Из всего сказанного мною, надеюсь, милостивые государи и милостивые государыни, у вас могло составиться понятие, что гомеопатическая терапия или гомеотерапия есть истинная физиологическая терапия, строго основанная на физиологическом или патологоанатомическом основании сравнительной патологии естественных и лекарственных болезней, и представляет высшую ступень, достигнутую до настоящего времени терапевтическим искусством. С этой точки зрения гомеопатия заслуживала бы не презрения со стороны врачей, а наоборот, глубокого и усердного изучения. Если какая-либо медицинская система заслуживаете название научной, то это именно гомеопатия. Будущность всей терапии лежит в гомеопатии.
В заключение, позвольте вас поблагодарить, милостивые государи и милостивые государыни, за то внимание, с которым вы выслушали моё скучное изложение.
(Продолжительные рукоплескания)
* * *Председатель постоянной комиссии Педагогического музея, генерал-майор В. П. Коховский: Прежде чем начнутся прения, я нахожу необходимым установить возможно правильную точку зрения на наше сегодняшнее собрание.
По установленным в Педагогическом музее правилам, каждая программа публичных чтений, предлагаемых для этой аудитории, должна быть предварительно обсуждена в комиссии музея, и если эта программа одобрена в комиссии, а затем и утверждена цензурой, то тогда она может быть исполнена в этой аудитории. Роль комиссии довольно велика, а потому я несколько остановлюсь на её значении.
Семнадцатилетний опыт приводит меня к следующему заключению об отношении комиссии музея к тем программам, которые вносятся на её обсуждение.
Все эти программы или, лучше сказать, темы, я разделил бы на несколько категорий. К первой из них я отнёс бы ты темы, которые в научном отношении совершенно бесспорны и вполне отвечают требованиям современной науки. Эти темы комиссия музея предлагает осуществлять в этой аудитории во всем известной форме публичных лекций. На публичных лекциях лектору остаётся обнаружить своё искусство популяризировать научные истины, а популяризация научных знаний составляет одну из задач настоящей аудитории. Ко второй категории я отнёс бы такие темы, которые, по существу своему, спорны… К подобного рода темам комиссия относится двояко: либо отсылает автора или лектора в печать, дабы подвергнуть изложение его темы научной критике, либо допускает исполнение данной программы в своей аудитории. Но последнее она делает только в том случае, если признаёт большое общественное значение за данной темой. Выполнение подобных тем ставится в несколько иные условия. Это, пожалуй, та же публичная лекция, но сопровождаемая собеседованиями между специалистами или, скажем, диспутом. Эти диспуты, хотя не всегда полны и не всегда могут быть закончены по недостатку времени, тем не менее, дают слушателю возможность ориентироваться в вопросе, избежать, по возможности, увлечения и искать правду. Наконец, к третьей категории относятся те темы, которые противоречат современной науке. Вообще, таких тем немного вносилось в комиссию музея, и я характеризовал бы их следующим примером: лет 10–12 назад в Берлине один профессор выступил для того, чтобы доказать, что Земля стоит неподвижно, а Солнце и все небесные тела совершают вокруг неё суточное и годовое вращение. Подобные темы отрицаются комиссией музея, и ни одна из них не была ею допущена.
Когда в комиссию музея была внесена программа той беседы, которую мы сейчас выслушали, то тотчас же сказалась спорность тех положений, которые так талантливо защищает почтенный лектор. Одни из членов комиссии (меньшинство) очень убедительно доказывали невозможность допущения подобных тем для публичных бесед, другие же члены, разумеется, большинство, стояли за принятие этой программы и за допущение её выполнения в нашей аудитории, руководствуясь тем, о чём я уже сказал, а именно большим общественным значением возбуждённого вопроса.
Чего же мы будем ожидать от сегодняшнего собрания? Будет ли комиссия решать этот вопрос, который, в существе дела, есть вопрос медицинский? Без сомнения — нет, ни малейшим образом. Комиссия и всё собрание наше будут удовлетворены, если этот вопрос будет перенесён отсюда в учёные медицинские сферы, где авторитеты науки могли бы доказательно и на понятном для всех образованных людей языке сказать своё о гомеопатии окончательное заключение.
(Рукоплескания).
(После 20-минутного перерыва)
Председатель: Я просил бы в прениях держаться такого порядка: остановиться прежде на тезисах 6-м и 8-м[6], которые, мне кажется, наиболее важны, а затем, если время позволит и найдутся желающие говорить, можно будет возражать и по другим тезисам, и вообще по всем пунктам программы.
Слово принадлежит доктору Вирениусу.
Доктор Вирениус: Когда комиссия обсуждала программу д-ра Бразоля, я находился в меньшинстве и высказал такое мнение, что, на основании моего личного опыта, я полагаю, что когда д-р Бразоль прочтёт свою лекцию, то из врачей не явится оппонентов, желающих ему отвечать. Оказывается, что оппонентов из врачей всего двое, так что случилось именно то, что я предсказал. Я дал слово говорить, поэтому я и говорю. Входить во все подробности того, о чём говорил д-р Бразоль, мне кажется, вообще нет никакой возможности в течение короткого времени: тут требуются, само собой, целые дни, так как надо было бы идти по пятам всего того, что он излагал. Поэтому необходимость, ввиду недостатка времени, заставляет меня ограничиться только самым существенным.
Мы, врачи, не разделяем мнения гомеопатии на том основании, что все основы гомеопатии недоступны нашему теоретическому и практическому пониманию. Так, существование закона подобия, выставляемого гомеопатией — как бы на него ни смотреть и как бы ни искать его подтверждения в теории — решительно не находит никаких подтверждений. Кто сколько-нибудь знаком с биологией и признаёт какое-нибудь определение жизни — считать ли это противодействием смерти, считать ли это определённым сочетанием изменений, или, наконец, считать взаимодействием среды с организмом — какое бы мы ни взяли определение жизни, признаваемое специалистами, повсюду мы видим такое определение: борьба разнородных противоположных элементов. Жизнь возможна только при противоположении элементов, иначе понять жизнь мы не в состоянии. Движения возможны только тогда, когда элементы разнородны. Так что, смотря на живой организм, мы не можем понять, чтобы на организм действовало что-либо, не будучи с ним разнородно. Если допустить, что лекарство вызывает в организме тот же процесс или подобный тому, который оно излечивает, то тогда понадобилось бы допустить действительно две причины, одинаково вызывающие один и тот же процесс. Тут одна причина устраняет другую, т. е. причина, производящая, например, воспаление и т. п., лечится тем лекарством, которое вызывает тот же самый процесс или аналогичный ему. Мы иначе не можем понять такого влияния, как именно в смысле умноженного действия, т. е. влияние А + влияние В + влияние С дают сумму влияний. Но каким образом сумма влияний, т. е. увеличение влияния ведёт к устранению болезненного процесса — этого понять невозможно; гомеопаты же допускают это, как основу.
Второе основание гомеопатии — минимальные дозы. Минимальные дозы мы допустить не можем. Мы допускаем на практике только те средства, которые, как бы ни были незначительны в весовом отношении, всё-таки доступны химическому и физическому анализу. Но если вещество недоступно никакому анализу, ни физическому, ни химическому, ни анализу наших органов внешних чувств, то ни такого вещества, ни действия его мы принять не можем, так как мы не можем этого понять. И если нам представляется слушать даже рассказ о действии невозможно малого количества вещества, то мы прямо отказываемся отвечать на это или говорить что-либо. В особенности, если наряду с этим минимальным весовым количеством, т. е. действием минимального количества лекарства, вы поставите параллельно массу таких случаев, которые излечиваются без всяких средств, а силой самой природы, то тогда ещё более умалится достоинство учения, которое предлагает невозможно малые дозы. Наука медицины в настоящее время ведёт к тому, что главная сущность её изучения заключается в изучении причин болезней и предохранительных средств к недопущению действия болезней. Так что всё это приводит к профилактике. Гораздо важнее надеть на собаку намордник, чем лечить всякими средствами укушенных ею людей. Словом, лучше всего и прежде всего стараться об устранении причины болезни и приискании предохранительных средств, тем более, что опыт нам показывает, что в 90 случаях из 100 излечивает не искусство при пособии человека, а сама природа излечивает болезненный организм. К этому ведёт наука, и с каждым днём эти случаи увеличиваются. Так что влияние современной медицины, конечно, будет то, что она постарается только устранять причины и найти средства к тому, чтобы не допустить действия вредных влияний на организм. Что природа сама излечивает — это мы видим на каждом шагу. Если мы возьмём старый организм, то ничего не докажем, но если возьмём организм молодой, в самую лучшую пору жизни человека, например, его отроческий возраст, то мы увидим, что в этом возрасте все болезни излечиваются сами собой, без всяких средств. Так что если, например, воспаление лёгких у 15-летнего вы будете лечить хинином, водой или ничем, то все эти средства будут одинаково вести к излечению.
Вот в виду всех этих подробностей, если перед нами является учение, которое в своих основах не может быть понято теоретически и не подтверждено нашим опытом, и если является убеждение в том, что без всякого лечения реакция организма может быть настолько сильна, что болезнь сама собой устраняется, в таком случае, само собой, мы не можем допустить такого рода учения, ни в теоретическом, ни в практическом отношениях.
Вот сущность моих замечаний. Прибавлю ещё только следующее. Почему выходит такое ожесточение в спорах аллопатов с гомеопатами? Мне кажется потому, что они спорят, стоя на совершенно разной почве. Говоря о законе подобия, аллопаты стоят на своей аллопатической почве, а гомеопаты, говоря об этом же законе, говорят то же самое, что аллопаты, но когда является перед ними оппонент, то они становятся на свою гомеопатическую почву. Стоя на этих двух почвах, никогда сойтись нельзя. А почему они всегда разойдутся? Потому что мы, говоря о законе подобия, стоим на почве нашей, аллопатической, а между тем гомеопаты, рассуждая об этом законе, пользуются услугами и своей науки, и негомеопатической науки, так что в конце своего заключения они берут доводы и из того, и из другого заключения. Поэтому в cпopе с публикой, малознакомой с медициной, конечно, гомеопат может пользоваться даже просто диалектикой, игрой слов и оставаться всегда впереди. Только на этом основании, нам кажется, гомеопатия может иметь успех; но, по моему мнению, гомеопатия не может иметь значения научного — ни теоретического, ни практического.
Доктор Бразоль (обращаясь к председателю): Позвольте мне возразить.
Председатель: Вам принадлежит слово
Доктор Бразоль: Доктор Вирениус начал с того, что стал говорить о биологическом значении закона подобия, т. е. о том, о чём я именно не говорил сегодня по недостатку времени. Если посвятить ещё часа 2–3 этому вопросу, то можно было бы указать д-ру Вирениусу немало фактов в опровержение сказанного им выше мнения, что будто бы наш закон подобия стоит в резком противоречии со всеми биологическими законами. Но так как я не желаю выходить из пределов моей программы, а в двух-трёх словах не могу указать на многочисленные опорные точки нашего закона, то я позволю себе оставить этот вопрос без возражения. Я хотел, главным образом, обратить внимание просвещённой аудитории на то, что закон подобия есть закон индуктивный, т. е. основанный на опыте и наблюдении, как и все другие законы природы. Следовательно, индуктивный закон может и не быть доказан априорным или дедуктивным мышлением. На это я указал с самого начала и желал бы, чтобы доктор Вирениус попытался опровергнуть меня именно с этой точки зрения, а не возбуждал бы новых вопросов, которые не могут подлежать обсуждению в настоящем заседании.
Затем доктор Вирениус перешёл к минимальным дозам, т. е. к вопросу, которого я также в одном заседании решительно не в состоянии исчерпать. Гомеопатический закон основан на трёх неопровержимых положениях, из которых первое есть закон подобия, второе — исследование лекарств на здоровом человеческом организме, и третье — действительность гомеопатических доз. О последних двух вопросах я говорить в этом заседании не могу, но если получу разрешение, то надеюсь в этой же аудитории представить на суд публики и эти два вопроса; надеюсь, в несколько ином свете, чем в том, каким он освещается врачами противоположного направления. Доктор Виренус, однако, говорит, что если дозы недоступны ни химическому, ни физическому анализу, то, значит, недоступны и «никакому» анализу. Но в этом отношении он заблуждается. Кроме химических и физических реактивов, у нас есть гораздо более точные реактивы — физиологические. Во многих случаях мы совершенно не в состоянии открыть присутствие лекарственных веществ посредством обыкновенных химических и физических реактивов, а живой человеческий организм весьма резко отзывается на этот лекарственный реагент. Например, аконитин, в одной тысячной и даже десятитысячной части грана, будучи впрыснут в кровь животного, вызывает весьма резкое изменение в пульсе, между тем как физический или химический реактив тут ничего не в состоянии открыть. То же самое говорилось до тех пор, пока не было спектрального анализа, т. е. что если вещество не может быть открыто химическим или физическим реактивом, то, значит, оно не существует. Но после того, как был открыт более тонкий способ анализа — спектральный, мы нашли возможным открывать присутствие материи в состоянии миллионных, десятимиллионных и стомиллионных частей грана, недоступных более грубому физическому и химическому анализу. Из того, что в настоящее время посредством физических и химических реактивов мы, может быть, не всегда можем открыть присутствие лекарственных веществ, ещё не следует, чтобы мы не были в состоянии сделать это со временем. Позволю себе здесь намекнуть на то, что и в настоящее время существует способ, к сожалению, совершенно игнорируемый медицинской наукой и который до сих пор был обойден молчанием. Я говорю про невральный анализ Иerepa, который позволяет открывать присутствие материи в тридцатых и более высоких гомеопатических делениях. Этот способ нашёл даже своё подтверждение со стороны многих химиков и физиков, т. е. людей, специально занимающихся точной наукой. Я думаю, доктору Вирениусу известно, что известный химик проф. Бутлеров писал об этом вопросе и находил, что он нисколько не находится в противоречии с данными химии. Во всяком случае, о минимальных дозах я говорить теперь не буду, потому что это не входит в предел моей программы[7].
В-третьих, д-р Вирениус говорит, что многие болезни излечиваются сами собой. Да кто же этого не знает! Он особенно напирал на самоисцеляющую силу природы и указал на то, что врач должен действовать именно в том смысле, чтобы помогать природе в самоизлечении, а не противодействовать ей, ввиду именно того, что многие болезни излечиваются сами собой. Этого никто и не отрицает, но дело в том, что мы имеем способы определить, когда излечение происходит самопроизвольно, а когда — под влиянием терапевтического искусства. Я думаю, доктор Вирениус не будет отрицать, что и аллопатическая школа имеет случаи лекарственных исцелений. Не отрицая значения самоисцеляющей силы природы, я однако, утверждаю, что посредством лекарственных веществ мы имеем возможность ускорять выздоровление, укорачивать течение болезней и вовсе их уничтожать. Для доказательства такого положения самый благодарный пример — хронические болезни. В острых случаях ещё возможно сомнение, есть ли тут воздействие лекарства или действие целительных сил природы. Но в хронических болезнях, длящихся годами, можно довольно ясно доказать действие лекарства и терапевтического искусства на течение болезни. В одной из моих статей[8] я уже указал на способ, каким можно решить, происходит ли излечение самопроизвольно или под влиянием лекарств. Я обращаю внимание на то, что для решения таких вопросов в высшей степени важны, во 1-х, личный опыт и наблюдательность врача; во 2-х, медицинская статистика, прилагаемая к большому ряду однородных наблюдений в клиниках и госпиталях; а в 3-х, я говорю следующее: «Так как статистика среди врачей не пользуется вообще большим доверием и все блестящие результаты гомеопатического лечения обыкновенно игнорируются врачами или иначе ими перетолковываются, то я обыкновенно прибегаю к нижеприведенному терапевтическому методу, дающему возможность в каждом конкретном случае демонстративно и экспериментально доказать, с одной стороны, верность нашего руководящего терапевтического закона «similia similibus curantur»; с другой стороны — терапевтическую действительность весьма малых и инфинитесимальных доз. Метод этот, насколько мне известно, в первый раз был предложен Гружевским в шестидесятых годах и состоит в следующем. Больному назначают лекарство по закону similia similibus curantur в индивидуально-соразмерном гомеопатическом делении. Наступает явное улучшение в состоянии пациента. Для того чтобы узнать, отчего вслед за назначением лекарства наступило улучшение, нужно преднамеренно прекратить приём лекарства впредь до нового ухудшения или до приостановки прогрессивного хода этого улучшения. Если в этом случае вторичное назначение лекарственного вещества опять вызывает явное и резкое улучшение, то вероятность причинной зависимости его от лекарственного действия делается очень высокой и при каждом новом повторении этого контрольного эксперимента с неизменно одинаковым результатом степень этой вероятности всё увеличивается и приближается к математической достоверности. Для того, чтобы устранить влияние воображения у взрослых и мнительных людей, пациент не посвящается в тайну такого экспериментального контроля и, на время устранения лекарственного действия, получает, под видом того же лекарства, чистый спирт или молочный сахар, смотря по тому, назначалось ли лекарство в каплях или в порошке. Я прибавляю, что этот метод лучше всего приложим к хроническим заболеваниям. Такие эксперименты я в своей деревенской, крестьянской практике повторял неоднократно и всегда с успехом. Лекарство, назначенное в инфинитесимальной дозе по закону подобия, вызывает улучшение, а если оно отменяется, то получается ухудшение не только субъективное, но и объективное, как, например, при язвах, ранах, накожных сыпях и т. д. И вот по этому научно-экспериментальному методу, который может быть проверен всяким врачом и неврачом, можно исключить влияние случая и воображения, и доказать прямое действие лекарств на течение болезни.