Бетси замахала, будто разгоняя неприятный запах.
– Убрался наконец, зануда! Ох уж мне эти актеришки, вечные тирады да заламывание рук.
Таможенница вытащила из-за помоста книжечку в зеленой кожаной обложке и печать из полированного дерева с рубиново-красной ручкой. Она открыла книжечку и принялась ожесточенно и весело ставить в ней штампы.
– Временная виза, тип визы: гранатовая, место проживания: нет. Регистрация пришельцев, категория: Человек, Похищенная, не Подменыш. Размер: средний. Возраст: двенадцать. Привилегии: никаких или сколько сумеешь урвать. Декларировать есть что?
Сентябрь помотала головой. Бетси закатила глаза с воспаленными веками.
– Таможенная декларация: туфелька черная одна. Платье оранжевое одно. Пиджак, с чужого плеча, один. – Она глянула на Сентябрь сверху вниз. – Поцелуй один, в высшей степени зеленый, – заключила она выразительно, в последний раз от всей души проштамповала книжечку и протянула ее девочке. – Ну, вперед, очередь не задерживаем!
Бетси Базилик сграбастала девочку за лацканы пиджака и поволокла через помост по направлению к пахнущей плесенью, поросшей корнями и изъеденной червями норе, прорытой в задней стене чулана между мирами. В последний момент она остановилась, сплюнула, словно жевательным табаком, волшебное ругательство и извлекла из кармана черную коробочку. Она вытянула из нее красный стерженек, и крышка коробочки со щелчком откинулась. Внутри оказалось какое-то золотистое желе.
– Это остатки, детка. – Бетси снова ругнулась. – Привычка – вторая натура. – Она сунула промасленный палец в коробочку и плюхнула ее содержимое девочке в глаза. Зелье потекло по лицу, как яичный желток.
Вид у Бетси был изрядно сконфуженный.
– Сама подумай, – пробормотала она, потупившись, – что, если Руперт сплоховал, ты туда попадаешь, а там одна пустыня с кузнечиками. Стоило тащиться в такую даль ради кузнечиков? И вообще с чего это я оправдываюсь? Иди давай!
Бетси Базилик с силой толкнула девочку к мягкой, покрытой листьями стене чулана. Сентябрь, извиваясь, отталкиваясь и пятясь, протиснулась сквозь стену и выпала наружу.
Глава III
«Привет, Пока и Мерсибоку»
в которой Сентябрь едва не тонет, после чего встречает двух ведьм и звервольфа, которые поручают ей добыть некую Ложку.
* * *Первым делом на Сентябрь обрушилась стена соленой воды. Вода ревела, пенилась в глазах, дергала за волосы, хватала за ноги холодными фиолетово-зелеными лапами. Девочка судорожно вдохнула – легкие наполнились все той же ледяной морской водой.
Плавала Сентябрь неплохо. Однажды она даже заняла второе место на турнире в Линкольне. Ей вручили кубок с крылатой женщиной на крышке, и Сентябрь недоумевала, какое отношение летающая дама имеет к плаванию. «Ей бы вместо крыльев перепонки на ногах», – подумала тогда Сентябрь. За все время упорных тренировок никто из тренеров не предупредил ее о важности отработки баттерфляя на случай, если она будет без всяких церемоний брошена в океан с большой высоты. Да еще с глазами, залепленными волшебным бальзамом. «Нет, ну в самом деле, – подумала Сентябрь, – как же они не предусмотрели такой случай, а?»
Сентябрь барахталась, высокие волны захлестывали ее, она снова выныривала, отплевывалась и пыталась вдохнуть. Девочка изо всех сил молотила ногами, пытаясь перевернуться и обратиться лицом к берегу – где он, этот берег? – чтобы волны несли ее к суше – где она, эта суша? – а не наоборот. Оседлав гребень особенно устрашающей волны и взлетев на головокружительную высоту, она завертела головой – и успела заметить сквозь остатки волшебной мази на глазах неясную, вроде бы оранжевую, полоску суши далеко к западу. Сентябрь боролась с непокорными волнами, пока не развернулась в нужном направлении, и начала грести еще быстрее к вершине следующей волны. Пусть волна тащит, бьет, толкает, все что угодно, лишь бы поближе к суше. Руки и ноги горели огнем, а легкие уже подумывали о том, чтобы совсем бросить дышать, но Сентябрь все плыла, плыла и плыла, пока колени ее внезапно не уперлись в песок. Она упала лицом вниз, и вот последняя волна окатила ее, уже лежащую на розовом берегу.
Сентябрь судорожно закашлялась. Стоя на четвереньках, она извергла из себя изрядную толику Коварного и Каверзного моря. Она крепко зажмурилась и попыталась унять крупную дрожь, дожидаясь, пока сердце перестанет так бешено колотиться. Когда девочка открыла глаза, ей было гораздо лучше, вот только руки утопали по локоть и погружались все глубже. Толстый слой розовых лепестков, веточек, колючих листьев, желтоватой каштановой скорлупы, сосновых шишек и ржавых бубенчиков покрывал весь берег, насколько хватало глаз. Сентябрь, спотыкаясь, поднялась на ноги и побрела по этому странному, сладко пахнущему мусору, стараясь добраться до твердой почвы, скрытой под колючими зарослями, скорлупой яиц малиновок и сморщенными засохшими поганками. Земля была не намного тверже моря, колючки царапали ноги, ветки цеплялись за волосы, зато здесь хотя бы можно было дышать – короткими судорожными вдохами.
«Я еще не столько времени провела в Волшебной Стране, чтобы реветь», – подумала Сентябрь и свирепо прикусила губу. «Так-то лучше», – решила она. Слой мусора на берегу, похоже, становился тоньше, по мере того как она сквозь него пробивалась. Наконец хлама стало всего лишь по колено, и по нему можно было просто брести, как по глубокому снегу. На дальнем конце пляжа возвышался серебристый утес. Отважные деревца тут и там пробивались из отвесных скал и упрямо тянулись во все стороны. Над их вершинами с криками кружили огромные птицы, чьи длинные шеи в полуденном свете отливали ярко-синим. Сентябрь была на берегу совсем одна и все еще тяжело дышала. Она попыталась убрать из уголков глаз остатки гномьей мази, засохшие там, словно после сна. Когда глаза окончательно очистились от мази и морской соли, она обернулась и посмотрела на свои следы, ведущие из моря. И вдруг оказалось, что берег покрыт вовсе не лепестками роз, ветками и яичной скорлупой. Он весь горел золотом, настоящим золотом, до самой сине-зеленой воды. Дублоны, ожерелья, короны, медальоны, тарелки, слитки и длинные блестящие скипетры – все это так сверкало, что пришлось зажмуриться. Весь берег, куда ни глянь, был совершенно золотым.
Сентябрь по-прежнему трясло. Она ужасно проголодалась и вымокла, вода текла с нее ручьями. Она отжала волосы и подол своего оранжевого платья прямо на громадную золотую корону с крестами. Пиджак, ужаснувшись, что из-за такой мелочи, как потопление, он пренебрег своими прямыми обязанностями, быстренько надулся и парусил на морском ветру, пока не просох совершенно. «Что ж, – подумала Сентябрь, – все это, конечно, очень странно, но Зеленого Ветра нет и некому объяснять мне, что происходит, а торчать весь день на пляже я не могу, не загорать же я сюда приехала. Пусть у меня нет Леопарды, но ноги-то есть!» Она еще раз взглянула на катящиеся фиолетово-зеленые волны. Внутри у нее зашевелилось необычное волнение, странное и сильное, которое она не могла объяснить, но чувствовала, что оно связано с морем и небом. Однако еще сильней был голод, велящий срочно отыскать хотя бы плодовое дерево, а лучше – магазин, где продаются сосиски или булочки. Сентябрь аккуратно сложила неясное волнение и спрятала подальше, в глубину души. С глазами, все еще слезящимися от блеска волн и золота, она отправилась в путь.
Не ступив и двух шагов, она наклонилась и предусмотрительно подобрала один скипетр, особенно густо усеянный драгоценными камнями. «Кто его знает, – подумала она, – вдруг придется заплатить выкуп, или подкупить кого-то, да просто купить что-нибудь, наконец». Сентябрь вовсе не имела склонности к воровству, но и совсем простодушной тоже не была. Она пошла дальше, опираясь на скипетр как на посох.
Идти было не так-то просто. Золото очень скользкое, и ноги на нем так и разъезжаются. Она заметила, что босая нога справляется с ходьбой по золоту лучше, чем обутая: пальцами босой ноги можно цепляться за сверкающую поверхность, хотя каждый шаг все равно приводит к каскаду золотых монет под ногами. «Должно быть, я прошагала уже весь золотой запас Финляндии», – подумала Сентябрь ближе к полудню. И как только ее посетила эта довольно взрослая мысль, дорогу пересекла длинная причудливая тень.
В Омахе дорожные знаки обычно зеленые с белыми надписями, иногда белые с черными надписями. Те знаки Сентябрь понимала, и куда они указывают – тоже. Этот же дорожный столб, нависший над ней, был сделан из светлого, да еще и выбеленного ветром дерева – и увенчан деревянной фигурой прекрасной женщины, чьи волосы были украшены цветами, ноги обвивал длинный козлиный хвост, а на обветренном лице застыло торжественное выражение. Золотые отблески солнца Волшебной Страны переливались на искусно вырезанных волосах. За спиной у женщины распростерлись широкие крылья, совсем как на кубке за второе место по плаванию. Еще у нее было четыре руки, и все они уверенно указывали в разные стороны. На внутренней поверхности восточной руки, которая указывала как раз туда, куда Сентябрь брела, кто-то вырезал изящные буквы:
ДОРОГУ ПОТЕРЯЕШЬСеверная рука, указывающая на вершину утеса, гласила:
ЖИЗНЬ ПОТЕРЯЕШЬНа южной руке, указывающей в сторону моря, было сказано:
РАССУДОК ПОТЕРЯЕШЬИ на западной руке, указывающей на небольшой мыс в сужающейся части золотого пляжа:
СЕРДЦЕ ПОТЕРЯЕШЬСентябрь в задумчивости прикусила губу. Жизнь терять она точно не хотела, поэтому скалы исключались сразу же, даже если вообразить, что она умеет по ним взбираться. Потерять рассудок не намного лучше, к тому же вокруг нет ничего такого, из чего можно было бы построить мореходное судно, – если не рассматривать идею сделать плот из чистого золота и сразу пойти ко дну. С пути она и так уже сбилась, раз прошла несколько миль до этого места; да и все равно тот, кто сбился с пути, никуда не придет, а Сентябрь определенно хотела прийти куда-нибудь, хотя и не знала, куда именно. Это «куда-нибудь» означало в первую очередь обед, постель и камин, в то время как здесь было только волшебное золото и холодное ревущее море.
Оставалось только сердце.
Мы с вами уже выросли и не раз теряли сердца, потому на этом месте нам хочется зажмуриться и закричать изо всех сил: «Только не туда, девочка!» – но, как уже говорилось, Сентябрь была Немножко Бессердечна и никакой опасности не ощущала. Таковы все дети.
К тому же она увидала в той стороне струйки дыма, которые поднимались вверх тонкими завитками.
Сентябрь бросилась в направлении дыма. За спиной у нее прекрасная деревянная женщина, указующая путь четырьмя руками, прикрыла глаза и горестно покачала мудрой березовой головой.
– Эй, – кричала Сентябрь на бегу, спотыкаясь о последние золотые слитки и скипетры. – Привет!
Три черные фигуры склонились вокруг большой кастрюли, скорее даже котла – огромного, грубого, чугунного. Все трое были прекрасно одеты: две дамы в старомодных платьях с турнюрами и высокими воротниками, волосы собраны на затылке в толстый пучок. Молодой человек щеголял в черном фраке. Но Сентябрь в первую очередь бросились в глаза их шляпы.
Любой ребенок знает, как выглядят ведьмы. Да, бородавки, да, нос крючком, да, злобная ухмылка – но шляпа решает все. Остроконечная черная шляпа с широкими полями. Очень многих людей природа наградила бородавками и крючковатыми носами, и, возможно, именно поэтому они так злобно улыбаются, но при этом они никакие не ведьмы. Шляпа меняет все. Сентябрь чуяла это всем своим существом, так же как знала свое имя и знала, что мама все равно будет ее любить, хоть она и сбежала не простившись. Знала, потому что однажды папа надел фуражку с золотыми нашивками и внезапно оказался не папой, а солдатом, и уехал. Головной убор – это серьезно. Шляпа может превратить тебя в кого-то другого.
Эти шляпы были не такие, какие надевают на Хэллоуин с нарядом ведьмы – картонные, обтянутые тонким черным атласом и усыпанные дешевыми блестками. Эти шляпы были старые, кожаные, тяжелые, все в складках, с наконечниками набекрень, слишком величественные и массивные, чтобы торчать вверх. На боку у каждой шляпы зловеще мерцала старая, погнутая серебряная пряжка. Поля слегка провисли, как на ковбойских шляпах, – поля, которые нужны не для парада, а для защиты от солнца, ветра и дождя. Ведьмы слегка горбились под весом своих шляп.
– Привет, – сказала Сентябрь снова, чуть более вежливо, но только самую малость.
Одна из женщин прервала бормотание над котлом и подняла голову:
– Чего тебе?
В руке у нее была потрепанная черная книжка с кучей загнутых страниц.
– Я сказала «привет».
– Ну, так это я и есть.
– Что? – спросила Сентябрь, сбитая с толку.
– Ты совсем глухая или совсем дура? – спросила вторая женщина, швыряя в котел перепуганную ящерицу.
– О! – воскликнул молодой человек. – Глухое дитя! Как это мило! Мы ее удочерим и научим писать симфонии. Она произведет в городе фурор. Я куплю ей напудренный парик и треуголку.
– Я не глухая, – сухо ответила Сентябрь, которая на голодный желудок бывала неприветлива. – И не дура. Я сказала «привет» и не услышала в ответ ничего внятного.
– Повежливее, дитя, – сказала женщина с книгой, кривя уголки губ в зловещей улыбке. – Если не умеешь себя вести, можешь сразу поступать в ведьмы. – Она заглянула в котел, неодобрительно сдвинула брови и плюнула в него. – Меня зовут Привет, – продолжала она как ни в чем не бывало. – Теперь понимаешь, в чем недоразумение? Это моя сестра Пока, а это наш муж Мерсибоку.
– Он женат на вас обеих? Как странно!
Все трое внезапно нехорошо сощурились и выпрямились.
– Я хотела сказать – очень приятно, меня зовут Сентябрь, как поживаете?
– Мы поживаем лучше некуда, – ледяным тоном ответила Пока, срывая с воротника одну из жемчужных пуговок и бросая ее в варево. – Наша семейная жизнь прекрасно продумана. Мы с сестрой очень близки и очень рациональны. Когда мы были молодыми, вся эта чушь и тягомотина – ухаживания, стыдливый румянец, любовное зелье, свадьба, наконец – казалась нам обеим бессмысленной тратой времени. Поэтому мы решили пройти через это вместе и за один раз. Мы подсчитали, что это сберегло каждой из нас по два года жизни. И к тому же все ведьмы должны поддерживать определенный уровень сумасбродства в личной жизни, иначе нас исключат из профсоюза.
Привет улыбнулась так скромно, как могут улыбаться только ведьмы.
– Мы выбрали Мерсибоку за его многочисленные достоинства. Помимо того что он прекрасный повар и великолепный математик, он еще и звервольф.
– Да что вы? Настоящий вервольф? Вы в полнолуние обращаетесь в волка?
Мерсибоку осклабился.
– Нет, дорогая, – сказала Привет, – он звервольф. З-з-з, – позудела она для убедительности. – Это совсем другое дело. Двадцать семь дней в месяц мой любимый – прекрасный волк с огромными мощными челюстями и неутомимым хвостом. А в полнолуние он обращается в человека, вот как сейчас. Мой муж – волк, а ее – человек.
– Но это вроде бы не совсем честно, – сказала Сентябрь. – Ей достается гораздо больше мужа.
– О, об этом мы давным-давно договорились. Мне не нравится, когда мужчины слишком много болтают, а ей не нравится, когда они все время путаются под ногами, – засмеялась Привет. Пока нежно улыбнулась мужу.
– А вы… вы не боитесь волков? – спросила Сентябрь, чувствуя в глубине души, что и сама могла бы преодолеть страх, если бы волк любил ее, защищал и не таскал грязь на покрывало.
– Я весьма цивилизован, уверяю вас, – улыбнулся Мерсибоку. – Звервольфы ведут насыщенную культурную жизнь. Мы посещаем хор, организуем благотворительные бега. У нас есть даже клубы по интересам. Вот когда мы в облике человека, вам стоит поостеречься.