Выслушав рассказ Вильяма о том, как тот, оставшись с американского судна, служил какое-то время в Российско-Американской компании, знает всех чиновников в нашей колонии и выучился говорить по-русски, Беллинсгаузен заметил:
— Ваши татуировки отдалённо напоминают мне рисунки, которые наносят на себя туземцы Нукагивы.
— Вы очень наблюдательны, господин капитан. Вы, должно быть, бывали там?
— Бывал. Только давненько.
— Здесь мода почти не меняется, — усмехнулся Вильям. — Я прожил в заливе Таиохае несколько лет, — признался он, — и даже женился там — на прекрасной молодой островитянке.
— Вы жили среди людоедов?
— О, да. Впрочем, не могу жаловаться на их отношение ко мне. Благодаря своей жене я даже стал королевским родственником. Но… При первом же удобном случае, когда в Таиохае бросило якорь американское судно, я вместе с женою переехал на мирный Таити. Думаю, вы меня поймёте…
Вильям не договорил. Мимо по запруженной народом палубе пробиралась Луша, таща в руках тяжёлую корзину с апельсинами. Карие глаза взглянули на диковинно одетого и остриженного Вильяма с интересом. Луша, видно пыталась понять, европеец ли он. А может, бутон за ухом Вильяма, носимый по здешнему обычаю, привлёк её внимание. Девчушка всё-таки, ласково подумал Беллинсгаузен.
Вильям закашлялся в кулак. Если бы Беллинсгаузен взглянул в этот момент на своего гостя, от него не укрылось бы, что Вильям проводил девочку странным пристальным взглядом — таким, как будто он, подобно Беллинсгаузену, тоже что-то вспомнил.
Но капитан «Востока» смотрел на Лушу: та запнулась, и апельсины посыпались, оранжевыми мячами поскакали по выскобленным до бела палубным доскам.
— Здешний король Помаре встретил меня ласково, подарил мне участок земли. — Вильям прокашлялся и продолжил свой рассказ как ни в чём не бывало. — Теперь я вместе с женой и детьми провожу золотые дни в собственном доме, в 75 саженях от взморья, на берегу Матавайской гавани. Таити — райский уголок!
Беллинсгаузен наклонился, чтобы поднять подкатившийся к его ногам апельсин. Он крепко сжал пальцами крупный, с ноздреватой пупырчатой кожицей плод, поднёс его к самому лицу и с наслаждением вдохнул цитрусовый запах, бодрящий и сладкий. Действительно, райский уголок…
— С вами плавает юнга? — спросил Вильям, кивая вслед собравшей, наконец, все апельсины Луше. — Трудности дальнего плавания быстро делают из мальчиков настоящих мужчин и моряков.
— Это девочка. Хотя… — … улыбаясь, Беллинсгаузен легонько подкинул в руке апельсин, ловко поймал его. — Наверное, лучше бы ей было родиться мальчишкой… — проговорил он в раздумье. — Мы выкупили её в невольничьей лавке, в Бразилии… Впрочем, это долгая история. Одно могу сказать — за время плавания мы все к ней очень привязались.
Глава 43. Прощай, «Восток»!
После разговора с Беллинсгаузеном, который с радостью взял его в переводчики, Вильям подошёл к коротко остриженной кареглазой девчонке в матросских штанах и рубахе. Он нашёл её у корабельного шпиля. Прижавшись к нему спиной, она неотрывно глядела на манёвры трёхмачтового шлюпа под российским флагом, входившего в бухту.
— Здравствуй! — сказал он, вглядываясь в удивительно знакомые черты. Те же карие мечтательные глаза, густые ресницы, прямой нос, слегка обрызганный веснушками. Только мягче контуры лица, тоньше изгиб бровей, таинственнее взгляд.
— Здравствуйте! — ответила девочка, оторвав глаза от выцветшего от жары, жемчужно-серого горизонта.
— Ты мне кого-то очень напоминаешь.
— Да? — смутившись под его пристальным взглядом, она быстрым, привычным движением заправила короткие прядки за порозовевшие уши.
— Меня зовут Вильям, а тебя?
Луша ответила и голос её дрогнул.
— Ну и дела, — сказал тот. — Раевская. Так у тебя брат есть? А? Есть у тебя брат-близнец? Ну, что ж ты молчишь-то?
Луша только головой затрясла.
— А где он, ты знаешь?
— Я… я давно не видела его. Но думаю — он на «Мирном».
— «Мирный» — второй корабль экспедиции?
— Да. Вон он, — кивнула она подбородком в сторону моря, — заходит в бухту.
Вильям хмыкнул. Не спрашивает, кто я такой. Значит, сама догадалась.
— Знаешь, кто я?
— Думаю, да. Матрос, который повстречался нам у Южной Георгии, говорил мне, что… — Луша запнулась. — В общем, он сказал — на Таити будет кто-нибудь из наших.
— Всё правильно, я хронодайвер, — проговорил Вильям тихо, но отчётливо. — Но кто бы мог подумать, — искренне недоумевая, покачал он головой, — что девочка, которую я должен встретить — сестра того мальчика с Нукагивы!
Он озадаченно почесал большим пальцем кустистую бровь.
— Значит, домой он не вернулся… Впрочем, мне теперь ясно, почему, — и Вильям с ног до головы осмотрел Лушу. Подмигнув, спросил неожиданно:
— Давно платьев не носила?
Луша кивнула и удивлённо захлопала ресницами, не понимая, к чему он клонит.
— Если вечером отпустит капитан, съедем на берег. Моя жена сошьёт тебе платье.
Луша расцвела. Она не стала спрашивать — зачем. Вопрос — зачем ей платье? — имел для неё вполне простой ответ. Чтобы его носить!
— Так ты говоришь, твой брат на «Мирном»?
— На «Мирном», я точно знаю. Меноно узнал меня. Он, как и вы, перепутал меня с братом.
— Меноно?
— Да вон он стоит.
Стройный молодой туземец, почти мальчик, откидывая длинные чёрные волосы со лба, оживлённо разговаривал с каким-то туземцем.
— Он с Анаа, верно? — прищурился Вильям.
— А откуда вы…
— Вон видишь, он встретил соотечественника.
— Вы что, мысли умеете читать? — девочка в изумлении округлила глаза.
— Нет, но я разбираюсь в здешних татуировках. — Вильям хохотнул, и легонько похлопал её по плечу. — Как ты думаешь, твой брат догадывается, что ты здесь?
Луша пожала плечами.
— Ну, если его перепутают со мной, наверное, догадается.
— А могут?
— Не знаю. Матросы — вряд ли. А старшие офицеры… Они за время плавания часто приезжали к нам на «Восток» — угощались, пили чай, подолгу разговаривали. Правда, в кают-компанию набивалось так много народу, что в эти дни я обычно обедала с матросами.
— Угу. Значит — пятьдесят на пятьдесят. — Он вздохнул, посмотрел на неё озабоченно. — Главное — вам обоим глупостей не наделать. Без меня — не встречаться. Ни-ни! Улепетнёте куда-нибудь не туда, на радостях-то. А, кроме того, в вашем возвращении есть кое-какие тонкости, дружок. Подробности — потом.
— О, к вам высокие гости! — Он вытянул покрытую татуировками руку. — Видишь, лодка. На ней — король Таити, его зовут Помаре.
К шлюпу и в самом деле медленно приближалась двойная лодка с помостом, на котором восседал смуглый человек огромного роста, весь до шеи до пят облачённый в белые одежды. Его чёрные волосы были спереди острижены, сзади — от темени до затылка — свиты в один висячий локон. Важно топорщились чёрные усы над толстыми губами, хмурились чёрные брови. Стоило признать, выглядел Помаре по-королевски.
Вскоре король Таити уже стоял на шкафуте «Востока» и поджидал, пока высадится королева и другие члены его семейства. — Рушень, рушень, — повторял он с довольным видом, ласково оглядывая присутствующих. Так он называл русских.
Потом он произнес имя российского императора Александра. Наконец, сказав «Наполеон», засмеялся — так король хотел показать, что дела Европы ему известны.
— Что ж, — улыбнулся Вильям, — самое время приступить к обязанностям переводчика. — А тебя я заберу вечером, не волнуйся. — И он двинулся туда, где, улыбаясь, уже всходили на борт пленительные таитянки из королевской свиты. Зелёные зонтики из свежих кокосовых листьев покачивались на их остриженных головах.
— А я ещё вернусь сюда, на «Восток»? — почти крикнула Луша.
Вильям обернулся.
— Вряд ли, — покачал он головой и повторил нараспев, думая уже о чём-то своём. — Вряд ли. — Впрочем, посмотрим.
Луша тяжело вздохнула и молча уставилась на красные цветочные узоры, украшавшие жёлтые платья грациозных таитянских красавиц.
* * *Ближе к вечеру она зашла к Адамсу. Она сказала ему просто:
— Я остаюсь.
Роман, сидевший над картой, поднял на неё непонимающие глаза.
— Остаюсь на Таити, — пояснила она коротко. — Как Меноно и Оту.
Адамс на мгновение замер, потом нервно забарабанил пальцами по карте. Он сидел, наклонив голову, молчал и выбивал какую-то чудовищно громкую дробь.
Наконец, он обрёл дар речи.
— Почему ты хочешь остаться?
Луша ничего не ответила. Что она могла ему сказать?
— А Беллинсгаузен знает?
— Ты узнал первым.
Красные пятна гнева зажглись на его щеках. — Да как тебе такое в голову пришло? Не говори мне про Меноно! Он не плывёт с нами, потому что он — туземец, и здесь его родные края. Но ты, ты…
— Но у тебя ведь уже есть невеста! — вдруг перебила его Луша. — Она ждёт тебя и пишет письма.
Огорошенный Адамс разинул рот, звонко икнул от неожиданности, отчего смутился ещё больше и стал совсем пунцовым. Луша фыркнула и они оба расхохотались — как обычно, до колик в животе.
Едва переведя дух и утирая ладонью выступившие от смеха слёзы, Роман признался:
— Смешно получилось. Но я не понял, причём тут невеста.
— Вот видишь…
Привстав на цыпочки и чмокнув остолбеневшего Адамса в щёку, Луша отправилась разбирать нехитрые свои пожитки, чтобы быть готовой съехать вечером на берег во всеоружии.
* * *На следующий день Луша всё-таки приехала на «Восток» ещё раз. Не могла же она не попрощаться с Беллинсгаузеном, со всеми остальными…
Она зашла в капитанскую каюту, одетая не в мешковатые матросские штаны, а в цветастое платье, и, чувствуя на себе восхищённый взгляд капитана, сказала ему, что хочет остаться у Вильяма.
Беллинсгаузен не стал возражать. Он просто обнял Лушу, крепко и бережно. Мокрый Лушин нос ткнулся в капитанское плечо. От него пахло сухим табаком, одеколоном и апельсинами, до которых Фаддей Фаддеич оказался большой охотник.
Вильяму капитан сказал, что надеется, что его дом станет для девочки родным домом, и на какое-то время зачем-то отвернулся к окну. В общем, это было кстати, и Луша украдкой от капитана вытерла свои мокрые глаза.
Но вот он как ни в чём не бывало повернулся к Луше, хитро прищурился и заметил, одобрительно улыбаясь:
— Тебе идёт твоё платье.
Луша смущённо дотронулась тонкими пальцами до цветка, вставленного за ухо по таитянскому обычаю, одёрнула платье и слегка покраснела.
— Пока мы стоим в Матавайском заливе, — сказал капитан, — можешь приезжать на шлюп, когда захочешь.
Луша рассудила иначе.
Она тепло попрощалась с не узнавшими её поначалу, озадаченными матросами; с изумлённым Демидовым, который, кажется, ещё чуть-чуть, и принял бы её всерьёз; с бородатым Михайловым, сказавшим ей «вот какой я хотел бы тебя нарисовать»; с весёлым астрономом Симоновым, который в шутку навёл на неё подзорную трубу, приговаривая, что хочет получше рассмотреть новую звезду…
Наконец, она подошла к Роману. Взяв его обеими руками за руки, сказала по таитянски: — Юрана!
Так туземцы на Таити приветствовали друг друга.
— Юрана, — глядя ей в глаза, эхом отозвался он, совершенно ошеломлённый её чудесным преображением. И это было как здравствуй и прощай…
Больше на «Восток» она не вернулась.
Глава 44. Разговор на чёрном песке
Вечерело. Лёгкий морской бриз качал стройные пальмы на берегу. Обгоняя свою длинную тень, Луша шла босиком по чёрному песку, с трудом поспевая за широко шагавшим впереди жилистым Вильямом.
Ей всегда казалось, что песок должен быть жёлтым, как в их детской песочнице во дворе. Или белым, что, безусловно, красивее. Здешний песок был чёрным, и это было странно.
— Почему песок — чёрный? — окликнула она Вильяма.
— Таким он был всегда, — замедлив шаг, ответил тот, — по крайней мере, последние сто миллионов лет.
— Сто миллионов??
— Ну да. Когда-то это была раскалённая лава. Но таитянские вулканы давно потухли, а лава превратилась в песок.
— А вы видели эту лаву? Ну тогда, когда она была горячей?
Вильям засмеялся. Эта девчонка думает, что можно безнаказанно нырнуть вглубь прошлого вплоть до самого сотворения мира…
— У меня нет интереса к вулканологии. Хотя среди хронодайверов есть люди, одержимые мыслью погрузиться в те времена, когда наша планета была совсем молодой. Это опасно и грозит бессмысленной гибелью. Поверь, из таких глубин ещё никто не возвращался.
И Вильям размашисто зашагал дальше. Луша какое-то время семенила следом, отставая всё сильнее, потом взмолилась:
— Подождите, пожалуйста!
Вильям остановился. Запыхавшаяся от быстрой ходьбы Луша догнала его.
— И вообще, — остановившись, укоризненно выдохнула она, — куда мы идём, а? Куда мы так спешим?
— Мы почти пришли. Просто я люблю это место. Здесь красиво. А главное, здесь никто не помешает нашему разговору.
Солнце садилось медленно, но неуклонно, обливая расплавленным золотом контуры уже потемневших пальм. Они сели на перевёрнутую лодку. Луша блаженно прикрыла глаза, ощущая на своём лице нежное дыхание бриза.
— Тот рисунок, что ты приняла за портрет брата, — цел? — услышала она голос Вильяма.
Луша, не открывая глаз, кивнула и прижала ладонь к груди.
— Покажи мне его, — потребовал Уильям.
Послушно сняв цепочку с шеи, она протянула ему на ладони свой медальон.
Хронодайвер осторожно раскрыл крышку, и какое-то время рассматривал рисунок.
— То, что надо! — загадочно процедил он. — Очень кстати! — С довольным видом он спрятал медальон у себя. Поймав её вопросительный взгляд, пообещал:
— Об этом потом. Это долгий разговор, а у нас каждая минута на счету.
Она и не знала. Хотя, можно было догадаться — всю дорогу он нёсся впереди как угорелый.
— Мы с твоим братом знакомы, — признался Вильям. — Я ведь довольно долгое время жил на Нукагиве. Мы встретились там в мае 1805-го, когда Руслан объявился на острове вместе с экспедицией Крузенштерна.
— Крузенштерна??! Ух ты… — кое-что прояснялось, и, надо сказать, сильно меняло всю картину. — А я-то думала, это я его утащила в прошлое…
— Скорее, он — тебя. Ну, это сейчас не главное. Важнее вот что: во время небольшой стычки русских моряков с туземцами он пропал. Во всяком случае, с того момента я его больше не видел. Я тогда не придал этому значения, хотя его способность говорить на многих европейских языках, как и та лёгкость, с которой он овладевал нукагивским, должны были меня насторожить… Я не был свидетелем его исчезновения, но теперь мне совершенно очевидно, что он по какой-то причине переместился в теперешнее время, правда попал не на Таити, а на Макатеа.
— Вот и хорошо! — сказала Луша. — Вот мы и встретимся, наконец. А почему вы до сих пор его не привели, как обещали?
— Видишь ли, если Руслана потеряют на «Надежде», — продолжил Вильям, будто и не слышал Лушиного вопроса, — это может иметь крайне неприятные последствия. Нукагивцы — каннибалы. Исчез юнга — что подумают на корабле?
— Что его съели… — пробормотала Луша.
— Вот-вот. Мальчика не найдут, и конфликт между моряками и туземцами неминуем. К тому же, был там в те времена человек, который исподтишка пытался поссорить русских моряков и островитян.
— Туземец?
— Не сомневайся, он европеец, — усмехнулся Вильям. — Это Кабри, француз, проживший на острове несколько лет и совсем одичавший. Он всегда враждовал со мной, и старался навредить не только мне, но и тем, с кем я был дружен.
Вильям на какое-то время замолчал, видимо что-то вспоминая, и на скулах его заходили желваки.
— Пропажа Руси может направить историю по другому сценарию, понимаешь? — мрачно выговорил он.
— Не очень, — честно призналась Луша.
— Знаешь как погиб великий мореплаватель Кук?
— Да, — хрипло прошептала девочка, начав кое о чём догадываться. — Он был убит во время стычки с туземцами, — прокашлявшись, как можно более буднично добавила она.