Он подхватил девочку под мышки, пятясь протащил через последние стебли и через пляж из окатанных камней до травы, уронил на землю и сам обессиленно упал рядом.
— Всё, больше не могу!
— Моя нога, Пыхтун, — продолжала сквозь слёзы хныкать Снежана. — Она совсем… как деревянная…
Паренёк, чуть отдышавшись, сел, опустил глаза — и сразу понял, что ночное пребывание в холодной воде и без того больной конечности не пошло ей на пользу. Ниже колена голень опухла так, что стала вдвое толще бедра, приобрела мёртвенно-белый цвет, пальцы же и ступня совершенно исчезли под бесформенным наплывом. Пыхтун осторожно коснулся больного места пальцем, потом нажал сильнее.
— Ничего не чувствую! — ещё громче заплакала девочка. — Пыхтун, я хочу домой, к маме!!! Пыхтун, пошли домой!
— Как пойдёшь с такой-то ногой? — кашлянул он. — Ты же на неё и встать не сможешь.
— Ма-ама… — продолжала плакать Снежана. — К маме хочу! Пыхтун, позови ма-аму!
— Да не плачь же ты! — недовольно буркнул Пыхтун. — Нас скоро найдут!
Он был совершенно уверен в том, что племя Мудрого Бобра не бросит их на произвол судьбы. Ведь сила рода в том, что все, от мала до велика, держатся вместе и всегда помогают друг другу. Сильные вступаются за слабых, слабые помогают сильным добиваться победы. Для общего блага важен вклад каждого, даже самого маленького и слабенького члена племени. Только так можно одолеть опасности большого мира: не стать добычей хищников, не умереть от голода, пережить зимние морозы или летние ненастья. Племя не может бросить без помощи кого-то из своих. Это будет нарушением заветов Мудрого Бобра, о которых шаман не раз рассказывал во время обряда почитания предка.
Пыхтун не знал, что охотники племени, успешно загнавшие в верховьях реки гигантского лося, как раз сейчас разделывают добычу и обжаривают её на кострах, чтобы в сохранности доставить в селение. И раньше завтрашнего дня отправляться в путь не собираются.
Детей пытались найти только женщины, что вчера в конце дня вернулись с болота. Но и они смогли дойти по берегу лишь до Дальней топи. Дальше пешим пути просто не было.
— Хорошо хоть не болит, — утешил девочку Пыхтун, выпрямляясь во весь рост.
С небольшого лужка, окружённого куцыми берёзами и ивами, Воды Заката разглядеть не получалось: озеро полностью загораживали высокие камыши. Зато здесь не дул ветер, а солнце с чистого голубого неба припекало так, что быстро развеяло воспоминания о долгом пребывании в воде. Даже захотелось снова искупаться. Пыхтун заметил слева крупный валун, величаво возвышающийся среди камушков размером чуть больше человеческой головы, отправился к нему, забрался наверх, выпрямился.
Теперь он возвышался над коричневыми кисточками и легко мог увидеть воду до самого горизонта. Но куда важнее сейчас было разглядеть берег.
Оценив обстановку, паренёк спрыгнул вниз, вернулся к Снежане:
— Слева зелень светлая. Берёзы, ольха и ивы, насколько глаз хватает. А вот справа тёмные пятна над лесом видны. Ели растут. Значит, возвышенность. Туда надо идти. Там должно быть сухо. А здесь, в сырости к вечеру холодно будет и комары заедят. Да и вообще… В сыром месте жить трудно.
— Кушать хочется, Пыхтун, — пожаловалась Снежана, перестав, наконец, шмыгать носом. — Нас найдут, Пыхтун? Мы не пропадём?
— Чего тебе бояться? — удивлённо пожал плечами паренёк. — Ведь я с тобой. Я уже взрослый охотник, мне двенадцать лет. Когда рядом мужчина, женщине бояться нечего.
— Тогда пойдём? — Девочка поднялась, ойкнула, тут же свалилась набок и привычно захныкала: — Не слу-ушается-а-а…
— Не плачь, сейчас я всё сделаю…
Пыхтун оценил высоту ближних берёзок, выбрал ту, что немногим превышала его ростом, потянул к себе, рывком повис на ней всем своим телом. Стволик толщиной всего в два пальца лопнул с громким щелчком.
Осталось несколькими рывками порвать кору, и шелестящая крона легла рядом со Снежаной:
— Забирайся.
Девочка перекатилась на ветки, крепко вцепилась в них руками. Пыхтун взялся за комель и потянул спутницу за собой.
— Мы домой, да? — вполне даже весело уточнила Снежана.
— Нет, к елям. Там холмики, там сухо. На болоте оставаться нельзя. От сырости заболеть можем. И вообще… Неуютно.
— Почему не домой? — возмутилась она. — Я хочу домой!
— Далеко. Нам не дойти.
— Почему?!
— Ты сама вспомни, — остановился Пыхтун. — Нас вчера чуть не весь день несло, ночью несло, и ещё полдня. Течение у Большой Реки такое, что взрослого охотника обогнать может. День, да ночь, да ещё половина. Кабы тропа ровная да удобная назад к селению вела, так и то три дня пришлось бы шагать. А без тропы, через лес, нехоженым путём… — Паренёк запнулся. В его уме примерный срок возвращения выходил где-то дней в тридцать, но… Увы, племя Мудрого Бобра ещё не успело придумать определения для столь большого числа, и потому Пыхтун смог оценить время только так: — Много дней придётся идти. Очень много. С этим же, — он кивнул на сломанную берёзу, на которой удобно примостилась спутница, — с волокушей и вовсе не пробраться. Ждать надобно, пока найдут. Посему сухое, удобное место выбрать потребно, да терпением запастись. Охотники нас найдут.
Он снова взялся за ствол и поволок берёзу по влажному каменистому пляжу, тянущемуся между травяной кромкой и камышовыми зарослями.
Время от времени особенно крупные волны выкатывались до самой травы и смачивали камни, но это было даже хорошо. По влажному волокуша скользила лучше.
— Говорил, к елям нужно, на сухое место, — недовольно хлюпнув носом, укорила его девочка. — А сам по берегу и воде идёшь.
— А вдруг там рысь, медведь или волки окажутся? — оглянулся на неё Пыхтун. — А у меня ни копья, ни дротика, даже ножа с собой нет.
Хотя, какое там оружие? Сейчас он не имел вообще ничего! Ни обуви, ни одежды, ни простенького шила или хотя бы верёвки подвязать волосы! Голые руки, босые ноги и больной ребёнок за спиной. Тут не то что волки — обычная осока, и та путнику кровь пустить может!
— Подожди, — забеспокоилась девочка. — Так ведь звери и сюда прийти могут! Воды попить или на запах. Они нас загрызут, да?
И Снежана опять хлюпнула носом, готовясь зареветь.
— Здесь не страшно, здесь вода рядом, — с натугой ответил Пыхтун, перетягивая волокушу через поваленную полусгнившую лесину. — В любой миг на глубину уйти можно. Мы ведь из племени Бобра, забыла? У реки или озера нам никто на свете не страшен. Звери лесные — они воды боятся, не любят. Шерсть у них в воде мокнет, уши и нос для неё открыты, в пасть она к ним заливается. У нас же шерсти нет, нам бояться нечего. Мы хоть по шею войти на глубину можем и твёрдо ногами на дне стоять, и нос у нас такой, что в него волны не захлёстывают. Волк же, рысь, росомаха или даже медведь такого не умеют, они уже на малой глубине лапами барахтаются, плывут как могут. Коли кто подберётся — руку протяни да топи его без опаски. Ни клыков, ни когтей зверь плывущий использовать не способен… — Паренёк и не заметил, с какого мгновения перестал говорить сам и начал повторять слова шамана племени, услышанные во время поклонения предку. — Не страшен никто детям Мудрого Бобра в воде, любой враг в дитятю беспомощного превращается. Ну, а коли слишком длинноногий враг попадётся — так всегда нырнуть можно и пропасть. На такое чудо и вовсе только люди да братья-бобры способны. Посему при опасности людям к воде поближе следует держаться. Особенно слабым детям и женщинам. В общем, ближе к берегу нам нужно удобное место искать. В лес далеко не забираться.
Чахлый березняк вскоре сменился не менее чахлого вида болотцем, из которого в сторону озера сочилась через камни бурая склизкая вода. Местами эти потоки соединялись в мелкие ручейки, один из которых выше по течению густо зарос рогозом. Пыхтун, оставив девочку на камнях, ринулся в заросли, выдёргивая как можно ниже молодые стебли, очищая у основания белые листья, а аппетитную коричневую сердцевину, пахнущую прелой листвой и чуть сладковатую на вкус, жадно пихая в рот. Немного насытившись, он надёргал изрядную охапку, отнёс Снежане, вернулся, глубоко проваливаясь в мох, и вскоре полностью разорил уютный уголок.
Разумеется, паренёк знал, что корневища рогоза больше и сытнее — но выкапывать их голыми руками удовольствие сомнительное. Больше намучаешься, чем наешься.
К тому же, эти коренья хороши печёными — а готовить их было пока не на чем. Посему, подкрепившись, Пыхтун вернулся к своей простенькой волокуше и двинулся дальше.
Болото сменилось густым, тёмным и сырым ольховником, потом ненадолго в стороны раскинулся ивняк. Здесь берег стал посуше, чуть вдалеке можно было разглядеть могучие липы и тополя, на болоте растущие не очень охотно. Там, под густыми кронами, наверняка было уютно и спокойно. Много ароматной зелёной травы, часть которой наверняка годится в пишу, но… Но лиственные леса даже на холмах всё равно всегда сырые, земля под травой не высыхает в самый сильный зной. Не лучшее место для ночного сна. А о ночлеге уже давно пора подумать.
Большая часть дня позади, искать убежище в сумерках будет поздно.
— Ели совсем близко, я их вижу, — приободрил девочку Пыхтун. — Скоро дойдём.
Ещё немного усилий — и паренёк сделал неприятное открытие: берег повернул к северу.
Это означало, что поросший соснами и елями вожделенный взгорок, к которому он так долго стремился, стоит не у воды, а сильно в стороне, за густыми зарослями берёзы и ольхи.
— Да, оттуда к воде не добежать, — разочарованно пробормотал Пыхтун. — Подожди здесь, я пройду дальше. Может, другое место замечу. Не такое опасное.
Отпустив волокушу, паренёк быстрым шагом отправился дальше по берегу, но вскоре наткнулся на широкую протоку. Громко хлопая крыльями и недовольно клекоча, шарахнулись в стороны птицы, метнулась от ног на глубину стайка мальков. То ли это разлилась впадающая в Воды Заката неведомая река, то ли Воды сами образовали залив, давший приют изрядному количеству уток, чаек и гусей — поди отсюда угадай! Но то, что с волокушей водную преграду не одолеть — Пыхтун понял сразу.
— Зато рогоза столько наросло, на всё племя хватит, — пробормотал он, поворачивая назад. — Несколько дней прожить можно.
— Ты вернулся?! — приподнявшись, махнула рукой Снежана. — А я хотела к камышам подойти, и не получилось. Не слушается нога совсем, хоть плачь.
К счастью, несмотря на угрозу, теперь она совершенно не хныкала.
— Ни одной звериной тропы не видел, — ответил ей Пыхтун. — Думаю, крупные хищники сюда давно не хаживали. Попробуем на холм подняться. С него и лодку увидеть можно, когда искать нас начнут, и комаров вечером сдувать будет, и не отсыреем ночью. Давай, ложись. Поворачиваем…
Сказать это было куда легче, чем осуществить. Девственная роща понизу оказалась густо переплетена тонкими, но крепкими стеблями лютиков, перекрыта зарослями иван-чая и крапивы. Причём не только молодыми жгучими растениями, но и пожухлыми остатками прошлогодней травы, и позапрошлогодней. Уже давно мёртвой — но от того не менее прочной. Здесь торчали пеньки старых, когда-то сломавшихся толстых деревьев и прутья молодой поросли, и царапучие стволы ольховника, что высох в тени, не успев дорасти до солнца.
Всё вместе это живое и пересохшее буйство представляло собой препятствие, через которое нужно прорубаться, а не идти — но прорубаться было нечем, и Пыхтун проламывался вперёд шаг за шагом, рвя, ломая, опрокидывая преграды своим собственным телом.
Хорошо было только одно: тяжёлая волокуша окончательно затирала его путь, оставляя за собой широкий ровный след. Готовую тропу, по которой можно быстро убежать к Водам Заката и спрятаться там от возможных врагов.
Когда заросли наконец кончились, Пыхтун упал на спину в густой ковёр незрелой черники и долго, долго отдыхал, закрыв глаза и тяжело дыша. Он выдохся настолько, что окажись сейчас рядом росомаха или пара волков — не стал бы даже сопротивляться, встретив избавление от мук с улыбкой облегчения. Но лесные хищники упустили свой шанс: отлежавшись, Пыхтун поднялся на ноги и зашагал вверх по склону между редкими соснами. В одном месте ковырнул пальцем толстый мягкий слой опавшей хвои. По коричневым иголкам поструился песок.
— Понятно, — задумчиво, как отец, кивнул он. — На песке, кроме сосен, никогда ничего не растёт. А там, где ели, наверняка ямка с землёй.
Пыхтун оглянулся на Воды Заката, скривился в усмешке. Отсюда, с холма, полоска ольховника казалась совсем узенькой. Трудно поверить, что прорываться через неё пришлось так долго. Дальше, за коричневой лентой камыша, раскинулась в бесконечность голубая гладь озера…
Наверное, это было красиво — но у Пыхтуна было слишком много хлопот, чтобы тратить время на любование пейзажем. Он выбрал на склоне холма ровное место, расчистил его до песка, спустился за Снежаной, после чего по уже готовой тропе помчался к озеру и по берегу к заливу, где почти до сумерек старательно дёргал рогоз, собрав такую охапку, что еле помещалась в руках. С ней вернулся к девочке.
А когда та управилась с угощением — уже наступили сумерки, и маленькие путешественники, крепко прижавшись друг к другу, погрузились в тревожный сон.
Сокровище
Духи леса оказались милостивы — ночью покой детей никто не потревожил. Но разбудило их, увы, не солнце, а острые приступы голода. Травка, даже такая вкусная, как рогоз — не самая сытная еда для молодых потомков Мудрого Бобра. Пыхтун, поднявшись, первым делом осмотрел ногу своей спутницы — но голень не то что не исцелилась, но, кажется, распухла ещё больше.
— Ладно, лежи, — разочарованно махнул он рукой. — Схожу за едой.
Паренёк сбежал с холма, знакомым путём прошёл к берегу, повернул налево, любуясь сверкающими на солнце камнями.
Чёрные и серые, красные и полосатые, с искрящимися слюдяными вкраплениями и коричневые с белой полупрозрачной поволокой… Пыхтун замер, приглядываясь. Опустился на колени и вывернул из земли довольно крупный кусок кремня, отшлифованный волнами до зеркального блеска. Сглотнул от восторга, старательно пристроил его между обычными камнями, вывернул из-под ног другой булыжник, выпрямился, поднял его над находкой и бросил вниз.
Послышался громкий треск, брызнули осколки, камень раскололся надвое — но главным было не это. Главное — сразу несколько крупных кусков отлетели в стороны от хрупкого кремня. Пыхтун опустился на колени, собрал все, которые заметил, внимательно рассмотрел. Отложил в сторону почти круглый, с острыми краями кусок, отколовшийся от края. Другой, продолговатый, но узкий, сунул под ногу, несколько мелких треугольных осколков сгрёб в кучку, отодвинул. Снова взялся за круглый осколок, покрутил перед глазами, положил на небольшой камень, выпирающий из пляжа, нащупал другой, размером с кулак, примерился и стукнул в самый центр. По кремню в стороны зазмеились трещины, он распался на четыре осколка разной формы.
Пыхтун разочарованно вздохнул: хотел сделать один удобный нож, а получилось четыре неуклюжих скребка. Далеко ему ещё до мастерства Хромого Зубра. Тот первый попавшийся камень с берега подбирает и прямо у всех на глазах любой инструмент, что просят, делает. Хочешь — наконечник для копья, хочешь — нож для разделки туши. Хочешь — серп, хочешь — скребок. Ну да Хромой Зубр своим делом с незапамятных времён занимается, с тех пор, как ногу покалечил. А случилась эта беда ещё до рождения Пыхтуна. Было время научиться. Мальчику же остается только надеяться на удачу да выбирать из осколков те, что пригодиться могут.
Паренёк снова взялся за тяжёлый камень, поднял над головой и со всего размаха опустил на всё ещё довольно крупный, обколотый только с края, кремень. Собрал то, что отвалилось, опять шарахнул по кремню с высоты и вновь сел разбирать получившиеся осколки. После некоторого раздумья отложил к самому первому, длинному тонкому обломку ещё два продолговатых, потом долго крутил перед глазами увесистый кусок с тремя торчащими в стороны острыми гранями. Подобрал голыш и аккуратными мелкими постукиваниями сбил две из граней, примерил получившийся инструмент к руке. Кремень лежал в ладони плотно, кожу не резал. От большого пальца вниз, выпирая на три пальца дальше ногтей, шла слегка изогнутая острая кромка.