Амундсен попытался скатиться по прямой, не тормозя и не наклоняясь. Но это было слишком рискованно для техники и снаряжения того времени. Он поплатился страшным падением, после которого, однако, встал целым и невредимым. Поход затянулся глубоко за полночь. Рано утром они оказались на замёрзшем озере, над ними переливалось прекрасное полярное сияние.
Эта юношеская прогулка произвела на Амундсена глубокое впечатление. С того дня он регулярно ходил в долгие лыжные походы, в основном по Нордмарку. Трудно сказать, насколько они помогли в подготовке к карьере полярного исследователя, а насколько предпринимались ради удовольствия. Одно, конечно же, не исключает другого.
В школе Амундсена, похоже, запомнили не столько за энтузиазм в учёбе, сколько за упрямство и непоколебимую честность. Как-то ему пришлось защищать своего одноклассника от учителя, попытавшегося опорочить его происхождение; в другой раз — заступаться за учителя из-за несправедливого обвинения, пока в защиту этого учителя не выступил директор школы.
А вот учился Руаль Амундсен стабильно плохо. Настолько плохо, что директор школы отказал ему в сдаче выпускного экзамена из страха быть опозоренным фатально неуспевающим учеником. Амундсен не особенно стремился получить свидетельство об окончании школы, но ещё меньше хотел слышать упрёки в его отсутствии. Лишь из упрямства он записался на экзамен как независимый кандидат, чтобы не бросить тень на школу. И в июле 1890 года сдал экзамен, с большим трудом, но сдал. Он добился своего — и директор школы, как полагали многие, — тоже.
Спустя некоторое время после обретения долгожданной студенческой шапки Амундсен, которому уже исполнилось восемнадцать, поступил на медицинский факультет университета Христиании[5]. Он не стремился к этому, но так хотела мать. Оправдание было только одно: все расходы контролировала она.
По закону наследство отца в итоге следовало разделить поровну между всеми братьями. Но вначале оно полностью перешло к Густаве, ставшей обладательницей больших доходов. Руаль, конечно, понимал, что ему следует учитывать мнение матери по поводу его учёбы как минимум для того, чтобы наслаждаться ощутимыми суммами, выделяемыми на карманные расходы, и избегать ненужных конфликтов. Несмотря на нежелание учиться (или отсутствие способностей), он совсем не возражал против студенческой жизни, по крайней мере, временно.
Вскоре после поступления в университет он переехал в отдельную удобную квартиру, забрав с собой в качестве служанки свою старую няню Бетти. Густава продала «Малый Ураниенборг» и переехала в пансион. Она так и не вышла замуж во второй раз. По-видимому, эмоционально она была привязана только к членам собственной семьи.
Отношение Амундсена к ней лучше всего характеризует одно точное слово — жалость. Немалую роль в их взаимоотношениях играло чёткое соблюдение договора. В обмен на независимость и финансовую поддержку он учился тому, что выбрала Густава. Достигнув совершеннолетия, он мог чувствовать себя морально свободным от этих обязательств.
Но Руаль не обольщался — это казалось очевидным. По складу своего ума он не был приспособлен к формальному обучению и сдаче строгих экзаменов. Своё мастерство в другой области он доказал самым исчерпывающим образом, а здесь ему не помогала никакая мотивация. Трудно сказать, насколько неприязнь к медицине гнездилась в неприятии предмета, а насколько — в уверенности, что, как бы сильно он ни пытался, это не поможет ему сдать экзамены. Руалю нужно было найти себя — как раз то состояние, в котором (иногда) есть единственный разумный ответ: не делать ничего особенного.
Норвегия приближалась к обретению суверенитета, и все аспекты цивилизации — политика, промышленность, искусство — стремительно развивались. Страна пыталась компенсировать поздний старт. Помимо Нансена и Ибсена у норвежцев был Григ, который вывел народные мелодии на музыкальную сцену. Эдвард Мунк, один из ярчайших представителей экспрессионизма в живописи, предвосхитивший отражение психических процессов в искусстве. Это были местные имена, вырвавшиеся из своей среды. За ними уже шли другие талантливые соотечественники Амундсена, такие как писатель Кнут Гамсун, предтеча экзистенциализма. Но при всех своих талантах стране грозило чувство клаустрофобии. Христиания представляла собой, без сомнения, маленькую столицу маленькой страны на периферии Европы. Всё население Норвегии в 1880 году составляло один миллион восемьсот тысяч человек, в то время как численность населения Великобритании достигала двадцать миллионов. Как сказал один норвежский писатель, во многих смыслах
быть гражданином маленькой страны очень трудно. Человек одарённый не получает в ней столько же, сколько в большой. В такой маленькой стране большой человек — словно цыплёнок, готовый вылупиться из яйца. Или он разобьёт скорлупу на куски, или задохнётся.
Страна переживала трудные времена. Индивидуализм эпохи нашёл в Норвегии благодатную почву. Страна, как сказал один из её историков, была слишком мала. В ней едва хватало места для всех этих уникальных, непримиримых, вздорных, самоуверенных, непреклонно независимых личностей, встречавшихся на каждом шагу.
Культ индивидуального в Норвегии был развит впечатляюще сильно. Ибсен очень точно отразил это в «Бранде» — драматической поэме о деревенском священнике, пожертвовавшем всем ради полного раскрытия собственной индивидуальности. Бранд, герой поэмы, говорит так:
Важный момент: Нансен, норвежец до мозга костей, считал Бранда своим идеалом.
Индивидуализм, как сказал Герард Гран, норвежский учёный и современник Амундсена, это
насильственное движение к отстаиванию своих прав, и я уверен, что он характерен для Норвегии. Нашу историю вряд ли можно считать победой дисциплины; мы никогда не позволяли себе грубой, преувеличенной гармонии. Стремление отстаивать свои права — одна из сильнейших черт нашего национального характера. Несомненно, в душе у всех норвежцев есть что-то, что позволяет им полностью согласиться со словами Бранда: «Компромисс — уловка Сатаны!»
Таким был дух, такой виделась атмосфера в годы формирования личности Амундсена. Вероятно, поначалу в полярных исследованиях он видел лишь возможность вырваться за пределы Норвегии, расширить своё личное пространство.
Однако вместе с тем Амундсен ни в малейшей степени не реагировал на политическое и интеллектуальное брожение, царившее в стенах университета. Он был далёк от подобных настроений и предпочитал им спокойную компанию нескольких доверенных друзей. Он вёл себя вежливо с женщинами и оказался хорошим танцором, но замкнутым и тихим человеком. Не осталось никаких сведений о романах Амундсена во время его учёбы в университете. Все знакомые единогласно отмечали его немногословность в вопросах секса. Их поражала бескомпромиссная чистота Руаля. Это, конечно же, не исключало сексуальных приключений, наоборот, вполне могло быть их следствием. Но дать волю своим чувствам в его случае означало обречь себя на очень трудный выбор. Женщинами его жизни была кузина Карен Анна из Хвидстена (к которой, возможно, он питал нежные чувства) и Бетти, жизнерадостная няня, относившаяся к нему по-матерински и, очевидно, заменявшая ему мать.
Бетти Густавсон была родом из Швеции. В далёком 1865 году в Гётеборге в возрасте восемнадцати лет она впервые поднялась на борт «Константина», одного из кораблей Йенса Энгебрета, — и с того момента во всём помогала беременной Густаве, отправившейся вместе с мужем в Китай и родившей там Тони. Бетти так и не вернулась в Швецию, оставшись у Амундсенов до конца своих дней.
К тому моменту, когда Бетти переехала с Руалем в его квартиру, она жила в семье уже двадцать пять лет. Бетти была одной из немногих женщин, к которым Руаль испытывал привязанность. В Антарктиде он назвал её именем одну из гор, а вот память о своей матери так и не увековечил.
Мало кто из студентов мог похвастаться собственной экономкой. Даже среди богатых сверстников Амундсен выделялся роскошным образом жизни. Немногие молодые люди могли позволить себе жить отдельно или получить на это согласие родных. А он имел большую, элегантную, хотя и несколько мрачноватую квартиру. Она находилась неподалёку от «Малого Ураниенборга» в Парквейене, за королевским дворцом. Это было очень хорошее место.
Но при этом учёбу Амундсен совсем забросил. Первый экзамен в университете ему нужно было сдавать в 1891 году, но он оттягивал это событие ещё целых два года. Свою творческую паузу он заполнял занятиями, далёкими от медицины. Главные его интересы оказались связанными с активными видами деятельности: катанием на лыжах зимой, длинными прогулками по лесу летом. Всё ещё будучи студентом университета, он пришёл в Студенческий союз на лекцию Эйвина Аструпа 25 февраля 1983 года.
Аструп представлял собой ещё одну фигуру в духе Аскеладдена. Он был ровесником Амундсена, ещё одним простым мальчишкой из Христиании и таким же страстным любителем долгих лыжных походов по заснеженным просторам Нордмарка. Как и Амундсена, его глубоко поразил переход Нансена через Гренландию. В девятнадцать лет он уехал в Америку, чтобы продолжить образование, но вместо этого благодаря случаю и дерзости оказался в составе второй гренландской экспедиции Пири 1891–1892 годов и вернулся на родину знаменитым путешественником. Он оказался единственным компаньоном Пири в его переходе от бухты Маккормика до бухты Независимости и обратно. Это была история длиной в 1300 миль, полная трудностей, лишений и побед. Они первыми пересекли ледяную шапку Гренландии так далеко на севере.
Именно об этой классической полярной экспедиции Аструп и рассказывал студентам Христиании.
Он говорил, что на личном примере убедился в превосходстве норвежских лыж над североамериканскими снегоступами. Но с особенным пылом подчёркивал те моменты, в которых Пири оказался первопроходцем. Главной темой был сам переход, в котором Пири доказал, что хаски[6] могут с успехом использоваться европейцами в полярных походах. Аструп подробно рассказывал, как Пири подружился с эскимосами, научившими его строить и?глу[7], шить одежду, пригодную для низких температур, — в общем, жить в полярных условиях. Урок состоял в том, что у первобытных людей было чему поучиться, — цивилизованный мир не обладал всеми этими знаниями. Такой же урок получил несколько лет назад и Нансен в Гренландии, проведя год среди эскимосов Годтааба.
Аструп рассказывал ярко и увлекательно. Он смог передать слушателям ощущение жизни эскимосов, этого удивительного северного народа. Его рассказ произвёл глубокое впечатление на норвежцев, романтических любителей природы, и надолго запомнился всем присутствующим. Реакция Амундсена на выступление Аструпа была мгновенной.
Он собрал своих старых школьных друзей, с которыми четыре года назад предпринял первый лыжный поход, и убедил их немедленно повторить приключение. Они схватили лыжи и сразу после лекции Аструпа, уже в темноте, отправились кататься в Нордмарк. До цели добрались глубоко за полночь. Амундсену казалось, что силы появлялись из ниоткуда. Как будто физическая усталость парадоксальным образом приводила его в состояние духовной экзальтации.
Здесь, в снегах, под чистым, холодным, сверкающим мириадами звёзд зимним небом Норвегии, опираясь на лыжную палку, Амундсен обратился к своим спутникам с речью о величии полярных областей и о том, насколько привлекательны они для него. Это была редкая вспышка. Но, помимо лекции Аструпа, к такому эмоциональному прорыву Амундсена подтолкнул ещё целый ряд причин, к которым имели отношение его напряжение, амбиции, возбуждение и неудовлетворённость.
Уже больше года Норвегия жила ожиданиями относительно планов новой экспедиции Нансена. Они состояли ни много ни мало в том, чтобы позволить кораблю быть затёртым паковыми льдами и, используя арктические течения, дать ему возможность дрейфовать по полярному бассейну. Это была смелая и необычная затея, поэтому большинство наблюдателей предрекали ей неудачу. Особенно рьяными противниками данной идеи оказались престарелые офицеры британского военно-морского флота, позднее консультировавшие Скотта. Нансен, будучи чрезвычайно самоуверенным человеком, не обращал на них внимания. Он мог себе это позволить, поскольку был не только признанным исследователем, но и талантливым учёным. Он имел докторскую степень по морской биологии[8] и стал одним из основателей нейробиологии.
Нансен заказал постройку корабля нового, революционного типа, с круглым днищем, чтобы он мог подниматься при сдавливании и выдерживать давление морского льда. Проектирование и постройку корабля возглавил Колин Арчер, норвежец шведского происхождения. Он был гениальным морским инженером и изобрёл практически непотопляемую спасательную шлюпку.
Репутация Нансена позволила ему получить и поддержку правительства, и деньги. Но так случалось не со всеми — Арчер, уважаемый человек и владелец судоверфи, жестоко страдал от недостатка средств. В одном из своих писем он писал Нансену:
Мы так много потратили на этой неделе на постройку корабля, что нам не хватит на выплату зарплаты в эту субботу, поэтому я вынужден просить сделать ещё один платёж.
Ход строительства корабля (конечно, без таких бытовых подробностей) широко освещался в печати. Новая экспедиция Нансена была национальным предприятием, сознательно использовавшимся в деле обретения независимости. Спуск корабля на воду 26 октября 1892 года стал очень эмоциональным и патриотическим событием. Тысячи зрителей собрались в доке Арчера, расположенном в городе Ларвик в южной части Норвегии. Нансен сумел создать интригу. Он окружил название корабля тайной. Его окрестила Ева, жена Нансена, причём имя, вопреки ожиданиям определённой части публики, не имело шовинистического оттенка, — она назвала его «Фрам» («Вперёд»).
Строительство «Фрама» вернуло к жизни полярные амбиции Амундсена, а лекция Аструпа ещё больше раздула это пламя. В день летнего солнцестояния 1893 года, преисполненный страстей и энтузиазма, он отправился посмотреть на триумфальное отплытие Нансена из Христиании. «Фрам» должен был выйти из порта в сопровождении эскорта из несметного количества малых судов.
В начале июня Амундсен решился пойти на свой первый экзамен в университете (его сдавали перед началом изучения выбранной специальности). И справился с ним, правда, получив минимальный балл. Этого следовало ожидать, учитывая, что он (по воспоминаниям его друзей) открыто пренебрегал учёбой. В любом случае теперь он мог приступать к изучению медицины. Но в сентябре умерла мать — и Амундсен бросил университет, наконец-то обретя свободу и решившись следовать собственным желаниям.
До этого момента полярные интересы Амундсена были не более чем мечтами, возможно, в немалой степени даже бегством от неблагоприятной действительности. Теперь же он намеревался действовать как можно быстрее. Последние месяцы были щедры на события: экзамен в университете подтвердил его худшие ожидания, умерла мать, уплыл Нансен. Именно тогда мысли Амундсена впервые пересекли границу реальности: он предпринял первую попытку присоединиться к полярной экспедиции.
Амундсен услышал о норвежском путешественнике в Арктику Мартине Экролле, который в городе Тромсё на севере Норвегии готовил экспедицию на Шпицберген. И 23 октября Руаль написал Экроллу о своём желании присоединиться к походу. Письмо было очень искренним: