Даша раскрыла ладошки.
– Ых ты-ы! – Ыхало заулыбалось беззубым ртом. – Какой славный месячонок…
Лунчик Луняшкин заприплясывал и застрекотал. Потом прыгнул в руки к Ыхалу.
– Что он говорит? – прошептала Даша.
– Ну что… Радуется. Вроде как «тра-та-та, тра-та-та, хорошо на белом свете…» Вы ему нравитесь… И я тоже… – Ыхало, кажется, засмущалось.
И тогда Леше пришла удачная мысль:
– Ыхало! Если ты Лунчику понравилось, пусть он у тебя живет!
Даша глянула на брата с неудовольствием. Но он сказал:
– У нас дома полным-полно всяких ламп, а в баньке никакого света. Вот пусть Лунчик и освещает ее по ночам…
По правде говоря, Леша боялся, что Лунчика увидят мама и папа и станут расспрашивать: откуда он взялся. И придется рассказывать про ночное путешествие в лес и знакомство с Ихтиленой. А какой маме понравится, что ее сын без спросу шастал ночью по лесу и мотался на электричке? Да еще на границе сказочного пространства…
– Но пусть Лунчик приходит к нам в гости, – потребовала Даша. – И пусть иногда светит и у нас.
– Конечно, конечно! – обрадовалось Ыхало. – Большущее вам спасибо! – Оно было очень довольно, что Лунчику разрешили жить в баньке. Теперь будет гораздо веселее. А то ведь одно-одинешенько там. Заглядывает, правда, тень-Филарет, но чаще всего днем, а по ночам он всегда где-то гуляет…
Лунчик и Ыхало сделались неразлучны. Днем Лунчик жил в кармане Ыхала, который оно специально пришило к своей шкуре. А ночью висел под низким потолком баньки, сказочно светился и стрекотал. Ыхало умиленно слушало эту ребячью болтовню.
Несколько раз среди ночи приземлялась у баньки тетушка Ихтилена – повидать сынишку. Были у нее и другие дети, но они жили далеко, в разных сказках. А этот – младшенький, любить его полагалось крепче всех. Но забирать к себе Лунчика тетушка Ихтилена не стала. Малыш привык уже к Ыхалу, пусть живет, где ему нравится.
Иногда Лунчик прилетал к Леше с Дашей и до утра светил в их комнате. В такие ночи брату и сестре снились особенно интересные сны.
…А летние дни между тем бежали.
Леша и Даша, Ыхало и тень-Филарет еще несколько раз съездили на станцию Пристань. И Луняшкина брали с собой.
Бочкин опять катал всех на пароходе. Они с удовольствием полазали по развалинам замка на острове Бумбура Голодного. Побывали у Одинокого Шарманщика, который устроил для гостей настоящий концерт. Были и в деревне Мудрые Зайцы, где длинноухое население отмечало день рождения Проши: морковным квасом и пирогами с морковной начинкой. Лилипут вел себя настолько ласково, что зайчата совсем перестали его бояться.
Навестили и великана Гаврилу, который вблизи оказался настоящим великаном, аж дух захватывало. Но он был добрый дядька. Поднимал в своих ладонях Лешу и Дашу и вертел, как на карусели…
Только с бабкой в избе на «чьих-то ногах» познакомиться не удалось. Когда подъезжали, она захлопывала окошко и задергивала занавески.
А еще никак не могли повидаться с магом и волшебником Авдеем Казимировичем Белугой. Несколько раз приплывали на мыс Желтые Скалы, но пещера волшебника всегда оказывалась запертой на большой висячий замок.
А потом случилось ужасное происшествие, о котором придется рассказать в отдельной главе. Даже в двух.
Ужасное происшествие
Наступили очень жаркие дни. Все прямо плавилось от зноя. По несколько раз на дню Леша и Даша выскакивали в сад, где был устроен летний душ. Попрыгаешь под упругими струями – делается легче. Но ненадолго.
Самым прохладным местом в доме была папина мастерская. Казалось бы, что вверху, у нагретой крыши, должно быть особенно душно. Однако деревянный потолок не пропускал жар, а в раскрытые окна влетали прохладные сквозняки.
Здесь, в мастерской, Леша с Дашей и проводили время. Папы дома не было, он каждый день заседал в «Выставкоме» и говорил, что там еще жарче, чем на самом солнцепеке. У мамы был отпуск, и она целыми днями хлопотала по хозяйству. Забот хватало: дом-то вон какой большущий.
Даша устроилась за папиным столом и перебирала выкройки для картонных кукол. Ыхало смирно сидело на табурете. Леша красками на загрунтованном картоне писал его портрет. Лунчик висел в воздухе у потолка. Сейчас, днем, он не светился, зато стрекотал и чирикал не умолкая. А иногда старательно произносил:
Он учился говорить по-человечески.
Мама и папа видели Лунчика уже много раз, но не удивлялись: они решили, что этот забавный месячонок всегда жил вместе с Ыхалом в баньке…
…В этот день все складывалось неудачно. Портрет у Леши не получался, а мама то и дело отвлекала его своими делами:
– Лешенька, вынеси мусор на помойку…
– Леша, спустись, помоги мне поставить посуду в шкаф…
– Алексей, опять в вашей комнате книги и краски валяются вперемешку…
Леша наконец застонал, как папа в тяжелые минуты:
– Ну почему мне не дают работать спокойно?
– Работай, пожалуйста… – сказала мама с лестницы.
– Ыхало, можно вас на минуточку? Не могли бы вы взглянуть, что там, в дымоходе камина? Я разожгла щепки, чтобы проверить тягу, а дым – весь в комнату…
Ыхало виновато посмотрело на Лешу и слезло с табурета. Возражать маме оно не решалось.
Леша закричал плачущим голосом:
– Ну кто же топит камин в такую жару! Неужели нельзя это сделать потом? Как я буду рисовать Ыхало, если его нет на месте?!
– Это же на одну минуточку, – сказала мама.
– Знаю я твое «на минуточку»!
– Как ты смеешь грубить!
Ыхало, вздыхая и роняя с ног калоши, полезло вниз по лестнице. Леша от досады махнул кистью. Да так неудачно, что перемазал зеленой краской себе живот. Плюнул с досады и стал оттирать краску разбавителем. Живот защипало.
– Ну вот, теперь будет тут пуще прежнего пахнуть скипидаром, – сказала Даша.
– Убирайся, если не нравится. Здесь не закроечная мастерская, а для художников.
– Подумаешь, художник! Папа говорил, что тебе еще рано работать масляными красками, а ты берешь без спросу…
– Я выжимки из старых тюбиков беру, они папе не нужны! И вообще тебя не спрашивают!
– Ох и грубиян ты, Лешенька.
– Сама лезешь первая!
– Еще и маме нагрубил…
– А ты мамина подлиза!.. Шла бы да чистила дымоход вместо Ыхала, все равно бездельничаешь. Только сопишь над своими дурацкими бумажками…
– Сам ты бумажка! Эти выкройки поважнее твоей мазни!
– Я вот сейчас их выкину в окошко… – Леша двинулся к сестрице.
– Мама-а!!
Конечно, мама взлетела по лестнице, как пожарный на сигнал тревоги.
– Что тут такое?!
– Чего он лезет!
– А чего она обзывается!
– А чего он…
– А она…
– Алексей, – сказала мама. – Ты давно не стоял в углу?
Леша очень давно не стоял в углу. Последний раз это было, кажется, в пятилетнем возрасте, когда он без разрешения открыл новые папины краски и перемазал свежий загрунтованный холст (и себя заодно). Сейчас, однако, Леша очень обиделся.
– Опять я виноват, да? А она, как всегда, ни при чем!
– Но ты же старше! И должен уступать!
– А я виноват, что ты меня первого родила? Теперь всю жизнь из-за этого мучиться?
Мама в сердцах сказала, что ей вообще не следовало рожать такого капризного мальчишку.
Леша сказал, что если он тут не нужен, то может уйти. Куда глаза глядят.
Мама сказала, что он может отправляться на все четыре стороны.
– Ка-кой кош-мар! – протрещал под потолком Лунчик. Но было поздно. Леша, глотая обиду, через окно выбрался на крышу пристройки, а оттуда по приставной лестнице спустился в сад.
– Погуляй, остынь, – посоветовала вслед мама.
Конечно, мама не думала, что Леша уйдет далеко. Он не привык гулять в одиночку. Да и наряд его не годился для дальнего путешествия. По причине жары были на Леше только красные выцветшие трусики да сандалии на босу ногу.
Мама не знала, что есть место, где Лешу рады видеть в любом наряде и в любое время.
Леша отправился прямиком на ромашковую поляну. Там на рельсах раскалялся от жары самовар-паровоз.
Леша похлопал его по обжигающему боку, но вдруг с огорчением вспомнил: зажигательного стеклышка-то с собой нет, огонь в топке не разведешь.
Возвращаться домой не хотелось. Дашка сразу догадается, куда он собрался, когда увидит, что брат берет линзу. И… по правде говоря, перед мамой неловко. Лешу уже скребло внутри оттого, что с мамой он разговаривал не очень-то хорошо.
Леша грустно и задумчиво глянул вдоль рельсов. А что, если двинуться пешком? Это ведь не так уж далеко. На неторопливом поезде (трюх-трюх-трюх) дорога занимает минут двадцать. Пешком получится никак не больше часа. С часик он погостит у Бочкина, потом столько же потратит на обратный путь. За это время мама и Дашка немного поволнуются, поймут, что их сын и брат вовсе не плохой человек, и обрадуются, когда он вернется…
Леша еще раз похлопал самовар – отдыхай, мол, сегодня – и потопал по шпалам.
Он был уверен, что не заблудится. Линия-то одна и ведет прямо на Пристань. Только бабка на станции Чьитоноги слегка беспокоила Лешу не случилось бы из-за нее какой-нибудь неприятности. Но Леша решил, что проскочит станцию на полном ходу, бегом, и ни в коем случае не станет соваться на перрон.
Сперва все шло, как он ожидал. Рельсы вели по знакомым местам. С ближних горок приветливо махали разноцветными крыльями мельницы. Солнце жарило плечи сильно, но безопасно, потому что Леша и так был уже обгорелый-загорелый. Летали бабочки и стрекозы. Через десять минут Леша миновал мостик через ручей. Через полчаса прошел мимо станции Одинокий Шарманщик. Шарманщика не было видно, только прыгали по платформе воробьи…
А дальше случилось неожиданное: рельсовый путь раздвоился. Причем это была вовсе не та стрелка, по которой Проша закатывал бочку с квасом. Ничего подобного раньше здесь не было. По крайней мере, Леша не помнил. Может быть, поезд проскакивал эту стрелку так быстро, что Леша ее не замечал?
Одна колея шла прямо, другая отходила налево. На стрелке стоял столбик с фонарем и рычагом для перевода рельсов.
Надо было выбирать дорогу. Леша знал, что река где-то с правой стороны. И, подумав, зашагал по прямой линии. Решил, что пройдет минут пять и, если места покажутся незнакомыми, вернется и направится по другим рельсам.
Скоро светлый березовый лес потемнел, а потом сменился еловым, совсем сумрачным. У этого сумрака был неприятный лиловый оттенок. У Леши шевельнулось какое-то смутное и опасливое воспоминание. Он подумал, что надо поворачивать назад. Но сперва он решил вытряхнуть из сандалии надоевшую крошку.
Вытряс, нагнулся, чтобы застегнуть ремешок…
И в этот миг на Лешу упала тьма.
Тьма была не полная, ее прокалывали солнечные точки. И пахла она грязной мешковиной. Это и был, без сомненья, большой мешок – его кто-то с размаху набросил на Лешу, а потом подхватил добычу.
Леша вниз головой забарахтался в душном колючем сумраке. Заорал. Но похититель не обратил на мальчишкины крики внимания. Судя по всему, он вскинул мешок на спину и куда-то зашагал, потому что Леша ощущал равномерное встряхивание.
Сперва Леша орал просто так, без слов, а потом закричал:
– Отпустите сейчас же! Я дяде Бочкину скажу! Я Лилипута позову, он вас на клочки!..
Но неизвестный злодей молча и равномерно нес добычу в неизвестном направлении. В этой равномерности и в этом молчании была такая жуть, что Леша наконец притих.
«Что же это такое? – отчаянно думал он. – Куда это меня? Я не хочу!..»
Наконец ходьба прекратилась. Мешок перевернули, тряхнули, и Леша вывалился на грязный земляной пол.
Он тут же перепуганно и сердито вскочил. Перед ним стоял и ухмылялся незнакомый дядька. Невысокий и лысоватый.
Дядька отошел и запер на висячий замок широченные двери. Точнее, ворота.
Леша беспомощно глянул вокруг. Он был внутри большущего помещения – не то сарая, не то ангара. Было похоже и на музей, потому что всюду виднелось развешанное на стенах старинное оружие: мечи, алебарды, шпаги и кремневые ружья разной конструкции. Через весь сарай тянулись рельсы – такие же, по которым шагал недавно Леша. На рельсах стояло странное сооружение: что-то вроде котла на вагонной тележке. С крышкой, лесенкой и непонятными приспособлениями. Высотой метра два.
Но все это Леша разглядел чуть позже. А в первый момент он смотрел, конечно, на похитителя.
Дядька был с неприметным лицом и бледными глазками. В полинялом спортивном костюме. Из костюма – между резинкой штанов и краем короткой фуфайки – выпирал могучий живот. Он порос курчавыми темными волосками, а среди них чернел похожий на небольшую воронку пуп.
Пузатый дядька облизнул губы и постарался улыбнуться. Кажется, он хотел казаться симпатичным, но это не получилось. Тогда он развел руками и неожиданно тонким голосом проговорил:
– Я, конечно, очень извиняюсь, что доставил тебя сюда с такими неудобствами… Ты не ушибся?
Чтобы не так сильно бояться, Леша постарался рассердиться. Он даже топнул ногой.
– Отпустите меня сейчас же! Кто вы такой?!
Дядька виновато вздохнул.
– Моя фамилия Людоедов. Ну, и я соответственно, значит, людоед. Поэтому мне придется тебя скушать…
Конец ужасного происшествия
Леша лихорадочно оглянулся. Бежать было невозможно: ворота заперты, маленькие оконца – под самой крышей, не допрыгнешь. К тому же Леша так ослабел от страха, что понял: даже бегать по сараю и отбрыкиваться он не сможет.
Эх, если бы рядом была Даша! Она боялась бы за двоих, а Леша, глядя на нее, набирался бы смелости.
А сейчас он только сумел выговорить слабым голоском:
– Не имеете права…
– Как это не имею права? – обиделся людоед Людоедов. – Я же специально для этого в здешний лес назначен. У меня все по закону, документ имеется. Пожалуйста… – Он снял со стены рамку со стеклом и поднес Леше. Под стеклом оказалась бумага с напечатанными на машинке строчками:
У д о с т о в е р е н и е
Настоящим удостоверяется,
что предъявитель сего
Пурген Аграфенович
ЛЮДОЕДОВ
назначен на должность л ю д о е д а
в Лиловом лесу
со всеми вытекающими отсюда правами
и обязанностями.
Внизу стояла неразборчивая подпись и фиолетовая печать с черепом и скрещенными под ним вилкой и столовым ножом.
Леша сквозь страх понял одно: надо изо всех сил тянуть время. Тогда, глядишь, и отыщется какое-нибудь спасение.
– Кто это вас назначил? – спросил он. Старался говорить строго, но получилось жалобно.
– Как кто? – удивился Пурген Аграфенович. – Я сам и назначил!
– Так не полагается! Если каждый сам себя будет назначать, что получится?
– Не знаю, не знаю. На других должностях, возможно, и не так, а людоеды всегда назначают себя сами.
Леша не придумал, что возразить. Да людоед, кажется, и не собирался слушать возражения. Он подошел к котлу, встал на лесенку, с гулом отвалил чугунную крышку на шарнирах. Прямо над котлом с потолка нависала водопроводная труба. Людоедов открутил кран, и толстая струя с шумом ударила в котел. Людоедов стоял на железной ступеньке, морщился от брызг и смотрел, как котел наполняется.
Ни спорить, ни просить о пощаде при таком шуме не имело смысла.
«Никто и не узнает, где я сгинул», – горько подумал Леша. И понял, как он любит маму, Дашу и папу. И Ыхало, и Лунчика и тень-Филарета. И Бочкина, и Лилипута, и зайца Прошу. И даже великана Гаврилу. Эх, был бы Гаврила здесь, он бы показал этому Пургену!
Но никого не было. Оставалось надеяться на собственные силы. А откуда их взять-то?