Джордж быстро заснул. Во сне он гонялся за толстяком. Тот забежал в незнакомый дом. Джордж последовал за ним по запутанным переходам и очутился в полутемном зале со множеством дверей. Стены и окна там были покрыты кружевными узорами, похожими на тень паутины, и звучала одна и та же приятная, но однообразная мелодия.
— Шлю привет в смешной новинке, — подумал Джордж в такт музыке. У этих слов точно имелось продолжение, которое он пока не мог припомнить. «А почему я вообще должен его помнить?» — удивился мальчик.
Поняв, что заблудился в музыкальной шкатулке, он стал искать выход.
Какую дверь Джордж ни распахивал, — оттуда выскакивали всякие неприятные рожи и откровенно страшные монстры. Чудовища вроде и не нападали на него. Некоторые даже улыбались щербатыми ртами, приглашая пройти дальше. Но, как в игре, стоило отвернуться — на шаг или два приближались к нему. Они теснили его к единственной приоткрытой двери, как раз к той, которую он хотел бы избежать.
Он все-таки распахнул ту дверь «Поиграй со мною, Джордж. Станешь первым богачом», — отчетливо сказали из угла. «Кто здесь?» — спросил мальчик, озираясь по сторонам. В зале стояло кресло с фарфоровой шкатулки и в нём сидел ухмыляющийся человечек. На спинке кресла висела его мантия из вороньих перьев. Человечек сидел как на троне. — «Да, да! Я хочу быть богатым!» — воскликнул Джордж.
Изо рта человечка показался и сразу спрятался длинный, тонкий, как у ящерицы, язык. «Ты мне доверяешь?» — спросил он. «Ну, конечно! — ответил Джордж. — Я ведь чувствую, как вы мне рады!».
Белый фарфоровый карлик, соглашаясь, важно кивнул. «Тринкет, тринкет», — проскрипел он, и лицо куклы опять стало неподвижным.
Глава пятая
День рождения
Скидморы жили в маленьком городке Хорнчёрче, каких десятки вокруг Лондона, на тенистой Кленовой улице с двухэтажными домиками, стоявшими стена к стене. Окна в этих домиках были с цветными вставками-витражами, полукруглые, — от этого домики казались пузатыми.
Перед самым днем рождения Джорджа на Кленовую улицу пришла жаркая погода. Все признаки весны сразу стали налицо: расцвел маленькими белыми цветами боярышник, залетали бабочки «павлиний глаз» и стрижи, лягушки отложили икру в водоемах Лодж-парка, появились божьи коровки с семью точками. Когда пробежал на тонких ногах апрельский дождик, бабочки и птицы заметались, ища укрытие, но небо быстро стало голубым.
И самое главное — проснулись шмели. Мимо окна пролетел первый — черный, с таким пушистым желто-рыжим брюшком. Будто подражая ему, сразу зажужжала газонокосилка соседей. Трава за время зимних дождей вымахала длиннющая.
К их жужжанию добавилась зазывная мелодия — на улице остановился музыкальный фургон с мороженым, и соседские дети начали выбегать из домов с зажатыми в кулаках монетами. Джордж с Брэндой успели к мороженщику первыми. Из-под обклеенного картинками и ценниками стекла высунулась ладонь, на которой мальчик заметил необычную татуировку в виде контуров ключа. Он сунул мороженщику деньги и тотчас получил замечательный рожок, где маленькие вафельные шарики были обсыпаны разноцветными блестками и сверху красовалась прозрачная феечка с крыльями.
— А мне? — спросила Брэнда.
— Тебе нельзя, — строго напомнил Джордж. У сестры болело горло, ей запретили холодное.
Но Брэнда упёрлась:
— Мама не узнает!
— Врать нехорошо.
— Ты сам врёшь! Шкатулку с человечком прячешь за кроватью!
Джордж встревоженно оглянулся по сторонам.
— Шпионка… больше в мою комнату не войдешь, — прошипел он, увлекая сестру за собой, но на всякий случай крикнул: — Нет у меня никакой шкатулки! — его не оставляло чувство, что в фургончике слышали их разговор.
Дома сестренка расплакалась, и он смягчился:
— Никому больше не говори, хорошо?
— Хорошо, — всхлипнула Брэнда.
— Дай откусить хоть разочек. Я тебе за это секрет скажу, — заканючила она.
— Фекрет фкафу, — передразнил Джордж. Брэнда не произносила «с», потому что у нее выпал передний молочный зуб, а новый на его месте пока не вырос. — Ладно, один раз только…Что ты делаешь?
— Мама заказала торт на твой день рождения, с твоим именем наверху, — сообщила довольная сестра, крутя феечкой.
Внизу пускала длинную слюну бассетиха Леди. На морде у нее постоянно было прописано выражение обездоленности. «В жизни этого существа наверняка имела место трагедия», — сочувствовали бассетихе знакомые Скидморов. На самом деле под печальной оболочкой пряталась озорная и крайне упрямая собака. Для полного счастья ей не хватало мороженого, но гордость высокопородной бассетихи не позволяла унижаться. Только когда она поняла, что от прекрасной сладости остается совсем ничего, возмущенно гавкнула и положила на коленку Джорджа свою короткую тяжелую лапу.
Наконец наступил день рождения. Джордж получил в подарок новые компьютерные игры и проигрыватель дисков — от родителей, набор принадлежностей для пэйнт-бола — от приятеля Питера Вэста. Брэнда просто нарисовала поздравительную открытку. Но самый невероятный подарок, как всегда, был от тети Мэри. Она купила племяннику дорогущий набор для постройки робота с микропроцессорами. Тетя специально оставила ценник на коробке, чтобы Джордж узнал — робот стоит целых сто семьдесят фунтов! Дороже камня из «Лавки Древностей».
А бабушка вручила Джорджу очередного плюшевого медведя.
— На цыпочки приходится вставать, — расчувствовалась она, по своему обычаю целуя его в светлую прядку над лбом. — Ты мой хохолок!
— Ладно, ба, — отстранился Джордж. — Я уже большой.
Хотя Джордж и был обычным мальчишкой-кокни — с серыми глазами, веснушками, в кроссовках и испачканных на коленках джинсах, — люди часто посматривали на его двухцветную голову, где в темно-русых волосах выделялась светлая прядка. Джордж расстраивался, а родители утешали сына: «Это очень красиво. За тобой девушки будут бегать, когда подрастешь». «Не переживай, волосы — явление временное», — хлопал себя по лысине отец. «Совсем не обязательно ему лысеть, — вступалась за Джорджа мама. — Он не в твою породу пошел, а в мою». «Зато Брэнда — моя копия! — радостно объявлял старший Скидмор, прижимая к себе дочку. Глаза — мои, уши — мои, лысина… ну, это дело наживное», — рассуждал он под протестующие вопли Брэнды…
Вот Питер Вэст никогда не иронизировал по поводу внешности Джорджа. Они подружились ещё в первом классе и с тех пор подрались только один раз.
Вэст был надежным товарищем, поэтому Джордж решил показать ему свой камень.
— А это ты где взял? — спросил Питер, приподнимая крышку стоявшей на полу шкатулки. Музыкальный механизм сразу пришел в действие — скорбно зазвучала мелодия, которая преследовала Джорджа все эти дни.
— Нашёл, — соврал он. Питер приподнял светлые бровки: такие дорогие шкатулки на дороге не валяются, — но его отвлекла неожиданная находка:
— Смотри-ка, здесь потайное отделение! — он достал из шкатулки пожелтевшей листок. — Письмо!
Джордж вырвал бумагу из его рук и начала в волнении читать:
Шлю Вам самый темный… Нет, не темный, а теплый!
«… теплый искренний привет.
Всё вижу наши прогулки в парке. Не сочтите меня смешной — прошлое теперь предпочитаю любой новинке.
Сидя у осеннего окна и посылая ненастной погоде тихие проклятья, часто думаю о Вас. Без сожаления буду до самого конца вспоминать молодость… Наконец мы начинаем ценить роли, которые пришлось играть — охотно или вопреки желаниям — в спектакле жизни.
Дарю Вам тринкет-шкатулку. Только прикажите человечку: „Спрыгивай!“, — он задвигается. Это такой вертун, будет бегать и танцевать с забавными ужимками.
Музыка из ларца льется чарующая.
Ваша, Азалия».
Письмо было написано дамским витиеватым почерком и пахло старым одеколоном. Пока мальчик читал, ему показалось, что человечек одобрительно кивает головой в такт словам.
«Бабушку тоже зовут Азалия, — подумал Джордж. — А ведь она недавно рассказала мне об этой шкатулке. Сказка-то и не сказка вовсе». Так вот что бабуля в молодости натворила! Лучше держаться от этого Тринкета подальше. И зачем он обещал фарфоровому карлику, что будет с ним дружить… А! Это всё равно было только во сне.
— снова закрутилось в голове.
Эти слова принадлежали шкатулке, никак не памяти Джорджа, и это его испугало. Потрясенный мальчик засунул письмо обратно:
— Разобью шкатулку, или выброшу.
— Да ты что, лучше мне отдай, — удивился Питер.
В комнату заглянул отец, и Джордж спрятал шкатулку за спину.
— Подарки рассматриваешь? А гости ждут! — весело напомнил Скидмор-старший.
За столом всем опять пришлось слушать тетю Мэри. Филипп Скидмор ее недолюбливал, хотя она и приходилась родной сестрой его жене. Встречаясь со свояченицей, он выдавливал из себя сдержанное — «здравствуй, Мэри», зато прощался всегда от души.
Несколько месяцев назад пластический хирург заменил данный ей от природы нос на маленький и аккуратный. После этого Мэри приравняла себя к совершенству и увешала весь дом собственными портретами, выделив над камином место для самого большого. Художник изобразил ее такой, какой она собиралась стать после еще нескольких пластических операций.
Она раздражала Филиппа Скидмора ещё потому, что считала себя самой умной и предпочитала читать наставления каждому члену его семьи, в том числе ему самому, словно он был школьником. Основанием для этого тетя считала своё богатство, доставшееся ей после развода с мужем-миллионером.
Вот и сейчас, сначала она громко оповестила собравшихся о том, что бутылка вина, которую она недавно пила на альпийских лугах, стоила дороже автомобиля Скидморов. Потом продемонстрировала все свои браслеты и кольца.
А затем решила, что пришел черед напомнить о собственной образованности. Она окончила факультет психологии (только диплом не успела получить), а также двухнедельные курсы белой магии, после чего стала называть себя специалистом. Тетя, по её словам, прекрасно разбиралась в магических травах.
— Пэмми, дорогуша, — обратилась она через весь стол к своей сестре. — Тебя терзают внутренние проблемы. Я вижу это по твоему лицу. Но мы выведем их отваром из анютиных глазок.
— Да нет, нет! Я в порядке, — добродушно ответила та, направляясь на кухню. Ей и в голову не приходило, что сестра говорит это от зависти: Мэри давно уже было невыносимо наблюдать спокойное счастье Скидморов.
— Подумай как следует, — не отставала тетя. — Если муж страдает комплексами, это переходит на жену!
— Чем-чем я страдаю? — насмешливо переспросил Скидмор-старший.
— Ну, неуверенностью в себе по причине непроходимой бедности, я думаю!
— Опять ты за своё! — еле слышно выговорила бабушка Азалия старшей дочери.
Тетя Мэри поджала губы и принялась ожесточенно массировать самый большой бриллиант на пальце. Она приготовилась к долгой схватке с родственниками, но в это время на кухне запищала духовка.
— Скидмор, мне нужна помощь, — позвала отца мама. И Джордж услышал, как на кухне она принялась ему выговаривать:
— Филипп! Потерпи немного! Мы видим ее всего трижды в году.
— Да, но мы не записывались к ней на консультацию! — не соглашался отец. — Мэри всегда разговаривает с нами, как с неполноценными людьми!
— Она — успешная женщина…
— А мы, значит, неуспешные?
Мама ничего не ответила.
— Тогда скажи, откуда в ней столько злости? — возмутился отец. — Счастливые люди такими не бывают!
— Всё-таки она — родная сестра мне, — оправдывалась мама. — Получается: подруга на всю жизнь.
— Не знаю — не знаю! Друзья должны помогать другу другу. А она только унижает!
— Может, она и вправду несчастлива.
— Разве можно быть несчастливой миллионершей? — с иронией спросил отец.
Действительно, подумал Джордж, должно быть здорово сидеть в особняке и наблюдать, как работники стригут деревья в твоем саду, чистят огромный бассейн. Он не первый раз слышал эти родительские перепалки из-за Мэри и всегда принимал сторону отца. Но сейчас он поймал себя на мысли, что уважает тетю.
— Да я взвыла бы от тоски в ее пустом стерильном доме — без детей, собаки и тепла, — шепнула мама.
— Эй, ты меня забыла перечислить, — шутливо возмутился отец, и мама рассмеялась.
А Джордж подумал совсем иначе: «Я бы переселился в тётин огромный дом и с удовольствием покомандовал там вместе с ней!» — и сам себе и удивился. Ведь прежде он даже представить себе не мог, что проживет хотя бы день с этой фурией! Похоже, его характер изменился в последнее время. А началось это с кражи в «Лавке Древностей». Он будто раздвоился. Одна его половина стала вредной и нечестной, а вторая её осуждала. И что с ним, с Джорджем, будет дальше?!
Напряжение за столом тоже быстро прошло. И там упомянули бассетиху. Брэнда спросила:
— Бабушка, а наша собака — тоже кокни?
Перед этим бабушка говорила про язык кокни. Они заменяли нормальные слова, подбирая к ним рифму. Подружку называли кружкой, лестницу — кудесницей. И свободно общались между собой, никто чужой их понять не мог.
Кокни были людьми бедными, но веселыми. На праздники, чтобы шикарно выглядеть, наряжались «жемчужными королями и королевами» — в щедро обшитые перламутровыми пуговицами костюмы и платья. В те времена настоящим лондонским кокни считался тот, кто родился в районе, куда доносился звук колокола их церкви Сент-Мэри-ле-Боу. Но после войны они начали переселяться с востока Лондона в пригороды, вроде Хорнчёрча, где жили Скидморы.
— Ба, а ты жила здесь, когда была маленькой? — с коварной улыбкой спросил Джордж. Он находил все большее удовольствие в том, что узнал бабушкину тайну. Это словно давало ему власть над старой Азалией.
Бабушка поджала губы, голова ее мелко затряслась:
— Нет, я другом месте выросла.
— А почему Хорнчёрч так называется? — всё задавала вопросы Брэнда.
— Подумай сама. Хорн — рог, чёрч — церковь…
Главную церковь их городка уже восемьсот лет украшала бычья голова. Все соглашались, что это странно. Про голову рассказывали многочисленные легенды. Будто бы в старые времена здесь был большой рынок скота. Будто бы сначала появилось название городка, поэтому и церковь оформили ему под стать. Но толком никто не знал, почему голова быка там оказалась.
Недавно кто-то спилил древние медные рога, и двухминутный сюжет об этой краже, показанный по национальному телевидению, немного прославил скромный городок. Хотя показывать особенно было нечего. Мелькнула обезображенная бычья голова на церковной стене, а полицейский чин заверил, что ведется расследование. Но через несколько недель местная газета сообщила, что «бесценные исторические рога так и не были найдены»: пришлось приделывать к бычьей голове новые.
— Всё потому, что ведьм здесь несчитано, — заметил отец, покосившись на Мэри.
— Скидмор, не говори ерунды! — улыбнулась мама, меняя тарелки на столе. — Ох, — чуть не заплакала она, доставая из плиты плоский как блин йоркширский пудинг. — Кто-нибудь открывал духовку?
Йоркширский пудинг, он по характеру нежный, как безе. Если во время готовки приоткроешь духовку — конец пудингу.
— Нет, нет, честно, мы не при чем, — с невинным видом сказали все Скидморы. На самом деле нос в духовку засовывали и Джордж, и Брэнда, и даже глава семейства.
Что ж, аварии случаются со всеми. Тем не менее приготовленный мамой праздничный обед с жарким, восемью разными овощами и неправильным йоркширским пудингом был съеден. Сытые гости откинулись на стульях и почти одновременно заговорили.
Стол, украшенный на темы палеонтологии, теперь находился в беспорядке. Игуанадоны, птеродактили скалились на гостей с грязных тарелок и недопитых стаканчиков. Мальчишки начали перекидываться скомканными салфетками — с теми же зубастыми мордами вымерших хищников. Поэтому мама предупредила, что с минуты на минуту ожидается сюрприз. Итак, гости были счастливы, хозяйка слегка встревожена — все говорило о том, что праздник удался.
В дверь позвонили, и мама крикнула:
— Именинник, это к тебе!