чья бы, вы думали? Мордочка старого, доброго енота.
- Как ты тут оказался, Нотя? - воскликнул Ивушкин.
- Дружеские чувства, что поделаешь, - вздохнул енот. - Мне здесь не приходилось бывать. Я с большим трудом вас отыскал. Никто не мог мне толком сказать, куда вы пошли. Я бы и не нашел, если бы не Вихроний. Он мне все рассказал. Вы хорошие ребята, - добавил он, помолчав. - Светлина так счастлива!
- Недотепы мы, вот кто, - сказала Луша. - Воду-то нам зачерпнуть нечем. Взять нам ее не во что.
- Я за этим сюда и пришел, - заметил енот и протянул им маленькое, весело расписанное ведерочко на шелковом шнурке. - Подарок от Ноти, сказал он скромно. - С ним я к вам и спешил.
- Ну и молодец же ты, Нотя! - обрадовался Ивушкин.
Но енот, которому надо было неотлучно быть при своей стирке, не дожидаясь их благодарности, вдруг так же неожиданно исчез, как и появился.
Черемуха пахла, вода в колодце весело булькала, и было уже не страшно ни Ивушкину, ни Луше.
- Хватит веревочки, как ты думаешь, Ивушкин? - спросила Луша озабоченно.
- А сейчас попробуем.
Ивушкин залез на сруб и опустил туда ведро на шнурке. Ведро воду не задело.
- Луш, не хватает!
- А ты не спеши, - сказала Луша. - Спешить - это неправильно. Надо придумать. Надо исхитриться.
Ивушкин улегся животом на край колодца. Перегнулся туда весь. Луша головой прижала его метнувшиеся в воздух ноги. Если бы не она, мог бы Ивушкин рухнуть в колодец! Теперь ведерко коснулось поверхности воды, легло набок, пустило по воде круги и стало погружаться в студеную веселую прохладу. Ивушкин потянул шнурок кверху. Сначала ведерко пошло легко, потом он ощутил его тяжесть, ухватился второй рукой, потом сполз на землю и поставил ведро.
Вода в ведре поплескалась, потом успокоилась. И тут настала для Ивушкина и Луши настоящая радость. Потому что дальше было так.
Глава одиннадцатая
СЕСТРА ЛЕТНИЦА
С поверхности гладкого водяного зеркала глянуло на них молодое веселое девичье лицо. Оно все светилось доброй, ласковой улыбкой. Не было сомнений, что улыбка эта предназначалась именно им.
- Кто это? - спросила Луша оторопело.
Но Ивушкин даже никакой догадки не успел высказать, потому что девушка, а вернее, ее изображение в воде обратилось к ним:
- Я рада, что вы не упали духом и сумели меня найти! Я - сестра Летница.
- Но где же ты? - спросила Луша. - Ведь не можешь же ты быть в ведре с водой?
Сестра Летница улыбалась еще ласковее.
- Нет, конечно. Я не могу сказать вам, где я. Я буду ждать вас в своем доме, а приведет вас ко мне веселый мак.
- Мак? - изумился Ивушкин.
- Мак, - подтвердила она.
- Как же это может быть? - не поверила Луша.
- У вас есть головка веселого мака?
- Есть.
- Вот и возьмите ее, и бросайте маковые зернышки на землю. А зернышко по земле покатится, бросайте второе. А потом - третье. И идите - глядите только на него.
- Ас водой что делать?
- Ничего. Выплесните ее назад в колодец.
- И мы... и ты... - заговорил Ивушкин, сбиваясь. - Ты поможешь нам?
- Помогу, конечно, - сказала сестра Летница. И она опять ласково улыбнулась.
После этих слов поверхность воды в ведерке погасла, как экран телевизора, когда кончились передачи.
В душе у Ивушкина и у Луши, как рыбка в пруду, плескалась веселая надежда.
Ивушкин разломал маковую головку, вынул зернышко и бросил его на землю, пристально на него глядя, боясь потерять из виду. Зернышко покатилось. Они двинулись вслед за ним. Зернышки весело бежали по земле, потом останавливались. Тогда Ивушкин кидал следующее. И оно вновь катилось.
Куда они шли, трудно было себе представить, потому что зернышки были маленькие, глядеть на них надо было сосредоточенно.
И вот уже побежало-покатилось последнее зернышко. И остановилось. Ивушкин остановился. Луша остановилась. Оба подняли головы и оглянулись.
Цвели яблони. Белые, доверчивые цветы покачивались на распахнутых ветвях и тихо напевали, едва слышно, едва различимо выводили какую-то ласковую мелодию. За яблоневым садом стоял маленький белый домик с зеленым крылечком и зелеными ставенками. С крылечка по зеленым ступенькам спускалась им навстречу сестра Летница. Платье на ней было белое, широкое, длинное. И лицо у нее было белое, только на щеках румянец, и то неяркий, она улыбалась ласково и приветливо, и было в ней что-то такое, что сразу вызывало воспоминание о летнем деревенском утре, когда легкий туман плывет над озером, травы стоят в росе неподвижно, а на опушке леса проснулась лазоревка и звонкими капельками роняет свою песенку в траву. И светает, светает, и встает из-за леса ясное, нежаркое, хорошо выспавшееся солнышко.
"Кто же она? - подумал Ивушкин. - Может, это и есть сама летняя заря?"
- Заходите, заходите, дорогие гости! - поздоровалась она с ними.
- И мне заходить? - спросила Луша.
- Ну, непременно, - сказала сестра Летница. - Входи, Луша, и ты, Ивушкин!
- Разве ты знаешь, как нас зовут? - спросил Ивушкин.
- А как же! - удивилась сестра Летница. - Всегда надо знать, как зовут того, с кем разговариваешь.
В саду у сестры Летницы под яблонями стоял стол, а вокруг него четыре лавочки. Ивушкин и сестра Летница сели друг против друга. Луша встала рядом с Ивушкиным.
- А теперь рассказывайте, а я подумаю, как и чем вам помочь. На ваших лицах написана какая-то печаль. А печали быть не должно. Потому что вы оба - добрые и хорошие, и преданные друзья.
Ивушкин и Луша стали рассказывать сестре Летнице про свою беду, а она внимательно слушала и не перебивала, а только кивала головой и иногда улыбалась доброй, ободряющей улыбкой.
- Почему они меня не спросили? - говорил Ивушкин. - Я не хочу один, без Луши. Они не понимают, что Луша - мой друг. Своих не бросают.
- Я-то думаю, что здесь что-то не так, - говорила Луша. - Но выходит, что так. И я не могу разобраться. Хоть все это неправильно. И не должно быть. Но Ивушкин сам слышал. Хозяин сказал - "списанная". А это значит не просто ничья, а еще и ненужная.