А в конце 20-х годов ХХ века, когда начал писать свой роман Михаил Булгаков, таких литературных псевдонимов было полно. Потому что советская власть, установившаяся в России в начале 20-х, после победы в гражданской войне Красной армии над Белой, всячески поощряла бедных и малообразованных, внушая им, что сама их бедность – уже замечательное качество, а богатые, сколько бы пользы не принесли они ранее своей стране, ничего, кроме тюрьмы и пули, не заслуживают. А кто читал повесть Булгакова «Собачье сердце» или хотя бы смотрел замечательный фильм по ней, знает, как относился Булгаков к тем, кто заявлял себя «трудовым элементом» безо всяких на то оснований.
Были известны поэты Иван Приблудный, Михаил Голодный. И любовь к таким именно псевдонимам уже изображалось некоторыми писателями – современниками Булгакова – сатирически. Например, в романе Н. Никандрова действуют молодые – ну, не писатели, а скорее решившие, что они писатели, – Антон Нелюдимый, Анна Новая, Антон Тихий, который рвется в дом писателей в галошах на босу ногу – примерно так, как вскоре в романе Булгакова явится в специально писательский ресторан (куда пускали только по удостоверениям) Иван Бездомный в нижнем белье... Литераторы в этом романе знакомятся, называя свои «литературные имена»: «Я Иван Бездомный. – А я Иван Бездольный. – А я Иван Безродный». Есть там Антон Нешамавший и Антон Неевший.
В первой редакции своего романа Булгаков дает герою – довольно невежественному человеку, пишущему стихи, которые он сам же потом в порыве откровенности назовет «чудовищными», – имя «Антоша Безродный». А потом останавливается на «Иване Бездомном». Как вы уже заметили, имена «Антон» и «Иван» почему-то пользовались особенным спросом у молодых поэтов.
3Так вот, появился в этот страшный вечер в аллее на Патриарших прудах (до сих пор, заметим, любимых москвичами, но с легкой руки автора романа «Мастер и Маргарита» и не только москвичами) человек. «Он был в дорогом костюме, в заграничных, в цвет костюма, туфлях».
Ну кого сегодня можно удивить «заграничными туфлями»? А вот когда Булгаков писал свой роман, а также и тогда, когда роман печатался – через 25 лет после смерти автора! – эти туфли в цвет дорогого костюма были, представьте себе, очень и очень необычной для повседневной советской жизни деталью. И недаром они обратили на себя внимание двух собеседников – как и весь облик незнакомца. Потому что один из этих собеседников – Иван Бездомный – одет так: «в заломленной на затылок клетчатой кепке», а также в «жеваных белых брюках и черных тапочках». Вот по этому костюму в те годы сразу было видно – наш человек, советский!
Вернемся к портрету незнакомца: «Серый берет он лихо заломил на ухо, под мышкой нес трость с черным набалдашником в виде головы пуделя». Замечу, что пудель этот – непростой: при его помощи людям начитанным, таким, кто читал знаменитого «Фауста» знаменитого Гёте, автор «Мастера и Маргариты» давал некий знак – будьте настороже!
«По виду – лет сорока с лишним. Рот какой-то кривой. Выбрит гладко. Брюнет. Правый глаз черный, левый – почему-то зеленый. Брови черные, но одна выше другой. Словом – иностранец».
На мой вкус, последняя фраза – очень, очень смешная. Почему если разные глаза, кривая улыбка и одна бровь выше другой, то «словом – иностранец»?! Но Булгаков хорошо знал советский быт. В то время, когда он писал свой роман, уже возник типовой облик советского человека. И неписаной особенностью этого человека было – не выделяться, быть похожим на всех остальных.
Потому что те, кто как-то выделялись, – костюмом или даже просто внешностью, – недолго гуляли на свободе. Рассказывают, что замечательного поэта и писателя Даниила Хармса (мы с вами к нему еще когда-нибудь обратимся), который выглядел как иностранец, – и иностранный псевдоним взял нарочно (Хармс, а не какой-нибудь Безродный или Разутый), хоть был вполне русским, – добрые советские люди не раз сдавали милиции как «иностранного шпиона». А разве много надо ума, чтобы понять, что шпион будет стараться одеться так, чтоб его ни в коем случае не приняли за иностранца? Но велико было недоверие советских людей ко всякому, кто не похож на других. (В конце концов Хармс был арестован и расстрелян.)
Иностранцы же попадались на улицах Москвы и тем более других городов крайне редко – и обязательно в сопровождении приставленных к ним специальных людей: чтобы не допустить непредусмотренных контактов с советскими людьми. Все было под контролем.
Сейчас, через 15 с лишним лет после конца советской власти и полученной всеми нами в результате этого, среди прочих свобод, и свободы любых «контактов» одного человека с другим, не так-то легко все это себе представить, вообразить. Но Булгаков среди этого жил – и пытался описать.
4И вот предполагаемый иностранец (дальше его автор так и называет – будто под влиянием своих героев) усаживается «на соседней скамейке, в двух шагах от приятелей.
«Немец...» – подумал Берлиоз.
«Англичанин... – подумал Бездомный. – Ишь, и не жарко ему в перчатках».
А иностранец окинул взглядом высокие дома, квадратом окаймлявшие пруд, причем заметно стало, что видит это место он впервые и что оно его заинтересовало».
А вот теперь – внимание! Кто еще не читал романа – читайте нижеследующий абзац особенно внимательно.
«Он остановил взор на верхних этажах, ослепительно отражающих в стеклах изломанное и навсегда уходящее от Михаила Александровича солнце, затем перевел его вниз, где стекла начали предвечерне темнеть, чему-то снисходительно усмехнулся, прищурился, руки положил на набалдашник, а подбородок на руки».
Ничто вас здесь не удивило?
Конечно, кое-кто из внимательных читателей споткнулся на этих словах: «...навсегда уходящее от Михаила Александровича солнце».
Вот вам и еще один сигнал о том, что этот вечер кончится страшно.
«Иностранец вдруг поднялся и направился к писателям.
Те поглядели на него удивленно.
– Извините меня, пожалуйста, – заговорил подошедший с иностранным акцентом, но не коверкая слов, – что я, не будучи знаком, позволяю себе. но предмет вашей ученой беседы настолько интересен, что.
Тут он вежливо снял берет, и друзьям ничего не оставалось, как приподняться и раскланяться».
Ну а дальше события идут по нарастающей – и вечер кончается трагическим образом, как не раз намекнул автор. Пересказать эти первые, да и последующие главы нет никакой возможности, а надо просто читать. Тогда узнаете, что это за иностранец (подсказка: помните пуделя? В образе пуделя появляется у Гете Мефистофель в комнате Фауста) и чем кончился этот душный вечер для Берлиоза. И конечно, впервые встретитесь с котом, спокойно сующим кондуктору трамвая гривенник за проезд...
5На разных страницах романа идет тонкая игра с тем, что можно назвать словами советского языка, т. е. советизмами. Это не тот язык, на котором в советское время говорили люди дома или в дружеских компаниях, а тот, на котором делали доклады генеральные секретари коммунистической партии, выступали люди на официальных митингах, писались газетные «передовицы» – статьи без подписи, исходившие «сверху», от самой власти.
Булгаков высмеивает этот язык.
На сеансе в Варьете (где произойдут потрясающие события), идет, например, такой диалог. Поглядывая на зрительный зал, Воланд спрашивает у Коровьева (он же Фагот) – «Ведь московское народонаселение значительно изменилось?» – и сам продолжает свою мысль: «Горожане сильно изменились. внешне, я говорю, как и сам город, впрочем.
О костюмах нечего уж и говорить, но появились эти... как их... трамваи, автомобили.
– Автобусы, – почтительно подсказал Фагот».
А конферансье Жорж Бенгальский обеспокоен.
Он чувствует, что диалог какой-то не такой. И решает вмешаться.
«Иностранный артист выражает свое восхищение Москвой, выросшей в техническом отношении, – тут Бенгальский дважды улыбнулся, сперва партеру, а потом галерке.
Воланд, Фагот и кот повернули головы в сторону конферансье.
– Разве я выразил восхищение? – спросил маг у Фагота.
– Никак нет, мессир, вы никакого восхищения не выражали, – ответил тот.
– Так что же говорит этот человек?
– А он попросту соврал! – звучно, на весь театр сообщил клетчатый помощник».
Обращу ваше внимание только на слово выросшей.
Идеей беспрерывного роста новой, советской России был проникнут весь общественный быт. О «ростках нового» постоянно говорил и писал Ленин. Газеты заклинали: «Выросла пролетарская литература, вырос и пролетарский писатель», «В СССР не только русские, но ни одна национальность... не думает останавливаться в своем росте... в росте не в западного европейца, а в человека будущего коммунистического общества». Излюбленные заголовки газетных статей – «За дальнейший рост советской литературы».
«Расти» было непременной обязанностью всех и каждого. Уже в 1950-е – 60-е годы «оттепели» – поэт А. Твардовский высмеивал это слово в поэме «Теркин на том свете», рисуя некоего деда, который «Близ восьмидесяти лет / он не рос уже нисколько, / Укорачивался дед».
Таких советизмов в романе Булгакова немало – вредитель, вылазка, маскирующийся, массы, протащить, разоблачить и т. п., и со всеми с ними идет тонкая стилевая игра: Булгаков, в отличие от большинства, не принимает советского языка.
6Этот роман – и о любви.
«Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви? Да отрежут лгуну его гнусный язык!
За мной, мой читатель, и только за мной, и я покажу тебе такую любовь!»
Вполне в соответствии с названием в романе вы встретитесь с историей потрясающей любви Мастера и его Маргариты, начавшейся внезапно. О ней Мастер рассказывает Ивану Бездомному – в психиатрической клинике, где оба они, прежде незнакомые, оказались из-за Понтия Пилата.
«Она повернула с Тверской в переулок и тут обернулась. Ну, Тверскую вы знаете? По Тверской шли тысячи людей, но я вам ручаюсь, что увидела она меня одного и поглядела не то что тревожно, а даже как будто болезненно. И меня поразила не столько ее красота, сколько необыкновенное, никем не виданное одиночество в глазах!»
Тут-то все и произошло.
«Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих. Так поражает молния, так поражает финский нож!»
Словом – читайте роман. Ведь он удивительным образом остается, по всем опросам, любимой книгой людей от 12 до 17 лет.
«БЕДНЫЙ РОБИН КРУЗО!»
1Примерно триста пятьдесят лет тому назад, в сентябре 1659 года люди плыли на корабле, нагруженном товаром. И как только они пересекли экватор, налетел ураган – и бушевал в течение двенадцати дней.
Наконец корабль бросило на мель. Надо было спешно покидать его, потому что в любой момент корабль могло расколоть надвое. Ничего не оставалось, как спуститься в единственную уцелевшую шлюпку – и отдаться на волю бушующих волн.
И все одиннадцать человек оказались в ловушке. Их вот-вот должна была захлестнуть огромная волна. «Мы гребли к берегу с отчаянием в сердце, как люди, которых ведут на казнь. Мы все понимали, что едва только шлюпка подойдет ближе к земле, прибой тотчас же разнесет ее в щепки».
Бывают положения, из которых действительно нет хорошего выхода (хотя вообще-то его надо искать до последнего).
«Вдруг разъяренный вал, высокий, как гора, набежал с кормы на нашу шлюпку. Это был последний, смертельный удар. Наша шлюпка перевернулась. В тот же миг мы очутились под водой. Буря в одну секунду раскидала нас в разные стороны.
...Я очень хорошо плаваю, но у меня не было сил сразу вынырнуть из этой пучины, чтобы перевести дыхание, и я чуть не задохся. Волна подхватила меня, протащила по направлению к земле, разбилась и отхлынула прочь, оставив меня полумертвым, так как я наглотался воды». Много раз волна накрывала его и тащила назад прежде, чем ему удалось выкарабкаться на сушу.
Сначала он бегал и прыгал и даже пел и плясал от радости. А потом до него дошло, что его одежда промокла насквозь, а переодеться не во что, что у него нет ни пищи, ни пресной воды – и никакого оружия, чтобы обороняться от диких зверей.
«Вообще при мне не оказалось ничего, кроме ножа, трубки да жестянки с табаком.
Это привело меня в такое отчаяние, что я стал бегать по берегу взад и вперед, как безумный».
Он ждал, что ночью его растерзают хищные звери – ведь они выходят на охоту по ночам. Решил взобраться на большое ветвистое дерево – и спать на нем.
«Спал я сладко, как не многим спалось бы на такой неудобной постели, и вряд ли кто-либо после такого ночлега просыпался таким свежим и бодрым».
Так началась долгая и необычайно деятельная жизнь на необитаемом острове того, кого английский писатель начала XVIII века Даниэль Дефо изобразил в романе под длинным названием:
«Жизнь, необыкновенные и удивительные приключения Робинзона Крузо, моряка из Йорка, прожившего двадцать восемь лет в полном одиночестве на необитаемом острове, у берегов Америки, близ устья великой реки Ориноко, куда он был выброшен кораблекрушением, во время которого весь экипаж корабля погиб, с изложением его неожиданного освобождения пиратами. Написано им самим».
В те времена, когда Дефо писал эту свою книгу, читатели не признавали никакого вымысла. Серьезные, трудолюбивые люди, они полюбили мемуары, достоверное, обстоятельное изложение реальных событий. И история злоключений и поразительных успехов Робинзона Крузо описана так, что в реальности излагаемого совершенно невозможно усомниться.
Писателю было почти 60 лет, когда вышла эта книга. Он никак не ожидал такого большого успеха, который выпал на ее долю.
На долгие времена герой Дефо стал примером человека, не впавшего в уныние – когда все решительно его к этому располагало, не согнувшегося перед тяжелейшими обстоятельствами, а превозмогшего их.
Поговорка «Терпение и труд все перетрут» могла бы быть одним из эпиграфов к его книге.
2В отрочестве все – и девочки, и мальчики, – размышляют над тем, что же такое – настоящий мужчина? Кого и за что можно так назвать?
Если кому-то кажется, что настоящий мужчина – тот, у кого много или очень много денег, – это ошибка. Потому что любые деньги можно отнять – тем или иным способом.
Некоторые думают, что это – тот, кого все боятся. И опять невпопад – всегда найдется кто-то, кто его не испугается. И вообще это малоприятный тип – такой, кого все боятся. Все уважают – это можно понять.
Я бы сказала, что настоящий мужчина – это тот, с кем не страшно оказаться на необитаемом острове.
Про которого точно знаешь – он сумеет там выстроить для тебя дом. А если не хватит материала на стены – он будет держать крышу над твоей головой руками.
3Все матросы и пассажиры погибли, а корабль уцелел. Прилив снял его с мели и пригнал довольно близко к берегу. Робинзон сплавал на корабль и понял, что оттуда есть что перевезти на берег. Связав запасные мачты канатом, он соорудил плот и стал перевозить на берег припасы. Большой удачей стало то, что, выброшенный на остров в чем был, Робинзон нашел на корабле ящик корабельного плотника. «Это была для меня поистине драгоценная находка, которой я не отдал бы в то время за целый корабль, наполненный золотом». Все относительно, мои юные друзья!
В течение последующих лет Робинзон выстроил себе хижину, выдолбил пирогу, приручил диких коз, сеял злаки, собирал урожай, молол зерно и пек хлеб. И не видел много лет ни одного человека.
Описание того, как он обживал остров и в одиночку, своими руками устраивал себе жизнь все лучше и лучше – это и есть самое интересное в этой книге. Она показывает наглядно – человек может все, если не теряет присутствия духа.