Заль пишет письмо отцу
Дастан призвал писца, и в слове ясном
Излил он все, что было в сердце страстном.
В письме немало было новостей,
Приветов нежных, радостных вестей.
Он первые свои наполнил строки
Хвалой тому, кто создал мир широкий:
«Меня рабом всевышнего зови,
Моя душа полна к нему любви.
Зажглась моя душа таким пыланьем,
Что не могу открыться пред собраньем.
О дочери Михраба говорю,
И плачу я, и на костре горю.
Звезда ночная – мне подруга в горе,
Из глаз на грудь мою струится море.
О богатырь, какой мне дашь ответ?
Избавишь ли меня от мук и бед?
Надеюсь: верный своему обету,
Исполнит полководец просьбу эту,
Как бог велит, захочет мне помочь,
Чтоб стала мне женой Михраба дочь.
Когда меня с горы Албурз привел он,
Мне обещал отец, отрады полон:
«Желанье сына – для меня закон,
Исполню все, что пожелает он».
Гонец тотчас же, как огонь, помчался,
С посланьем к Саму одвуконь помчался.
Лишь края гургасаров он достиг,
Заметил Сам посланца в тот же миг:
Кружил он по холмам, прогнав заботу,—
С гепардами понесся на охоту.
К богатырю приблизился гонец,—
Письмо от сына получил отец.
Со скакуна сошел посланец наземь,
Облобызал он землю перед князем.
Военачальник нити снял с письма,
Спустился он с высокого холма.
Он побледнел, опешил: от Дастана
Такая весть пришла к нему нежданно!
Решил отец, что сын его не прав,
Что выбор нехорош его и нрав.
Сказал: «Своим желаниям в угоду,
Он обнаружил низкую природу.
Недаром дикой птицей он вскормлен,—
Такой удел ему определен».
Сам советуется с мобедами
С охоты возвратился он угрюмый,
Закрались в сердце медленные думы.
На сердце тяжко стало от забот,
Прилег, но и во сне печаль гнетет.
Однако чем для нас труднее дело,
Чем больше ноет сердце, страждет тело,
Тем легче в сокровенном, в добрый час,
Спасение откроется для нас.
Проснувшись, он собрал мобедов мудрых,
Сановников, старейшин седокудрых,
Вопрос им задал: «Что же Заля ждет?
Какой желанья этого исход?»
Мобеды, как велел им воевода,
Искали долго тайну небосвода,
Увидели, узнали и пришли,
Как будто счастье для себя нашли.
И было звездочета предсказанье:
«О витязь в златотканом одеянье!
Чете благоприятствует судьба,
Пребудут в счастье Заль и Рудаба.
От этих двух родится слонотелый,
Могущественный, доблестный и смелый.
Он завоюет мир, он вознесет
Престол царя царей на небосвод,
С лица земли сметет он всех злодеев,
Сровняет землю, недругов развеяв,
Надеждою Ирана станет он,—
Будь этой доброй вестью озарен!
Он сделает счастливым государство,
И люди пригласят его на царство».
Услышав то, что молвил звездочет,
Избавился воитель от забот.
К себе гонца призвал он, просветленный!
С ним разговор повел он благосклонный:
«Ты сыну моему скажи добром,
Что целью он бессмысленной влеком,
Но должен я обет исполнить строго
И для обмана не искать предлога.
Едва зарей развеется туман,
Я поведу свои полки в Иран».
Он вестнику дирхемов дал немало,
Сказал: «Скачи, не делая привала».
Полкам велел он двинуться назад,-
Ликует рать, и воевода рад.
С позором гургасаров заковали,—
Шли пленники и стоны издавали.
Едва лишь первый луч во тьме блеснул,
В степи поднялся богатырский гул.
Смешался голос трубный с барабанным,
И громы раздались над ратным станом.
То двинулся в Иран воитель Сам,—
Отрадно возвращаться: храбрецам!
Помчался к Залю, не смыкая вежды,
Гонец победы, счастья и надежды.
Синдухт узнает о поступке дочери
У двух влюбленных – так пошли дела —
Посредница болтливая была.
От милой к милому носила вести,
От жениха – к возлюбленной невесте.
Призвал сладкоязыкую Дастан,
Поведал весть великую Дастан:
«Скажи царевне, мига не теряя:
«О кроткая луна, о молодая!
Слова, теснясь, томятся взаперти.
Дай выход им: должна ты ключ найти.
Посланец, мой наказ исполнив с честью,
От Сама прибыл со счастливой вестью».
Проворно ей письмо вручил храбрец,
Посредница помчалась во дворец.
К царевне понеслась она поспешно:
Письмо от Заля было так утешно!
Царевна, ей оказывая честь,
Дирхемы ей дала, велела сесть.
Повязку, сделанную в Индостане,
Такую, что не видно было ткани:
Основа и уток – рубин, алмаз,—
Каменья скрыли золото от глаз,
Два перстня дорогих, златоузорных,
Сверкавших, как Юпитер в высях горных,—
Послала Рудаба Дастану в дар,
А с перстнями – речей сердечный жар.
Посредница пошла, хотела скрыться,
Как вдруг ее заметила царица.
Та женщина, в душе почуяв страх,
Облобызала пред царицей прах.
Душа Синдухт исполнилась тревоги:
«Скажи: откуда ты? С какой дороги?
Идешь – боишься на меня взглянуть,
Стремишься незаметно проскользнуть.
Иль без тебя нет у меня заботы?
Ты лук иль тетива? Не знаю, кто ты!»
А та: «Мне надо прокормиться здесь,
На все я руки мастерица здесь,
Царевне продаю уборы, платья,—
Я прииесла их. Разве стану лгать я?»
Синдухт в ответ: «А ну-ка, покажи.
Меня ты успокой, не бойся лжи».
«Две вещи продала, – ей было мало,
Она меня за новыми послала».
«Так деньги покажи ты мне скорей,
Мой гнев ты остуди, водой залей!»
«Мне велено до завтра ждать уплаты,
А значит, денег нет, понять должна ты!»
Тогда, решив, что речь ее – вранье,
Разгневалась царица на нее.
За пазухою, в рукавах искала
Письмо, – обман в ее словах искала.
И вот пред нею – дорогой наряд,
Уборы блеском золотым горят!
Как пьяная, от боли, недоверья,
Она вошла в покои, хлопнув дверью,
Явиться приказала Рудабе,
Ланиты исцарапала себе,
Из двух нарциссов проливала слезы,
Пока росою не сверкнули розы:
«Дитя мое, ты, как луна, светла,—
Зачем дворцу ты яму предпочла?
Не о тебе ль, как долг велит издавна,
И тайно я заботилась и явно?
Зачем же хочешь ты меня терзать?
Должна ты мне всю правду рассказать;
Кто эта женщина? Зачем приходит?
Кем послана? Кого с тобою сводит?
Кто этот муж, который дорогих
Подарков удостоился твоих?
Арабскому венцу, отцовской власти
Ты вместо счастья принесла несчастье.
Свой род и имя ты не опорочь…
Зачем я родила такую дочь!»
Потупилась царевна молодая,
От срама и тревоги обмирая.
Печали влага хлынула из глаз,
Нарциссов кровь на щеки пролилась:
«О матушка, о мудрая царица!
Моя душа в силках любви томится!
О, если б ты меня не родила,
Я ни добра не знала бы, ни зла!
Едва Дастан в Кабуле поднял знамя,
Любовь к нему меня повергла в пламя.
Жить без него? Убьет меня тоска,
Весь мир его не стоит волоска!
Узнай: меня он видел, мой любимый,
В знак нашей клятвы руки с ним сплели мы.
К владыке Саму поскакал гонец,
И сыну свой ответ сказал отец.
Могучий Сам противился вначале,
Потом слова согласьем зазвучали.
С той женщиной мне Заль прислал привет,
Мои подарки – витязю ответ».
Смутилась от речей таких царица:
Ей лестно было с Залем породниться.
Ответила: «Пусть выбор твой хорош,
На свете Залю равных нет вельмож,
Он славный сын могучего владыки,
В нем ясная душа и ум великий,
Достоинств много, родом он высок,—
Все качества затмил один порок.
Разгневается сердце шаханшаха,
Он весь Кабул сровняет с тучей праха:
Не хочет он, чтоб мы пошли вперед,
Чтоб на земле возвысился наш род».
Ту женщину царица обласкала:
Мол, не могла понять ее сначала.
Царевну спрятав и замкнув замок,
Чтоб ей никто совет подать не мог,
Пошла в слезах и улеглась в постели,
Ее тоска и горе одолели.
Михраб узнает о поступке дочери
Михраб счастливый вышел из шатра,—
В Дастане он обрел исток добра.
Увидел он: лежит в слезах супруга,
Лик побледнел, как будто от недуга.
Спросил в тревоге: «Что тебя томит?
Увяли лепестки твоих ланит!»
В ответ Михрабу молвила царица:
«Моя душа грядущего страшится.
Что будет с этой радостной страной,
С арабскими конями и казной,
С твоим дворцом, с послушными рабами,
С твоим венцом, с цветущими садами,
С царевной, что блистает красотой,
С величьем, славой, жизнью прожитой?
Пусть твой венец и трон блестят победно —
Со временем уйдут они бесследно.
Как ни старайся, их отнимет враг,
Деянья наши обратятся в прах.
Окажется в гробнице наша слава:
То древо, чьи плоды для нас – отрава,
Взрастили мы, трудясь в мороз и зной,
Венцом его украсили, казной,
Оно расцвесть роскошно не успело —
Его листва тенистая истлела.
Вот в этом наш предел и наш исход,
Не ведаю, когда покой придет!»
А царь: «Ты старое сказала слово,
А повторенье не бывает ново.
Сей мир противен светлому уму,
И мудрый ужасается ему.
Любого из живых судьба находит,
Один уходит, а другой приходит.
И в счастье и в беде – одна судьба,
Безумна с высшим судией борьба».
Синдухт – в ответ: «Поведала я притчу,
Надеясь, что я правду возвеличу.
Мудрец, достойный славы и похвал,
О древе притчу сыну рассказал,
А я ту притчу рассказала снова,
Чтоб со вниманьем выслушал ты слово.
Дастан, – открою истину тебе,—
Силки расставил тайно Рудабе.
Смутил ей сердце, сбил с пути царевну,
Найдем же выход, чтоб спасти царевну,
Я не смогла советом ей помочь,
И вижу я: страдает наша дочь».
Ошеломленный новостью такою,
Поднялся царь, сжимая меч рукою,
Вскричал: «Убью сейчас же Рудабу,—
Мне легче видеть дочь свою в гробу!»
Царица, гнев супруга понимая,
Сказала, стан Михраба обнимая:
«Властитель мой! Хотя бы к одному
Прислушайся ты слову моему,
А после поступи, как скажет разум,
Мы покоримся всем твоим приказам».
Отпрянул царь и оттолкнул жену,
Вскричал, подобный пьяному слону:
«Зачем я дочь свою в живых оставил,
Как только родилась – не обезглавил?
Был мягким, предков преступил завет,
И вот я от нее дождался бед.
Все качества отца должны быть в сыне,
Быть хуже, чем отец, – грешно мужчине.
Бесславья и позора не хочу,
А ты прибегнуть не даешь к мечу.
Когда могучий Сам и царь Ирана
Над ними власть получат невозбранно,
Тогда умрет кабульская земля,
Сады заглохнут, высохнут поля».
«Мой господин, – воскликнула царица,—
Не надобно болтать, не стоит злиться,
Не предавайся горю и слезам,—
Уже об этом знает всадник Сам,
Он с поля битвы двинулся обратно,
Он встретил эту весть благоприятно».
Промолвил царь: «Прекрасная луна!
Мне лгать в подобный час ты не должна.
Я б свадьбе не мешал, скажу я прямо,
Но Манучихра я боюсь и Сама.
И то сказать: на всей земле кого
С могучим Самом не прельстит родство?»
Синдухт сказала: «Гордый муж! Не стану
С тобой хитрить и прибегать к обману.
Твоя беда – она моя беда,
Я связана с тобою навсегда.
Как ты, и я вначале опасалась,
Но ясным наше дело оказалось.
Уж не такое чудо этот брак,—
Из сердца выкинь страх, тоску и мрак.
Заль поступил, как Фаридун когда-то,
К йеменскому царю пославший свата.
Чужой войдет как родич в твой дворец,—
Твой враг увидит в этом свой конец!»
Ответствовал Михраб, как прежде, гневный:
«Вставай и приходи ко мне с царевной».
Ей стало страшно: мрачен муж, как ночь,
Тоской терзаем, умертвит он дочь!
«Сперва, – сказала, – обещай мне милость»,—
Хитрила, царский гнев смягчить стремилась.
Михраб воскликнул: «Я клянусь тебе,
Что зла не причиню я Рудабе,
Но бойся Манучихра: царь всевластный
На нас нагрянет с яростью ужасной».
От сердца у царицы отлегло,
Она склонила пред царем чело,
Ушла с улыбкой на устах, сияя:
Лицо – как день, а кудри – тьма ночная.
Сказала Рудабе: «С весельем встань,
Теперь гепард терзать не будет лань.
Давай скорей запястья, кольца спрячем,
Убранство сняв, к отцу ступай ты с плачем».
«Снимать? Зачем? – сказала та в ответ,—
Мне, бедной, притворяться – смысла нет.
Навеки я принадлежу Дастану,
А то, что явно, я скрывать не стану».
И дочь предстала пред лицом царя,
Нарядна, как восточная заря.
Отец, ее увидев, восхитился
И мысленно к Йездану обратился.
Сказал ей: «Помутнен твой ум навек!
Какой допустит знатный человек,
Чтоб вышла пери за исчадье ада?
Тебя лишить венца и перстня надо!»
Он, полный гнева, как гепард рыча,
Кружил, сжимая рукоять меча.
Ушла царевна в страхе и печали,
И желтыми ее ланиты стали.
И мать и дочь – несчастные сердца —
Прибежища искали у творца.