А между тем Гавриил каждое утро уезжал осматривать сады и виноградники, а поздно вечером возвращался домой. А сестра его оставалась дома, за дворцом присматривала, готовила к возвращению брата вкусные кушанья. Брат, глядя на сестру свою, всегда радовался тому, что только у него есть такая красивая и милая сестра, а сестра смотрела на брата своего и тоже радовалась, что только у нее есть такой красивый, добрый и вечно занятый хозяйством брат.
Так жили брат и сестра до тех пор, пока не случилось одно событие.
...Однажды, когда Гавриил уехал в сады, а Белго осталась дома одна и была занята хозяйством, к ней пришла поболтать соседская дочь и предложила свою помощь.
– Я сама справляюсь, – ответила Белго.
Но соседская дочь, а звали ее Маравшей, все же стала помогать. Много разных дел переделали в этот день Белго и Маравшей: и птиц накормили; и коров и лошадей загнали по своим местам; и двор прибрали; и комнаты в порядок привели; и обед приготовили... А когда дело близилось к вечеру, соседская дочь ушла, попрощавшись с хозяйкой дома.
С заходом солнца вернулся Гавриил домой, поцеловал, как того требовал обычай, сестру в лоб и угостил ее фруктами из сада.
– Ешь, сестричка, на здоровье. Для тебя рвал, – сказал он.
Сестра поблагодарила и велела брату садиться ужинать. За ужином Гавриил рассказал любимой сестре о делах на виноградниках и в саду, а Белго рассказала брату, как приходила соседская дочь и помогала ей по хозяйству. Затем они ушли по своим комнатам спать.
На следующее утро брат, как всегда засветло, уехал в сады, а сестра занялась хозяйством. И в этот день к ней пришла соседская дочь и снова стала помогать. Между дел она сказала Белго:
– Брат твой красивый и умный!
Белго ответила:
– Да, он очень хороший.
И тут они разговорились.
– Вот женился бы он, и тебе было бы легче, – сказала соседка Маравшей. – Глядишь, вдвоем, невестка и золовка, станут хозяйство вести... Одной все же трудновато и скучно.
– Ну что ты, моему брату еще рано жениться, – ответила Белго, смущаясь.
Но нет, не так-то легко было отделаться от Маравшей. Она была себе на уме, да и хитрости не лишена.
Когда солнце, отработав свое время, ушло на покой, Гавриил вернулся домой. Как и всегда, он мило поцеловал сестру и угостил спелыми грушами.
– Ешь на здоровье, сестра! – сказал брат и, увидев ее грустное лицо, встревожено спросил: – Что с тобой, сестра, не больна ли?
И Белго ответила:
– Дорогой мой брат, у меня к тебе есть серьезный разговор.
– Говори, сестра, – ответил брат.
И сестра стала говорить брату, что пора бы ему жениться, что ей трудно в хозяйстве... Много всяких причин выставила Белго брату, но брат выслушал и, усмехнувшись, ответил:
– Дорогая сестра, мне и без жены неплохо... А помогать тебе я сам буду... Только не говори мне больше о женитьбе.
Сестре стало неловко, она покраснела и ушла в свою комнату.
На следующий день, когда Гавриил уехал в сады, Маравшей снова пришла и спросила:
– Ну как, красавица, говорила с братом о женитьбе?
– Говорила, но он и слушать не хочет, – ответила Белго, улыбаясь и гордясь своим братом.
А соседская дочь обняла Белго за плечи и стала советовать:
– А ты будь умницей, когда он вернется, расплачься и скажи ему, что тебе одной оставаться страшно... да и ужин ему не готовь... Женится брат, и тебе легче с невесткой будет, как-никак помощь.
Послушалась Белго подружку и сделала все так, как она насоветовала.
Увидел Гавриил, что сестра его плачет, испугался: не случилось ли чего? И, обняв ее за плечи, спросил:
– Милая сестра, что с тобой?
И вот тут-то Белго и высказала:
– Никакая я тебе не милая. Если бы любил сестру свою, то исполнил бы ее просьбу, женился бы...
– Дорогая сестра, но мне не на ком жениться. Где же я невесту найду? – сказал Гавриил.
Обрадовалась Белго, что наконец-то брат согласился жениться, и говорит:
– Да исполнятся твои желания, милый брат, далеко ходить не нужно, невеста рядом живет.
И она рассказала о соседской дочери и в конце заверила: – Лучшего и искать не надо. Она хозяйственная, умная, добрая.
Не хотелось Гавриилу обижать свою любимую сестру, и он сказал:
– Милая сестричка, быть по-твоему.
Вскоре сыграли богатую свадьбу, и Маравшей перебралась к мужу в дом. Так у красавицы Белго появилась невестка...
Стали они жить втроем и хозяйство вести. Гавриил, как и раньше, с восходом солнца в сады уезжал, а Белго и Маравшей оставались дома и все дела переделывали. А когда Гавриил возвращался, то привозил из сада жене и сестре вкусные фрукты.
– Ешьте на здоровье, – говорил он, угощая.
Белго от всего сердца радовалась за доброго брата своего, дорожила его вниманием и всегда старалась ответить заботой о нем. А Маравшей злилась дружбе мужа с золовкой и копила на них злобу, которая с каждым днем и часом готова была выплеснуться, причинить горе, изжить из дому Белго.
«Поселилось в доме зло – от горя не избавишься», – говорит народ.
И вот в один из дней, когда Гавриил отправился в сады, Маравшей тайком зашла в курятник и всем курам головы поотрывала. А когда муж вернулся, то она выбежала к нему навстречу и стала кричать, в ноги мужу падать. Испугался Гавриил и спрашивает:
– Что случилось?
А хитрая Маравшей отвечает:
– Зайди в курятник и посмотри сам.
Вбежал встревоженный Гавриил в курятник и видит, как в собственной крови безголовые куры трепыхаются.
– Это дело рук твоей любимой сестры, – поспешила уверить его Маравшей.
Не стал Гавриил браниться, а только сказал:
– Ничего страшного. Пусть жизнь этих бедных птиц будет жертвой перед Богом.
Еще злее стала Маравшей от всего того, что сказал ей муж, и пуще прежнего возненавидела она свою золовку.
На следующий день Гавриил снова уехал в сады, а она зашла в коровник, чтобы коров подоить, да всем животным пообрезала вымя и стала ждать возвращения мужа. А когда пришло время возвращения Гавриила, выбежала ему навстречу со слезами и стала кричать:
– Опять твоя любимая сестра беду натворила, всем коровам вымя пообрезала... Чего она только этим добивается?
И на этот раз не стал Гавриил браниться, а только коротко сказал:
– Ничего страшного, велю зарезать коров, а мясо – бедным раздать.
Лютой злостью налились глаза хитрой и коварной Маравшей от слов мужа, но она промолчала и затаила в душе новую злобу.
Шли дни за днями, брат и сестра по-прежнему окружали друг друга заботой и вниманием, а жена по-прежнему продолжала презирать золовку и, не переставая, думала, как бы выжить ее.
И такой день пришел. Маравшей на этот раз пообрезала всем лошадям хвосты, а когда муж вернулся из садов, растрепала свои волосы, глаза слюнями намазала и, свалившись на холодный пол, притворилась плачущей.
Гавриил обеспокоился, когда увидел жену в таком виде, подбежал к ней и спрашивает:
– Что с тобой? Почему ты на холодном полу лежишь? Так ты можешь застудить себя и у нас не родится ребенок.
И вот тут-то хитрая Маравшей поняла, что только ребенком можно напугать мужа и заставить его выгнать из дому любимую им сестру.
– Если ты хочешь жить со мной и ребенка иметь, то прошу тебя, выгони из дому сестру свою... На этот раз она всем лошадям хвосты обрезала... Чего она только этим добивается?
Испугался Гавриил, как бы с женой чего не случилось, и не осталась она без ребенка, и позвал к себе свою любимую сестру и сказал ей:
– Дорогая сестра, ни о чем расспрашивать тебя не буду и объяснять не стану. Построю тебе в другом месте дом – половина из серебра, половина из золота... Бери все, что тебе нужно из этого дома, и уходи!
Не стала Белго перечить любимому брату, но слез сдержать не смогла, расплакалась и сказала:
– Воля твоя, милый брат, поступай, как знаешь!
За три дня и три ночи по приказу Гавриила мастера выстроили в самом дальнем саду дом – половина из серебра, половина из золота, и бедная Белго перебралась туда. Радостям коварной Маравшей не было предела. Она торжествовала свою победу над золовкой.
Спустя несколько месяцев после того, как Белго покинула дом брата, у молодых супругов родился сын. Красотой своей он походил на отца своего, и Гавриил рад был этому сходству, и души не чаял в наследнике своем. Каждый вечер, возвращаясь из садов, он брал младенца на руки и подолгу забавлялся им, смеясь и радуясь от души.
«Злодейка не может жить, чтобы зла не делать», – говорит народ.
Не могла жить без зла и Маравшей. Все это время она только и думала о том, как бы вновь причинить своей золовке зло.
И вот однажды Гавриил, как всегда, отправился в сады, а жене наказал, чтобы за ребенком присматривала, плакать не давала да вовремя кормила. Осталась Маравшей с ребенком одна-одинешенька, и тут ей в голову пришла мысль: убить ребенка и свалить вину на свою золовку. «Вот когда я золовку вконец изничтожу!» – обрадовалась коварная Маравшей.
Когда пришло время кормить ребенка, она намазала грудь свою ядом и дала младенцу пососать. Не успел бедный крошка губами материнской груди коснуться, как тут же скончался, не издав ни единого детского писка. Коварная и жестокая Маравшей преспокойно запеленала и положила в колыбель-качалку мертвого ребенка и ушла во двор, чтобы вернувшийся муж мог видеть ее за работой.
Вскоре во двор въехал и сам Гавриил. Он привязал коней к коновязи и заспешил в дом, где находилось его чадо. Гавриил подошел к колыбели, чтобы взять ребенка, – и, о ужас! – сердце отца будто замерло, когда он коснулся мертвого, холодного родного тельца сынишки.
– Сыночек мой! – страшным голосом крикнул Гавриил, и из глаз его хлынули слезы.
А стоявшая в это время за дверью Маравшей, сделав растерянно-испуганный вид, вбежала в комнату, бросилась к ребенку, словно она еще ничего не знала, и стала кричать, рвать на голове волосы.
– Ой, ой! Сыночек наш родненький, – кричала она. – Зачем же ты оставил нас одних, ушел от нас?.. Это проклятая твоя тетя задушила тебя... Зачем я, дура, позволила ей с тобой играть... Зачем? Зачем? -Она металась по комнате, а сама исподтишка наблюдала за мужем.
Послушал Гавриил, о чем сквозь слезы кричит жена его, и тут же велел сходить за Белго и привести ее.
Со всех ног побежала коварная невестка к своей золовке. Прибежала, вошла в дом, а тем временем золовка была занята шитьем. Маравшей еле переводя дыхание, сердито сказала:
– Брат велел срочно явиться к нему, – сказала и сразу же ушла.
Вернулась она к себе и стала ждать, что же будет дальше.
А Белго тем временем связала в узелок подарки для своего племянника, нарядилась сама и заспешила в гости к брату. Не успела она переступить порог дома, подарки свои выложить, как брат сказал:
– Дай мне сюда твою руку.
Белго покорно протянула правую руку, не понимая, в чем дело. Брат обнажил кинжал свой и одним взмахом отсек сестре руку и швырнул ее на пол.
– Дай сюда и вторую руку, – сказал брат нервно.
Белго покорно протянула и левую руку. Гавриил отсек одним взмахом и вторую руку и швырнул ее туда же, где лежала правая рука.
– А теперь ступай на все четыре стороны. С этой минуты ты мне не сестра, я тебе не брат, – сказал Гавриил.
Не стала бедная Белго ни о чем расспрашивать брата своего, а только посмотрела на валявшиеся в крови руки свои, которыми она обнимала любимого брата, готовила ему обеды, стирала, гладила, и, обливаясь горькими слезами, покинула дом брата и невестки, покоряясь не разуму, а ногам своим.
Долго шла она, истекая кровью, обливаясь слезами боли и обиды. Ночи шла, дни шла, много месяцев шла, семь гор прошла. И все это время питалась чем придется и как придется. Лесом шла – дичками питалась. Если дички над головой росли, она губами тянулась к ним. Когда полем шла – ягоды собирала: ложилась на живот и губами срывала их.
Но в один из жарких дней случилось так: пришла она к одной шумной речке, такой шумной и могучей, что камни по дну ворочает, и села на крутом бережку. И так ей пить захотелось. Легла она ничком у самого берега и стала губами воду захватывать. Вдруг – надо же такому случиться, когда она хотела захватить губами воду, поток воды подхватил ее и стал уносить на дно. Бедная Белго стала кричать, да так громко, что в лесу деревья, словно от сильного ветра, гнуться стали, шелестя листвой, и крик этот о помощи дальше уносить. А как она, бедная, барахталась, старалась не уйти на дно шумной реки! Если бы кто видел все это, тут же ослеп бы от ужаса...
Но на счастье, ее страшный, предсмертный крик дошел до речной царицы Серови. Выплыла Серови на поверхность воды, вынесла несчастную на берег реки и исчезла.
Побрела бедная Белго в сторону леса, дрожа от страха, который ей только что пришлось испытать, и вскоре набрела на одно плодовое дерево, на котором росли дикие груши. Попробовала девушка губами сорвать с дерева одну грушу, а дерево поднялось и выше стало. Стала тогда Белго на носки и снова потянулась к плоду, а дерево еще выше стало. Села тогда она под деревом и стала ждать, когда с дерева упадет плод. Долго сидела она так, но дерево все не роняло плодов. И девушка взмолилась, запрокинув к небу голову:
– О, Худо, за что же ты так жесток ко мне? В чем моя вина?.. Даже этими дикими плодами и то не хочешь накормить меня, несчастную, беспомощную, бездомную.
Не успела Белго произнести эти слова, как с неба сорвался длинноголовый, многохвостый ветер. Он подхватил своими длинными, костлявыми руками девушку, тихо поднял ее, посадил на грушевое дерево и тут же с шумом поднялся и исчез.
Обрадовалась Белго, что какое-то чудо посадило ее на дерево, и спокойно стала рвать губами груши и есть. Много дней и ночей сидела она на дереве и ела дикие груши. Кто знает, сколько еще она могла так сидеть на дереве, если бы не случай.
А случилось вот что.
Неподалеку от этого леса, где на дереве сидела бедная безрукая красавица Белго, находилось падишахство одного знатного падишаха, которого звали Генедон. Было у этого падишаха три сына: старшего звали Нагулдан, среднего – Шумшун, младшего – Джугово. Все братья были очень красивыми и сильными, и всегда во всем помогали отцу своему.
И вот в один из дней Генедон говорит старшему сыну:
– Нагулдан, погони лошадей на водопой.
Взял Нагулдан плеть, сел на коня и погнал весь табун к реке. Когда лошади подошли к лесу, вдруг остановились, как вкопанные, и ни с места.
– Но!.. Гей!.. – кричит старший сын Генедона и бьет плетью лошадей.
Лошади ржут на весь лес, на дыбы встают, а к реке не идут. Семь часов мучился падишахский сын, семь потов сошло с него, но так и не смог он заставить заупрямившихся лошадей подойти к реке. Пригнал он тогда табун обратно и говорит:
– Отец, не знаю почему, но лошади не идут к реке. Чего-то боятся.
Послал тогда падишах среднего сына. Пригнал Шумшун табун в лес, встали лошади на одном месте, словно к земле приросли, и ни с места. Семь часов мучился Шумшун, семь потов с него сошло, но и он не смог подогнать лошадей к реке.
Вернулся он домой и говорит:
– Отец, лошади и вправду кого-то боятся, не идут к реке.
Обратился тогда падишах к младшему сыну:
– Джугово, погони табун и выведай, в чем дело.
Джугово пообещал отцу все выведать, вскочил на коня и погнал табун на водопой. Лесом лошади шли спокойно, но, когда стали подходить к реке, встали и ни с места: ржут на весь лес, землю копытят, друг друга кусают. Видит Джугово, что нет смысла кричать на них, погнал он тогда их обратно, а сам остался, чтобы вызнать, в чем дело.
Пошел он налево, каждый куст, каждое дерево осмотрел – ничего нет. Пошел он направо – опять ничего нет. Спустился он тогда к реке и вдруг почувствовал, что глазам его стало больно от какого-то света. Прикрыл юноша ладонями лицо, чтобы глаза свои не ослепить, и стал сквозь пальцы смотреть вокруг. Посмотрел он на одно дерево, и глазам его предстало невиданное, неслыханное чудо! С дерева водопадом спадали золотые, ослепляющие своим блеском волосы. Такой свет излучали эти волосы, что, казалось, лес пылает огнем и погасить этот огонь никто и никогда не сможет.