Облако взмыло кверху. Лоскутик попробовала удержать его за ноги, но ухватила только мокрую пустоту.
— Постой! — крикнула Лоскутик. — Ты же само сказало, чтобы я это сказала!
— А ты бы не говорила! — гулко всхлипнуло Облако, поднимаясь еще выше.
— Имей совесть! Я же не знала, что ты огорчишься!
— Нет, знала. Я же тебе сказало… о… огорчай… — Голос у Облака стал похож на эхо, ветер нес его куда-то мимо Лоскутика.
— Так я же понарошку сказала! Не по-правдашнему!
Но Облако уже не отвечало. Оно вытягивалось, таяло. Оно больше не было похоже ни на Лоскутика, ни на Мельхиора, так — на кучу белых перьев, выпущенных из перины и не успевших разлететься в разные стороны.
Чтоб не видеть этого, Лоскутик закрыла лицо руками. Она упала на сухую грядку и заплакала, кашляя от пыли.
— Что ты! Что ты! — послышался виноватый голос. Лоскутика с головой накрыло что-то туманное, мокрое и тоже всхлипывающее.
— Фу! От сердца отлегло. А то, как ты сказала «не люблю», я чуть не испарилось. Есть на свете слова, которые нельзя говорить даже понарошку. Наверно, это и есть как раз такие слова.
Облако высморкалось в свой талантливый носовой платок, глубоко вздохнуло и перестало всхлипывать.
— Как же мне теперь огорчиться?
Облако задумчиво огляделось кругом, подперло щеку ладошкой и вдруг жалостно заголосило:
— Бедные вы грядки картофельные! Сухие, разнесчастные! Ничего на вас не вырастет! Не будете никогда красивыми, зелеными!..
Оно наклонило голову, как бы прислушиваясь к себе: в нем что-то поплескивало, булькало, переливалось.
— Все в порядке. Огорчилось, — деловито сказало Облако и, дернув себя за ухо, поднялось кверху.
Кап! Кап!.. На нос Лоскутику шлепнулась тяжелая капля. Вторая упала на лоб.
— Что это? — неуверенно спросила Лоскутик.
Кап! Кап! Кап!..
В воздухе повисли серебряные нити. Капли застучали по плечам, по лицу. Платье Лоскутика намокло. Лоскутик протянула руки, сложила ладошки ковшиком. Набрала воды.
— Спасибо тебе, Облако! — закричала Лоскутик, подняв кверху лицо. Вода полилась ей в рот. Лоскутик засмеялась от счастья.
Запахло мокрой землей. Между грядок заблестели лужи.
По лужам запрыгали первые пузыри.
— Ребята, сюда!
— Вода с неба!
— Не за деньги!
— Сюда! Скорей!
Через забор перемахнуло с десяток мальчишек. Они с визгом заскакали по лужам, ртами жадно ловя струи воды.
Кто-то схватил Лоскутика за руку. Она поглядела. Это был мальчишка, каких и не бывает на свете — весь черный: лицо, волосы, штаны, куртка.
На голове у него сидел голубь, тоже весь черный. Мальчишка прыгал, но голубь не слетал с головы и только бил крыльями и перебирал лапками, чтобы удержаться.
Мальчишка потянул Лоскутика за руку.
И Лоскутик, сама не зная как, завопила громче всех и тоже запрыгала по лужам.
— Это дождь! Не бойтесь! — крикнула она. — А на лужах такие круглые — это пузыри!
Лужи были разноцветные — красные, синие, фиолетовые: кто-то из мальчишек нечаянно раздавил ногой коробку красок, купленную в лавке Мельхиора. И по лужам прыгали разноцветные пузыри.
— Вот это день рождения, по-нашему! — послышалось откуда-то сверху. — Мы зовем его дождь-рождение!
Глава 9
Белое кружевное платье
— Кто разрешил? Кто позволил? — послышался злобный голос.
Сквозь капли дождя Лоскутик разглядела капитана королевской стражи и двух солдат с пиками.
Они бежали по мокрому полю, с трудом выдирая из грязи тяжелые сапоги.
— Кто разрешил дождь? Это государственное преступление! Прекратить! Немедленно прекратить! — задыхаясь, орал капитан королевской стражи.
— А может, это тебя прекратить? — загремело сверху.
И тотчас тяжелые капли забарабанили по голове и плечам капитана королевской стражи. Он хотел что-то крикнуть, но струи дождя заткнули ему рот, залили глаза. Капитан втянул голову в плечи, согнулся, закрывая лицо руками.
Мокрые мальчишки с хохотом разбежались кто куда. Лоскутик перескочила через забор.
— Лети сюда! Скорей! — крикнула она Облаку.
Облако перевалило через забор, полетело рядом.
— Держите вот это! Белое! Круглое! — закричал, отфыркиваясь, капитан королевской стражи.
Лоскутик и Облако свернули в переулок.
Облако стало совсем маленьким. Оно хрипло дышало. Летело рывками, опускаясь все ниже и ниже, почти волочилось по земле. Сзади их нагонял топот подкованных железом сапог.
— Превращайся скорее! — крикнула Лоскутик Облаку. — Ну хоть в кого-нибудь!
— Так не могу, — простонало Облако, — мне надо подумать, сосредоточиться.
Топот приближался.
Лоскутик обернулась. Облако отстало шагов на десять. Лоскутик бросилась к нему, подняла с земли.
Подбежала к забору, села на землю, дрожащими руками принялась мять Облако.
Вылепила маленькую головку с гребешком, пару прижатых к телу крыльев. Хвост вылепить не успела.
Из-за угла вынырнули капитан стражников и солдаты.
Лоскутик быстро накрыла Облако фартуком.
— Эй, оборвашка, что ты там прячешь под фартуком? — крикнул капитан королевской стражи.
Один из солдат кончиком пики приподнял край фартука.
— Это… это курица моей бабушки… — пролепетала Лоскутик.
— Хм… — пробормотал солдат, — странная курица…
— Если такова курица, то какова же сама бабушка? — покачал головой второй солдат.
— Хватит болтать! — прикрикнул на них капитан. — Отвечай, нищенка, не видела ли ты тут чего?
— А чего? — спросила Лоскутик, глупо моргая глазами.
— Ну, такого… — попробовал объяснить капитан, делая руками воздухе какие-то непонятные круги. — Вот такого, понимаешь?
— Какого такого? — Лоскутик заморгала еще чаще.
— Ну, этакого… — вконец сбился капитан.
— Какого этакого? — Лоскутик посмотрела на капитана, открыв рот.
— Э, да что с ней связываться! — махнул рукой капитан. — Глупа как пробка, ничего не понимает. Капитан и солдаты протопали мимо. Лоскутик перевела дух. Посмотрела на Облако. Облако лежало грустное, присмиревшее.
— Ты кто? — недоверчиво спросило Облако, глядя на Лоскутика туманным взглядом.
— Как это «кто»? — удивилась Лоскутик.
— А, помню, ты была такая зеленая, развесистая и росла на опушке… — пробормотало Облако.
— Да ты что? — уже с испугом сказала Лоскутик.
— Ага, ты ловила комаров на болоте…
— Да нет же!
— А… Ты говорила «тик-так»! и показывало время на городской башне.
— Какое время? Что с тобой?
— Я тебя не знаю, — печально сказало Облако. — Я все забыло. Ну, я полетело! Пока.
— Постой! Я дала тебе напиться… — робко напомнила Лоскутик.
— Что-то такое было, — задумчиво протянуло Облако. — Напиться… напиться… Видишь ли, у меня в голове вода, а я ее всю вылило. Я выплакало всю свою память. Все, что помнило. Ну, прощай!
— Да подожди! — с отчаянием воскликнула Лоскутик. — Еще у меня сегодня день рождения. А ты говорило: дождь-рождение.
— Да, да, припоминаю, что-то такое было… — Облако немного посветлело.
— А потом ты превратилось в двенадцать собак…
— Да, да, это я помню…
— И мы пошли…
— Стой! Молчи! Вспомнило! Мы пошли в лавку к Мельхиору…
— Да!
— Ты — Лоскутик!
— А, вот где ты! Попалась, голубушка!
По улице шла Барбацуца. Из ее единственного глаза, от ярости просто сыпались искры. Она только что побывала во дворце и узнала, что король вовсе не хочет манной каши, а главный повар и не думал посылать за ней голубей.
Облако тут же свернулось клубком, шмыгнуло Лоскутику под локоть и там затаилось.
Барбацуца приближалась медленно, не спеша, и это было страшнее всего. Тень ее упала на Лоскутика. Лоскутик прижалась спиной к забору.
— Где была? Признавайся, — спросила Барбацуца тихо и сипло.
— Платье покупала! — подсказало Облако, слабо шевельнувшись под мышкой.
— Платье покупала… — помертвев, повторила Лоскутик.
— Врешь! Если ты покупала платье, то у тебя должно быть платье! Где оно? Покажи!
Барбацуца занесла над головой Лоскутика сжатые кулаки.
Лоскутик невольно вытянула вперед руки, чтобы защитить голову от удара, и вдруг на ее руках, легко развернувшись, повисло белоснежное кружевное платье.
Ветер раздул кружевной подол, зашевелил бантами и оборками.
Кружево было такое тонкое, что казалось, вот-вот растает на глазах.
Даю голову на отсечение, что ни одна принцесса на свете не отказалась бы от такого платья!
— Ты купила себе это платье? Нищенка! Кружевное? Замарашка! С бантами? Побирушка! Белое? Самое непрактичное! — Барбацуца от возмущения с трудом находила слова.
Она уже протянула руки, чтобы схватить платье, но кто-то опередил ее.
Ее опередила маленькая жалкая дворняжка.
Что это была за ничтожная тварь!
Во-первых, у нее было всего лишь три ноги, да и то больше похожих на кривые паучьи лапки. Хвоста и ушей не было и в помине.
Она была так худа, что все ребра, проткнув кожу, вылезли наружу.
Но все это не помешало собачонке быть очень проворной.
Она высоко подпрыгнула и ловко цапнула за подол прекрасное кружевное платье. Затем, часто перебирая своими тремя лапками, бросилась наутек.
Кружевное платье волочилось по пыльной дороге.
— Ах, проклятая! — крикнула Барбацуца и бросилась за мерзкой собачонкой.
Казалось, она вот-вот ухватит платье за рукав.
Но собачонка отчаянно тявкнула, поддала ходу, перемахнула через канаву, пролезла в щель под забором и скрылась.
Глава 10
Удивительное происшествие на закате
«Ни за что не проснусь, — подумал художник Вермильон и тут же понял, что больше он не заснет. — Ну хорошо, пусть я не засну. Но уж глаза открыть меня никто не заставит».
Он знал, что он увидит. Битые стекла на полу, сломанные рамы, разодранные в клочья портреты.
Прежде художник Вермильон жил припеваючи.
Придворные щеголи и богачи с утра до вечера толклись в его мастерской и охотно заказывали ему свои портреты.
Но шли годы, и художнику открывались глубокие тайны мастерства. Он научился смотреть на мир особым взглядом. Видеть красоту самых простых вещей: камня и грубого глиняного кувшина.
Сам того не желая, он стал рисовать людей такими, какие они были на самом деле, и совсем не такими, какими они хотели казаться.
Самое удивительное, что художник даже не думал об этом. Это получалось у него как-то само собой. Но трусы на его портретах были трусами, как бы они ни пыжились, стараясь изобразить себя смельчаками.
Льстецы — льстецами.
А обманщик, даже если ему удалось убедить всех, что честнее его не сыщешь человека во всем королевстве, все равно на портрете выглядел обманщиком.
Надо ли говорить, в какую ярость приходили все эти люди, увидав свои портреты?
И все-таки художник Вермильон еще как-то сводил концы с концами.
Но вот наступил этот несчастный день, и все рухнуло.
Теперь художник был окончательно разорен, а мастерская его разгромлена. Как же это случилось?
Весь этот день неудачи преследовали художника.
С утра к нему заявился главный королевский пирожник и заказал свой портрет.
На вид пирожник был очень добрый и симпатичный. У него были толстые, мягкие щеки и сладкая улыбка.
Но так как на самом деле он был человеком жадным и жестоким, то и на портрете он получился именно таким.
— Это клевета, а не портрет! — разозлился главный пирожник.
Он подтащил художника к большому зеркалу, висевшему на стене.
— Ах ты негодяй! Посмотри, какие у меня добродушные щеки, честный нос и славные, располагающие к себе уши! Посмотри, какой я славный парень! Этакий миляга и симпатяга! А ты меня каким изобразил? Это клевета, а не портрет!
Главный пирожник ушел, хлопнув дверью, не заплатив художнику ни гроша.
А Вермильон, чувствуя себя очень усталым, решил немного прогуляться.
Он перешел мост Бывшей Реки и вышел на площадь Забытых Фонтанов.
Солнце, похожее на докрасна раскаленную сковородку без ручки, уходило за сверкающие кровли дворца.
Художник глянул на него один раз и опустил голову.
«Как это печально и пусто — солнце на голубом небе, — подумал он. — Закат делают прекрасным облака. Как жаль, что люди в нашем городе никогда не видели красивого заката. Наверно, поэтому они такие скучные и злые…»
Художник глянул на небо еще раз и тихо ахнул.
Все изменилось.
Над городом плыло Облако. Казалось, небо запело.
Облако было все кружевное и нежное. Лучи солнца охватили его снизу, наполнили золотом.
«Оно похоже на лебедя или на корабль под парусами, — подумал художник. — Нет, больше всего оно похоже на кружевное платье. Да, да! На платье из тончайшего кружева. А вот из-за него выплыло еще одно облако. Это похоже на какого-то зверька. Пожалуй, больше всего на трехногую собачонку».
Художник оглянулся., Ему хотелось, чтобы кто-нибудь еще увидел это чудо.
Но как назло, на площади не было ни души.
В это час все богатые люди уже ложились спать. «Больше спишь — меньше пьешь!» — была их любимая поговорка.
Вдруг все жители окрестных домов разом вздрогнули, скатились с постелей, вскочили со стульев. В каждом доме что-нибудь упало или покатилось по полу.
Главный повар уронил склянку с успокоительными каплями на и без того совершенно спокойный коврик около своей кровати.
«Бом! — вставайте! Бум! — очнитесь! Бам! — проснитесь!» — гудел большой колокол на колокольне.
«Бегом! Бегом! Бегом!» — вторили маленькие колокола.
Не трудно догадаться, что виновником всей этой суматохи был художник Вермильон. Он забрался на колокольню и поднял этот немыслимый трезвон.
На площади быстро собралась толпа. Все улицы, идущие к площади, были усеяны ночными колпаками и домашними туфлями. Люди спрашивали друг друга:
— Что случилось?
— Пожар?
— Землетрясение?
— Эй, почему ты звонишь во все колокола? — крикнул художнику начальник королевской стражи, который второпях выбежал из дома с подушкой в руках и теперь прижимал ее к животу.
— Посмотрите, какой закат! — закричал с колокольни художник. — Облако! Облако! Посмотрите, какое красивое облако! Да глядите же! Оно тает! Оно уплывает!
Начальник королевской стражи попросил главного тюремщика немного подержать его подушку, взобрался на колокольню и за шиворот стащил художника.
— Уж я-то знаю, что сделать с этим сумасшедшим! — прошипел главный тюремщик и звякнул большой связкой ключей.
— И я знаю! — воскликнул торговец крысиным ядом, встряхивая мешок со своим товаром.
— И я знаю! — прохрипел продавец пеньковых веревок, проводя вокруг своей длинной жилистой шеи.
А художник стоял молча, совершенно оглохший от звона колоколов, и тихо улыбался.
— Я уже давно понял, какой это негодяй! Ведь он нарочно изобразил меня трусом! — со злобой сказал начальник королевской стражи.
— А меня — обманщиком! — с оскорбленным видом добавил продавец лекарства от плохого настроения.
— А глядя на мой портрет, можно подумать, что я круглый невежа! — воскликнул воспитатель богатых детей, который на самом деле думал, что дважды два будет пять.
И все они толпой отправились в мастерскую к художнику. Они сломали его мольберт, в клочья разодрали его картины и рисунки. «Нет, нет, ни за что не открою глаза», — снова подумал художник.
Он крепко зажмурился, но почему-то перед его глазами появился кувшин. Глиняный запотевший кувшин, полный воды. От него так и потянуло холодком.
Художник застонал и замотал головой. Но проклятый кувшин и не думал исчезать. Он наклонился. Струя воды упала и разбилась о дно стакана.
Художник вцепился зубами в подушку.
— Буль-буль-буль!.. — дразнил его кувшин.