Покорение Южного полюса. Гонка лидеров - Хантфорд Роланд 7 стр.


На грот-мачте, чуть ниже верхушки, находится предмет, который в шутку называют «вороньим гнездом», — главная отличительная черта зверобойного судна. Это большая, вместительная бочка, закреплённая в том месте грот-мачты, где на других кораблях располагается королевский флаг.

Капитан и первый помощник по очереди находятся там, чтобы высматривать тюленей или управлять движением судна через толстый и тяжёлый лёд…

На корме [находится] каюта капитана [и] другая каюта с четырьмя койками для двух помощников, главного инженера и стюарда… Сразу перед ней общий кубрик… [на] пятьдесят матросов… каждая койка вмещает двух человек. Рядом с такой койкой стоит небольшой рундук для хранения продуктов и прочей мелочи, если остаётся место…

Письмо представляет собой скрупулёзное описание того, как строили деревянные корабли для полярных морей. После описания судна Амундсен так же детально посвящает брата в особенности охоты на тюленей и рассказывает о собственном первом опыте поведения в условиях арктических льдов.

Переходим к самой трудной части охоты. Это поиск тюленей. До 3 апреля вести промысел запрещено. За четырнадцать дней до этого тюлени собираются в большие стада на льду, чтобы дать жизнь своему потомству, или, как ещё говорят, помёту… В тех широтах лёд образует большие бухты, в которых тюлени предпочитают выводить потомство. Следовательно, остаётся лишь найти такую бухту.

28 марта они обнаружили стадо примерно из пяти тысяч тюленей, но рядом уже ждали нужного момента целых четыре корабля. «Магдалена» подошла к одному из них — «Моргенену» из Сандефьорда.

«Думаю, здесь слишком мало тюленей для пяти кораблей, — прокричал наш шкипер так, чтобы это было слышно на „Моргенене“, мимо которого мы как раз проходили, — а что если нам ускользнуть на запад? Там основные стада, можете не сомневаться».

Чтобы добиться своего, нам приходилось хитрить и обманывать.

Последний комментарий показывает, насколько нехарактерно это было для Амундсена и людей его круга. Дальше он пишет:

Наш шкипер знал, что со своим негодным двигателем мы не сможем пройти дальше [сквозь льды]. Поэтому он хотел, чтобы «Моргенен» пошёл вперёд, а мы следом за ним, в его кильватере. Оказалось, что у шкипера «Моргенена» было меньше арктического опыта, поэтому он поддался на нашу уловку.

30 марта они нашли главное стадо. Там было примерно 50 тысяч особей, рядом стояли восемь кораблей. При разумной оценке это означало три-четыре тысячи тюленей на корабль, что считалось хорошей добычей и сулило вполне сносную долю каждому моряку. Ведь заработок зверобоя напрямую зависел от результата охоты.

Амундсен между тем продолжал свою историю:

В воскресенье, 1 апреля, погода была неожиданно хорошей — полный штиль, солнце и кристально чистый воздух. Все капитаны как один решили, что можно погасить топки, раз уж мы, так сказать, окружены тюленями. В такую погоду дым из разожжённой топки поднимается прямо вверх и становится виден на многие мили вокруг. Зверобои, которые пока не нашли тюленей, заметят его и, привлечённые дымом, двинутся в нашу сторону. Поэтому сегодня нужно вести себя тихо. Но что такое? Шкипер «Хаардрааде», который, скорее всего, побоялся оказаться затёртым льдами (температура была минус 15 градусов), решил, что 3-го в таком положении ему будет трудно гоняться за тюленями, а потому разжёг топки, чтобы пробить канал во льду.

Из трубы вырвались огромные клубы дыма. «Этот проклятый идиот с „Хаардрааде“ совсем спятил!» — заорал наш шкипер. Вся команда была в ярости.

Итог оказался плачевным. В полдень мы заметили ещё четыре корабля, направлявшиеся в нашу сторону. Вот это был удар! Так мы потеряли не менее тысячи тюленей — и всё из-за какого-то дыма…

Единственный всплеск эмоций в письме Амундсена возникает при описании начала самой охоты. Он был гребцом на одной из шлюпок, с которых велась добыча. Никогда прежде Руаль не видел, как убивают животных.

Пробило семь часов.

«Приготовиться к спуску шлюпок!» — приказал шкипер из своего «вороньего гнезда». В мгновение ока в каждой шлюпке все заняли свои места, за исключением двух человек, замерших у талей[10] и готовых по команде спустить нас на воду.

«Давай!» — прозвучал сверху новый приказ. Громко взвизгнули тали — и шлюпки легли на воду вдоль бортов корабля. Матросы, спускавшие их, скользнули вниз по канатам, всё ещё привязанным к шлюпкам. Как только они присоединились к нам, канаты вытянули наверх, и все заняли свои места. Мы направились туда, где увидели тюленей.

«Прямо по курсу!» — скомандовал стрелок, и раздались один… два… три выстрела. Было запрещено, но я не удержался и повернул немного голову, чтобы увидеть происходящее. Три неподвижные крупные туши означали, что выстрелы оказались меткими. Застрелили самок, кормивших в тот момент своих детёнышей. Малыши всё ещё пытались добыть молоко, прильнув к соскам матерей. А к этой льдине уже направлялись остальные лодки.

«Всем выйти и обдирать туши!» — прозвучал приказ. Рулевой тем временем схватил один из небольших ледорубов, лежавших в лодке, и с силой вонзил его в лёд. Так лодка была закреплена у льдины. Гребцы выпустили вёсла из рук, разобрали ледорубы и мгновенно оказались на льдине… разойдясь в разные стороны с ледорубами в руках. Детёныши тюленей заметили нас, их трогательные глаза, казалось, умоляли сохранить им жизнь. Но пощады не было. Ледоруб взлетал вверх и точным ударом тупого конца разбивал череп животного… сразу после этого мы начали их обдирать… Это непростое дело требует большой практики. Убитое животное переворачивается на спину. Шкура разрезается от пасти вниз к задним плавникам. После этого шкура и ворвань[11] отделяются от тела. Ворвань находится сразу под шкурой и при обдирании удаляется вместе с ней. Туша остаётся на льдине.

На этом письмо заканчивается. И только спустя годы по ряду косвенных признаков становится понятна скрытая в нём глубина эмоций. Амундсен был категорически не согласен как со своим учителем Нансеном, так и с будущим соперником Скоттом, которые считали, что выражение чувств придаёт красоту тексту. По его мнению, намёки и недоговорённости лишь вводят читателя в заблуждение и граничат с невразумительностью.

Сухость письма была обманчива. Амундсена шокировало участие в массовом убийстве диких животных. Отнюдь не являясь легкоранимым юношей, он до глубины души был потрясён той жестокостью, свидетелем которой стал, и отношением к этой бойне членов команды.

Из такого опыта наряду со многими другими событиями постепенно формировалось мировоззрение Амундсена. Он охотился, когда ему приходилось это делать, но отрицал необходимость чрезмерного и негуманного убийства. Кровавый спорт был ему не по душе. Он никогда не мог понять тех, кто убивает живое существо исключительно из удовольствия.

Получив расчёт на «Магдалене», Амундсен записался в команду «Вальборга», одного из семейных судов, для следующего плавания. Но стремился он не к работе простого матроса, а к должности капитана или его помощника. Он уже знал технику навигации среди полярных льдов и особенности работы в полярных условиях. Неудачная попытка перейти Хардангервидду познакомила его с техникой полярных путешествий. И теперь, в двадцать два года, он чувствовал, что готов приступить к разработке детального плана своего будущего исследования.

В ноябре 1894 года Амундсен задумал плавание на Шпицберген. Статус Шпицбергена в то время был неясен, и Руаль хотел организовать экспедицию, чтобы закрепить его за Норвегией.

Два месяца спустя он сконцентрировал своё внимание на Антарктике. Это проект оказался намного серьёзнее. К нему подключился и Тони, самый старший из братьев Амундсенов. Проработав два года в Алжире, Тони вернулся в Христианию. Он считался очень хорошим лыжником, лучшим из всех братьев (по норвежским стандартам Руаль не отличался блестящей техникой). Причина, по которой их мысли приняли такое синхронное направление, была совершенно понятной.

В августе предыдущего года капитан зверобойного судна «Джейсон» К. А. Ларсен из Сандефьорда вернулся из антарктического плавания, во время которого открыл Землю Оскара II на побережье моря Уэдделла Земли Грэма. Но не полярные исследования были его истинной целью. Экспедицию Ларсена направили на поиск новых возможностей для охоты на тюленей и китов, к которым стремились норвежские зверобои в Атлантике. Тем не менее он вернулся на родину с крупным открытием в Антарктиде, единственным за последние пятьдесят лет со времён экспедиции сэра Джеймса Кларка Росса.

Ларсен был прирождённым лидером и настоящим королём среди шкиперов-китобоев. Однажды силой своего характера он подавил пьяный мятеж на «Джейсоне» в Магеллановом проливе. Кроме того, он обладал развитым инстинктом первооткрывателя. Ненадолго высадившись на острове Сеймура у побережья Земли Грэма, он первым из исследователей привёз из Антарктики ископаемые останки. Увы, после этого он не стал кумиром публики, но вызвал всплеск некоторого интереса с её стороны. А вот Руаль и Тони Амундсены заинтересовались экспедицией Ларсена всерьёз. Они написали письмо в Сандефьорд владельцу «Джейсона» Кристену Кристенсену, спрашивая его

не будет ли лучшим способом изучения неизвестных земель на Юге экспедиция на лыжах, иначе говоря, напоминает ли состояние снега и льда в Антарктике то, которое зафиксировано на ледяной шапке Гренландии…

достаточно ли подходит Земля Грэма для экспедиции вроде нашей… или, возможно, уже известны другие относительно неизученные места, которые подходят лучше…

можно ли там охотиться на тюленей… в количестве, достаточном для пропитания членов экспедиции и прокорма множества собак, которые будут тянуть сани… а также команды судна, которое высадит нас и заберёт потом.

За этими вопросами скрывался в высшей степени разумный план. Суть исследования Антарктики была схвачена ещё до того, как первый человек высадился на её берега для их изучения. У Амундсенов не возникало сомнений в необходимости использования на этом всё ещё неизвестном континенте собак и лыж (хотя даже десять лет спустя английские путешественники по-прежнему будут отрицать целесообразность этого).

Неизвестно, чего оказалось больше в плане Амундсена — всплеска энтузиазма или серьёзного расчёта. Если бы его не предостерегали родственники, Руаль, вероятно, ввязался бы в какое-нибудь предприятие. Но чья-то решительная рука удержала его. Возможно, это была рука брата Густава. В результате Руаль не поплыл ни на Шпицберген, ни к Земле Грэма, а продолжил однообразные походы в умеренных водах на семейных судах, чтобы набрать необходимые для аттестации морские часы. Помощник капитана одного из таких кораблей охарактеризовал его как трудолюбивого, серьёзного и настроенного на учёбу человека. «Мы чувствовали, что у него что-то на уме, но он никогда не говорил об этом», — такое создалось общее впечатление.

1 мая 1895 года Амундсен, к его глубокому разочарованию, получил аттестат помощника капитана второго класса. Только второго! Да, он был не готов к экзаменам, но всё же уверенно сдал их. Для получения звания помощника капитана ему недоставало всего лишь нескольких месяцев в море. Но вначале нужно было пройти военную службу.

Амундсен очень хотел, как он говорил, «выполнить долг гражданина». Время тогда было удивительное, и подобное высказывание не считалось ни напыщенной сентенцией, ни чем-то из ряда вон выходящим. Летом 1895 года очередной кризис в отношениях между Норвегией и Швецией по поводу норвежского суверенитета почти перерос в войну. Но в последний момент Норвегия отступила, поскольку не оказалась готова к конфронтации и не имела армии. Нация была разочарована и возбуждена. Миролюбивые норвежцы с неохотой признали, что однажды им придётся бороться за независимость. Поэтому лучшее, что они могли сделать, — начать вооружаться. В обществе стремительно нарастали патриотические настроения.

Но Амундсена вёл к военной службе не только патриотизм. Он болезненно боялся, что его не примут в армию из-за близорукости, в которой Руаль видел не простой физический недостаток, а настоящий позор, нечто постыдное, что обязательно нужно скрыть от мира. Удивительно, что он признался в этом Экроллу, не открываясь больше никогда и никому, даже своим близким. Тайно заказав очки, предписанные врачом, он до конца своих дней считал появление в них на публике знаком бесчестья. Бoльшая часть его смехотворных злоключений на Хардангервидде была связана как раз с этим. Только в зрелом возрасте, будучи уже известным человеком, он смог признать свой недостаток. Судя по всему, такое отношение к собственной близорукости вытекало из его одержимости культом физического здоровья.

Под впечатлением от злоключений сэра Джона Франклина, с шестнадцати лет с фанатическим упорством Руаль выполнял физические упражнения, чтобы быть в хорошей форме и, как он говорил, подготовиться к жизни первооткрывателя. Несомненно, это имело смысл. В те времена в норвежском обществе царил настоящий культ спорта и физического здоровья. В конкурентных видах спорта, популярных тогда в Норвегии (лыжных гонках, футболе и прыжках на лыжах), Амундсен не блистал. Нередко в таких случаях люди обращаются к видам спорта, не связанным с конкуренцией. Видимо, руководствуясь данным правилом, Амундсен и посвятил себя физическому совершенствованию как таковому, а не тренировкам ради определённой цели. За всем этим стояла какая-то тёмная тревога.

Поэтому историю прохождения военной медицинской комиссии лучше всего передать его собственными словами, написанными тридцать лет спустя:

Доктор был стар, к моему удовольствию и удивлению, он оказался большим знатоком человеческого тела. Естественно, в ходе осмотра я был совсем без одежды. Старый доктор пристально осмотрел меня и внезапно разразился восторженной фразой по поводу моей внешности. Видимо, восемь лет непрерывных тренировок не прошли бесследно. Он сказал: «Молодой человек, что, чёрт возьми, вы делали, чтобы обрести такие мускулы?»

Я объяснил, что увлечён физкультурой и занимаюсь ею неутомимо. Этот джентльмен настолько оживился вследствие своего открытия, которое он посчитал чем-то необычным, что позвал офицеров из другой комнаты посмотреть на такое чудо. Нет нужды говорить, что я был ужасно смущён общим разглядыванием и готов был сквозь пол провалиться.

Но этот эпизод имел одно благоприятное следствие. В своём восхищении моей физической формой старый доктор забыл проверить моё зрение. Соответственно, я прошёл осмотр так легко, как не мог даже мечтать, — и скоро приступил к военной службе.

Его служба длилась положенные семь месяцев и пять дней. Она состояла из занятий на плацу в казармах Гардемоен в окрестностях Христиании. Амундсену казалось, что этого недостаточно. Он продолжал заниматься самостоятельно. Одна из историй того времени связана с разрешением, которое он получил для себя и сослуживца, чтобы совершить длительный кросс по пересечённой местности. Сослуживец оделся легко и бежал впереди. Амундсен был в полном полевом обмундировании, с винтовкой и рюкзаком, обутый по уставу в тяжёлые громоздкие ботинки до колен.

Норвежские писатели часто замечают, что их соотечественники — люди крайностей. В известном отрывке из Ибсена, который с особым удовольствием цитируют поколения его соотечественников, говорится:

Назад Дальше