– Поперечный миелит, сопровождающийся двигательным параличом! Корки, покрывающие пузырьки, подсыхают не ранее третьей недели заболевания! Сыпь распространяется по всей поверхности кожи!
Пятахин откусил от кактуса еще.
Кстати, действительно неплохая быдлеска. Видно, что человек старается, и при большом стечении народу.
Жмуркин смотрел в пол.
Пятахин понял, что чем он быстрее сжует кактус, тем скорее прекратятся его мучения, поэтому он взялся за растение серьезнее, откусывал больше, жевал быстрее.
– Симптомы лихорадки, редкие боли, при геморрагической форме пузырьки заполнены кровавым содержимым…
И снова за кактус.
– Во дает… – прошептали в зале.
– Он что, настоящий? – спросила женщина в белом, то ли медсестра, то ли психолог.
– Во поэт зажигает! – сказал молодой спонсор.
Я отметил, что поднялись многочисленные руки с мобильниками, – все, завтра Пятахин проснется знаменитым. Мобильники заметил и сам Пятахин и стал стараться с удвоенной силой.
– Смазывать места сыпи четыре раза в день, тушировать зеленкой, настойкой эхинацеи…
Мобильников стало еще больше.
Жмуркин побелел. Не побелел, а как-то пофиолетовел, стал в тон с обивкой кресел. На меня не смотрел, но я чувствовал по его затылку, что он меня ненавидит. Готов убить бумерангом.
Пятахин поглядел на кактус – от него осталось не так уж и много, наверное, меньше половины, он замер – и пустился на новый приступ. Рук с мобильниками стало уже гораздо больше. Я подумал, что во всем этом, наверное, есть и позитивный момент – после такого шоу воспитанники наверняка заинтересуются поэзией. Кажется, в подарках у нас есть несколько коробок с книгами, оставим, пусть читают.
Пятахин ел кактус.
– Давай! – крикнули в зале.
А потом вдруг начали скандировать:
– Давай! Давай! Давай!
Окрыленный Пятахин напрягся, покраснел лицом – я испугался, что он подавился. Или отравился – наверняка некоторые кактусы ядовиты, этого не хватало.
А Жмуркин скрипнул зубами.
Но Пятахин выдержал – он дожевал кактус, выдержал небольшую паузу, во время которой в зале висела тишина.
И закончил:
– Во время болезни мыться и принимать ванну нельзя!
Ну что, это был триумф.
Реальный триумф, я такого не ожидал – трудно ожидать, что поедание кактуса, сопровождаемое зачитыванием статьи про излечение опоясывающего лишая, вызовет такой энтузиазм. Понравилось почти всем. Кричали дети, аплодировали спонсоры, пожилой персонал оглядывался, не понимая, что происходит.
Аплодировали и наши. Снежана хлопала, и Болен хлопал, хотя и глухонемой, и к моему удивлению Дубина – с азартом, с удовольствием, я и представить не мог, что боксер может так искренне радоваться поэзии. Краем глаза я увидел, как возле стены хлопают в ладоши Рокотова и Герасимов.
Пятахин кланялся. Его лицо горело огнем творчества, по подбородку текла тонкая струйка крови.
Это была слава.
– А графин он тоже сможет? – спросил кто-то сбоку.
– Нет, он только кактусы. Графин он о башку обычно разбивает, но сегодня не стал, – ответил я.
Неплохая, кстати, идея, надо попробовать. Башка у Пятахина крепкая, если предварительно растрескать, а потом склеить графин, может получиться интересно. Такой завершающий аккорд. Нет, работать и работать еще над номером.
– Культура, однако… – сказал Пятахин уже от себя.
Неплохо, кстати, ну, про культуру, мне понравилось.
Пятахин поклонился, собрал остатки кактуса и удалился за кулисы.
Честно говоря, я был поражен. Хотя… Искусство, если оно подлинное, проникает в самые зачерствевшие души, это Чехов сказал.
Успех.
Может, на самом деле шоу организовать? «Быдлески Декабря», не так уж в конце концов и плохо. Конечно, Александру в него не заманишь, но волынщика можно, наверное, найти и у нас. Прямо вот представилось – полумрак, проникновенно звучит «Исчезновение Нортумберлендского полка», Пятахин жонглирует живыми ежами и поедает агаву.
Тег «Духовность».
Мама, спаси меня от них.
Глава 11
Споры чесотки
«С триумфом прошел творческий вечер в детском доме неподалеку от Ростова. Молодые дарования поразили публику своими необычайными талантами. Особенно отличился молодой поэт Влас Пятахин, зачитавший публике отрывки из своей новой большой поэмы. Его встретили аплодисментами и вручили ценный подарок – полное собрание сочинений Омара Хайама».
Так вот.
– Смотрите, что купил! – Пятахин поднялся со своего места и продемонстрировал люду книжку.
Комиксы, так мне показалось – цвета яркие, в глаза так и прыгают. И что-то такое из палехского ассортимента, в Палехе комиксы стали уже рисовать, что ли? Я вдруг представил «Звездные Войны» в стилистике народных художников, и мне это понравилось, мне кажется, Чубакка на фоне родных ракит смотрелся бы неплохо. Наверное, это на меня Дитер влияет, со своим непонятным видением.
– В Суздале еще взял, – Пятахин потряс книжкой. – Серия «Памятники литературы в картинках». Роскошная книжка, называется «Повесть об убиении князя Андрея Боголюбского», я сейчас зачитаю…
– Не надо, Влас, – посоветовала Лаура Петровна.
– Да тут ничего такого, – успокоил Пятахин. – Тут даже очень интересно…
И стал зачитывать. Ему, как недавнему триумфатору, теперь многое позволялось, читал же он с выражением.
– Пока шли они к спальне его, пронзил их и страх, и трепет. И бежали с крыльца, опустясь в погреба, напились вина…
Пятахин сделал паузу по Станиславскому, продолжил:
– Сатана возбуждал их в погребе и, служа им незримо, помогал укрепиться в том, что они обещали…
– Прекрати эту гадость читать, – потребовала Лаура Петровна.
– А почему нельзя? – вопросил Пятахин. – Это же древнерусская литература!
– Это древнерусская литература?!
– Древней не бывает. Вот послушайте. Князь же, внезапно выйдя за ними, начал рыгать… Вот, примерно так, я сейчас покажу.
Лаура Петровна поднялась со своего места, подошла к Пятахину, вырвала книжку и зачем-то всучила ее мне. Я, конечно, с древнерусской литературой был знаком в общих чертах, но сильно ею не увлекался. Пятахин не обиделся, сел, стал молчать. Я полистал книжку, затем передал ее Дитеру.
И тот быстро нарисовал убиение князя Андрея в комиксовой стилистике, ничего так получилось, князь сносил одним ударом головы сразу нескольким негодяям, причем князь был высок, широкоплеч и благороден, а супостаты, наоборот, горбаты, кривоноги и всячески омерзительны, особенно пресловутый Анбал.
Жмуркин сидел рядом, изучал планшетник, сопряженный со спутником Глонасс, прокладывал маршрут. Автобус неторопливо катился средь муромских лесов, как это водится, беды не предвещало ничего, ни сова не ухала, ни самовар не гудел. Мы проехали небольшую речушку с названием Кокшага, и – не знаю, была ли связь или нет – Жохова выкарабкалась со своего места и направилась к нам. Жмуркин напрягся.
– Опять, – шепнул Жмуркин. – А мне ведь предлагали в стройотряд умные люди, предлагали…
Жохова подошла и уставилась на нас.
Нечем мне было его утешить. Жмуркин собрался с силами, улыбнулся и доброжелательно спросил:
– Что там у тебя, Устя?
– А у Рокотовой чесотка! – неожиданно громко и отчетливо сказала Жохова.
Жмуркин сжал кулаки. Ногти впились в пластик планшета и оставили на нем довольно глубокие следы.
– Спокойно, – посоветовал я. – Чесотка вполне себе излечимое заболевание, ничего страшного. Правда, чрезвычайно заразное. Полежим немного в карантине, подумаем о вечности. Без паники!
Стало как-то тихо. Лаура Петровна поправила прическу, над креслами показалась заинтересованная мордочка Лаурыча.
– А я давно предупреждал, – сказал Пятахин. – Надо было каждого перед поездкой осмотреть, мало ли у кого что.
– Я сейчас тебя осмотрю! – угрожающе произнес Герасимов.
– Молчи, убого, – ответил Пятахин.
– Она вся пятнами покрылась! – продолжала Жохова. – У них в баторе все чесоточные!
Жмуркин сунул мне планшетник и направился в голову автобуса, разбираться.
– Я не собираюсь с этой рядом ехать! – продолжала ругаться Жохова. – Я не хочу заразиться! Давайте ее высадим!
– Зачем высаживать?! – вопросил Пятахин. – Давайте лучше все вместе заразимся, как Бенгарт предлагал! Это же прикольно! Классная быдлеска получится! Вить!
Пятахин поглядел на меня с надеждами.
Да уж, это точно. Чесоточный автобус с воинами добра путешествует по Золотому кольцу. Достойно. Прогремит. Забавно, личные перспективы заразиться чесоткой меня не очень отчего-то смущали, оказалось, что болеть чесоткой в компании не страшно, пусть это даже и компания Пятахина. Оказывается, я вовсе и не социопат.
А Пятахин продолжал:
– «Чесотка и Золотое кольцо», а? Все заразимся! А потом все разденемся по пояс и струпья будем показывать!
При слове «струпья» Лаура Петровна заволновалась и тоже поглядела на шестой ряд, где сидели Рокотова и Герасимов.
– Никаких струпьев не будет, – успокаивающе сказал Жмуркин. – Какая еще чесотка, откуда… Пропустите!
Он пробирался по салону, улыбался и старался казаться веселым.
– Придумал! – воскликнул Пятахин. – Придумал! Помните того придурка, который прославился тем, что на фоне разных стран дебильно плясал?! А давайте мы тоже будем плясать на фоне Золотого кольца?! Только с чесоткой!!! И раздетые по пояс!
– Я не буду раздеваться! – предупредила Жохова.
– Да тебя никто и не просит, ты нам просмотры уронишь…
– Свинья! – Иустинья стукнула Пятахина кулачками в плечо, он двинул ее корпусом.
Жохова упала в кресла.
– А я никогда чесотки не видел. – Лаурыч с интересом устремился посмотреть на чесотку, но мать ловко поймала его за шиворот и водворила на место.
– А у меня чесотка уже была, – спокойно признался Дубина Листвянко. – Ничего себе болезнь, нормальная. Целый месяц можно в школу не ходить.
– А мне эта ваша чесотка даром не нужна! – громко сказала Снежана. – Если вы такие дебилы, то и заражайтесь. А я не хочу!
Снежана достала баллончик духов и обрызгала вокруг себя атмосферу.
– Я тоже не хочу! – провизжала Иустинья. – Пусть Пятак сам со своей чесоткой пляшет!
Жмуркин добрался до места Рокотовой и стал с ней вполголоса разговаривать.
– Чесотка?! – с интересом поинтересовалась у меня Александра.
Я кивнул.
– Чесотка – это что?
– Это такое заболевание, – объяснил я. – Чрезвычайно заразное. От него очень чешутся руки.
Александра перевела на немецкий. Дитер и Болен остались к чесотке равнодушны.
– Давайте ее все-таки высадим! – снова предложила Жохова. – А то мы скоро все заболеем!
– И меня тоже высадите, – попросил Пятахин. – Мне Рокотова нравится.
– Высадим, не боись. Давайте голосовать, – продолжала выступать Жохова.
– А может, это не чесотка, – предположил я.
– Давайте проголосуем – чесотка или не чесотка? – заржал Пятахин.
– Это не шутки, – заявила Жохова. – Надо решать, пока мы все не поперезаражались. Эй, Рокотова!
Рокотова попыталась втянуть голову в плечи. Жмуркин строго посмотрел на нас.
– Чего втягиваешься, туберкулезница! – сварливо сказала Жохова. – Она нас всех перезаражает!
– Пусть Гаджиев посмотрит, – посоветовала Лаура Петровна.
– У меня отец хирург, – возразил Равиль. – Я в чесотке не разбираюсь.
– Я могу посмотреть, – вызвался Лаурыч.
Мама скрежетнула зубами. Жмуркин потрепал по плечу Рокотову и вернулся к нам.
– Ну что? – спросила Снежана.
Жмуркин промолчал.
– Я так и знала, – Жохова вытащила в проход сумку на колесиках, закинула на плечо сумку и, задевая всех подряд, стала пробираться в конец салона.
Все замерли в немой сцене, затем кинулись собирать вещи и перемещаться подальше к корме. Кроме немцев, они то ли не понимали, то ли проявляли терпимость, – европейцы, что с них взять.
Лаура Петровна тащила Лаурыча и вещи, Снежана Дубину, Дубина вещи, Гаджиев старомодный клетчатый чемодан. Даже Пятахин почему-то переместился, хотя еще совсем недавно выказывал желание заразиться и танцевать голым в Гусь-Хрустальном. Мы с немцами оказались самыми первыми перед чесоточным рядом.
– Что это? – не поняла Александра.
Я промолчал.
– Почему все отсели?
– Санитарная зона, – ответил я негромко. – Гусь свинье не товарищ.
Александра размышляла минуту. Потом стала совещаться с остальными немцами. Совещались они еще минуту, после чего германская часть нашей группы демонстративно пересела поближе к баторцам. В конце концов, что такое чесотка? Не проказа же. Так подумал я и пересел к Александре.
– К немцам никакая зараза не пристает, – объявила громко Жохова. – А автобус придется окуривать серой.
– А к Бенгарту? – спросил Пятахин.
– А он тоже немец, – напомнила Жохова.
– Жохова, а это правда, что ты в прорубь два раза кидалась? – спросил я.
Жохова возмущенно замолчала и стала так сильно меня ненавидеть, что я почувствовал на затылке горячую точку, как от лазерного прицела совсем.
– Мне кажется, нам надо где-нибудь остановиться, – возвысила свой голос Лаура Петровна. – В конце концов, мы должны проверить, убедиться, что опасности нет.
– Безусловно, – ответил Жмуркин. – Безусловно, мы где-нибудь остановимся и проверим…
– А я Юле помогал сумку в багажник заталкивать… – негромко произнес Лаурыч.
– И ты уже обречен! – провозгласил Пятахин.
– Идиот какой… – с отчаяньем выдохнула Лаура Петровна непонятно о ком.
– Вас в одну палату положат, – развивал ситуацию Пятахин. – И будут лечить мазью из икры тритонов – это ведь верное средство против всех болезней, правда, Жохова?
Жохова промолчала.
– Чесотку тритонами не лечат, – уточнил Дубина.
Лаура Петровна немедленно достала спиртовые салфетки и стала протирать Лаурыча. Он отнекивался, все-таки ему было неудобно, но мать не уступала, в автобусе запахло медициной.
Тег «Эпидемия». Тег «Эпизоотия».
– Я бы советовал всем прекратить преждевременную панику, – сказал Жмуркин. – Мы все взрослые люди…
– А если это сибирская язва?! – с надеждой спросил Пятахин.
Сделалось совсем тихо, только медициной завоняло громче.
– Нет, а действительно? Рокотова заразилась сибирской язвой…
– Замолчи! – потребовал Герасимов.
– Да где она могла заразиться? – вступился Жмуркин. – Где?!
– По Интернету, – тут же ответил Пятахин. – Она письмо написала, а ей споры в конверте выслали.
Слово «споры» прозвучало угрожающе, если честно.
СПОРЫ.
– Да нет у меня никакой сибирской язвы! – нервно выкрикнула Рокотова. – Я не писала никому письма!
– Писала-писала! – встряла Жохова. – Я сама видела, как ты на почту ходила!
– Я в институт письмо отправляла… – с чего-то вдруг стала оправдываться Рокотова.
– Все правильно. Ты отправила письмо в институт, а оно попало в Аль-Каеду, – развил мысль Пятахин. – А оттуда тебе уже споры прислали…
– Ну, все! – Жмуркин хлопнул в ладоши. – Все, хватит!
Рокотова, кажется, заплакала.
Жмуркин подсел ко мне.
– Ну, и что?
– Кажется, на самом деле чесотка, – сказал он шепотом. – Вся в сыпи.
– И что?
– Что-что, надо что-то сделать, – скрипнул клыками Жмуркин. – Надо в больницу, посмотреть… Надо всех осмотреть. Через пятнадцать километров село, в нем, кажется, больница. Заедем.
– Заедем.
– Ты в блог, само собой, это не записывай.
– Конечно.
В блог это записывать не надо, про это книжку надо сочинять. Роуд стори, «Путешествие к сердцу ночи», никак не меньше.
– Я что-то уже чешуся, – громко сказал Пятахин. – Жохова, почеши мне спинку, а?
– Давай я тебя почешу, – предложил Листвянко, хрустнув кулаками.
– Зачем мне ты, я в Жохову влюбленный.
– А у меня фурункулез был. На ногах, – зачем-то объявил Лаурыч.
Какой-то автобус признаний, осталось Жмуркину в старых грешках признаться. В снежном человеке, в пираньях, в остальных необузданных радостях подросткового периода. Ни к чему все это, вот мне, к примеру, совсем не доставило никакого удовольствия узнать о том, что Лаурыч страдал чирьями, вопреки своему желанию я представил эту гнусную картину…