годердзи
Не топил я славы в луже,
Не срамил седой главы.
За нарушенную клятву
Я в ответе, а не вы.
В чем проступок мой? Что
Мне дарованное – взял?
Тем преступник я, что деву
Сердца сам себе избрал?
Ежечасно, безвозвратно
Вырастаем из пелен!
Вы Годердзи сотворили,
Но живет и дышит – он!
Не сыновнею любовью
Вечен человечий род!
Вы Годердзи сотворили,
Не пеняйте, что живет!
И прислужницы не стерпишь,
Если лик ее не мил!
Дочери царя Левана
Дня невестою не мнил!
В башенном окне один лишь
Миг узрел ее и к ней
Навсегда остался камня
Башенного холодней.
Если ж царь Леван, разгневан,
На отца пойдет войной —
Против мощного вторженца
Нам сражаться не впервой!
Вслед бесстрашному Гургену
Все примчимся на войну
И в который раз прославим
Нашу древнюю страну!
8
Царь Гурген скорбит о сыне.
Третий месяц царь, как крот,
Света белого не видит,
Третий месяц слезы льет
Над ослушником, что царство
На пастушку променял.
Но однажды в час полночный,
Визирей созвав, сказал:
“Визири мои, довольно
Знаете меня, чтоб знать, —
Не боязнь царя Левана
Мощному мешает спать.
Об ослушнике Годердзи
Естество мое скорбит.
Браком первенца с безродной
Повелитель ваш убит.
Браком первого – с последней,
Венценосного – с простой,
Отпрыска царей древнейших
Браком – с нищенкой босой.
Как земля не сотряслася,
Скал не рухнули столбы
От неслыханного брака
Господина и рабы?
Как светила не погасли,
Зря такую черноту?
Как обвалом не засыпал
Бог неравную чету?
Визири мои, молю вас,
Укажите мне пути,
Как наследника престола
С недостойной развести?
Как уста его и очи
От красы ее отвлечь?
Как любовь из сердца выжечь?
В сердце ненависть зажечь?”
Помолчавши, отвечали
Визири: “О царь и вождь!
Это дело – колдовское,
Превышает нашу мощь”.
Тут коварный визирь Шерэ
Голос подал: “Царь, верна
Преданность моя, – хоть в пекле
Раздобуду колдуна!
Но одно мое желанье,
Царь, исполни. Не злодей
Я. И девушку жалею,
Выросшую без людей.
Разлучив ее с Годердзи,
Бедную не убивай!
Чем стервятникам на ужин —
Лучше мне ее отдай!” —
“Быть по-твоему, – промолвил
Царь. – Как только чародей
Разведет ее с Годердзи,
Будет девушка твоей”.
Вышли визири. Последним
В летней ночи черноту
Шерэ вышел, в черном сердце
Нежа черную мечту.
9
За высокими горами,
За просторами морей
Угнездился злой волшебник,
Видом – старец, сердцем – змей.
Каджам запродавши душу,
Приказует он воде,
Ветру, солнцу, стуже, зною,
Граду, ливню и грозе.
Чернотою превосходит
Уголь, деготь и смолу.
Словно тучи по утесу —
Злые мысли по челу.
В клеветах своих гнездится —
Что паук среди тенёт.
Низостью Искариота
Смело за пояс заткнет.
Вместо глаз у старца угли,
Зубы – битое стекло,
Кости голые железо
Листовое облегло.
Уши – рыси, когти – грифа,
Чинной старости венца
Не ищи – седин почтенных!
Ибо – грива жеребца.
К этому-то старцу Шерэ
День и ночь спешил, пока
С горной выси не увидел
Тайной кельи ведьмака.
шерэ
(с горы)
Здравствуй, старец досточтимый!
Здравствуй, мудрости родник!
Через горы, через долы —
Наконец, к тебе проник.
Трудным делом озабочен,
Попрошу я мудреца:
Попытайся образумить
Ты царевича-глупца.
колдун
Что ты волком воешь сверху?
Знаю про твою беду.
В логово мое спускайся, —
Две недели Шерэ жду.
шерэ
(спустившись)
Помоги, всесильный старец!
День мне стал черней, чем ночь!
Ты один во всей подлунной
Можешь скорбному помочь.
Страстною любовью болен,
Сна и разума лишен,
Как под камнем – под любовью
Заживо похоронен.
колдун
Знаю, знаю, царский визирь,
Что пронзила, как стрела,
Завалила, как лавина,
И, как молния, сожгла
Красота лесной пастушки.
Но, словца не утая,
Все поведай мне – как если б
Ничего не ведал я.
шерэ
Обессилевши от страсти,
Что скажу тебе, старик?
От любовного недуга
Еле движется язык.
Коченею и сгораю,
Притупились нюх и вкус,
Как поганою змеею,
Хлебом праведным давлюсь.
На постели, как на копьях,
До зари не знаю сна,
И, как узнику темница,
Грудь дыханию тесна.
колдун
Не печалься, визирь Шерэ,
Знахарь – опытный паук!
Горделивая пастушка
Не уйдет из наших рук.
Снадобье тебе составлю:
Сеянное по ночам
Просо, политое кровью,
С женским млеком пополам.
Посолю его щепоткой
Праха ведьминского. Грязь
С рук Иудиных добавлю —
Будет каша, будет мазь!
Этой мазью, Шерэ, смажешь
Дома брачного порог, —
И такою дева станет —
Не отмоет и поток!
Шея, мрамора белее,
Станет пищею червей,
Тысячами присосутся
Гады к яблокам грудей.
Гроздьями пойдут клубиться
Из ноздрей, ушей и губ.
Зачервивеет Этери,
Как в сырой могиле – труп.
Что на утро новый лекарь,
Над болящею согбен,
Оторвет червя, и целый
Клубень – снятому взамен!
И отступится Годердзи
От игралища червей.
Не кручинься, визирь Шерэ,
Будет женщина твоей!
шерэ
В голом остове червивом
Сласти мало жениху!
колдун
Раскрасавицу получишь, —
Не червивую труху!
Пресмыкающимся – гибель
Ведьмы жженые власы.
Чуть присыпешь – и ослепнешь
От Этериной красы!
Дал обещанное знахарь.
Положив его на грудь,
Мига не теряя, Шерэ
Поскакал в обратный путь.
Сеют звонкие подковы
Мириады жарких искр.
Провожают в путь-дорогу
Горных бесов вой и визг.
Зубы красные ощеря,
Лает дьявольская рать:
“Скоро ль, скоро ль, братец Шерэ,
К нам пожалуешь опять?”
10
Едет Шерэ по ущелью,
Едет шагом, тупит взгляд.
Разливается по жилам
Совести змеиный яд.
Видит Шерэ: под ногами,
Где река бежит, быстра,
Адским зраком, красным маком
Блеск бесовского костра.
И спустился визирь Шерэ
В бездну, красную, как медь,
У бесовского веселья
Душу черную погреть.
Уж и дэвы! Уж и хари!
Очи – бешеных котов,
Пасти пенистые – шире
Пивоваренных котлов.
Это скулы или скалы?
Это нос или утес?
Устрашился визирь Шерэ,
С камнем сросся, в землю врос.
Что-то лижут, что-то гложут.
Отвалившись от жратвы,
Человеческую хлещут
Кровь из мертвой головы.
Заприметивши пришельца,
Писком, лаем залились:
“Здравствуй, Шерэ тонкомозглый,
С нами ужинать садись!
Наш ты духом, наш и телом
Будь, и жилочками – наш!
Кровь – отменнейший напиток,
Череп – лучшая из чаш!”
шерэ
Душу взявшие злодеи,
Что вам в падали моей?
Подарите, душегубы,
Несколько счастливых дней!
А потом бросайте в пекло,
В ада черную смолу!
Лишь о нескольких счастливых
Днях с любимою молю!
“Получай, влюбленный визирь,
Ровно пять счастливых лет,
После пятого – расплата!”
Дэвы каркнули в ответ.
11
После длительных скитаний
– Вся исхожена страна —
Входит Шерэ в край родимый,
Видит: движется война.
Войско грозное рекою
Катится за рядом ряд.
Бьются яркие знамена,
Трубы звонкие трубят.
Пыль от конницы несется,
Долетает до небес,
С небом вздумали сразиться
Копья частые, как лес.
Льдом отбрасывают латы
Солнца яркого лучи.
Руки в грубых рукавицах
Держат плети и мечи.
Переполнены колчаны.
Стрелы сами рвутся в бой.
Небо бранное виденье
Заливает синевой.
На коне чернее ночи
Впереди полков – Гурген.
Сосчитай листву у леса:
Полчища ведомых в плен!
Вслед за пленными – верблюды
Зыблются, отягчены.
Нагруженные добычей
Горы шествуют – слоны!
За обозом – вереница
Красноглазых палачей.
Изукрашены зубами
Рукояти их мечей.
Не разбил Леван Гургена,
Не склонил его знамен.
Сам, разбитый и кровавый,
С поля битвы унесен.
Смотрит Шерэ издалека
На Гургеновы войска,
Слезы льет на полы чохи, —
Горяча его тоска!
Ранит визирево ухо
Конский топот, трубный звон,
Ранит плачущее око
Полыхание знамен.
Тот, кто душу продал бесам,
В правой битве не боец,
И пошел душепродавец
Разрушать союз сердец.
12
Чары восторжествовали.
Просочился тайный яд.
Новобрачную Этери
Черви поедом едят.
Облака белее – щеки,
Губы – извести серей.
Все, что прелестью пленяло,
Стало пищею червей.
Заживо пришлось изведать
Сладостной – могильный плен!
Оторвешь червя, и целый
Клубень – снятому взамен!
И злосчастного Годердзи
Подточил бесовский яд!
Слезы катятся по скулам —
Что с утеса водопад.
Но хоть пищи не вкушает,
Солнцу Божьему не рад,
Веткой сохнет, свечкой тает —
Все ж Этери ищет взгляд. Не отверг орел подруги,
Не порадовал врагов,
Держит в башне, под охраной
Верноподданных рабов.
Знать дает ему Этери:
“Отпусти меня домой!
Счастья нету и не будет
С зачумленною женой.
Чем пластом лежать – хоть воду
Я б возила на осле!
Отпусти меня, Годердзи!
Не вернуся и во сне.
Я одна тебе, любимый,
Жизни отравила сласть!
Свет очей моих, Годердзи!
Прогони свою напасть!
Лучше б вовсе не родиться
Мне, чем быть тебе бедой!
О, зачем в лесу пастушку
Встретил всадник молодой!
Не меня одну сгубили
Черные жильцы могил!
О, зачем взамен оленя
В грудь меня не поразил?
И останется меж нами
В струях слезного дождя
Слово первое – последним:
“Недостойна я тебя!”
13
По Гургеновым владеньям
Весть лихая разнеслась!
Сыну царскому Годердзи
Наступил последний час.
Согревает, освежает
Мать, руками оплетя.
Но не этого объятья
Жаждет бедное дитя
“Мать любимая! Не тщися
С верной смертью воевать.
Отчего я умираю,
Знаешь, плачущая мать.
С солнцем нынешним спущуся
В царство вечной темноты.
Ничего уж не увижу
Из-под каменной плиты.
Но пока еще отверсты
Очи солнцу и луне,
Приведи сюда, родная,
Жизни стоившую мне.
Чтобы ей, моей любимой,
Мой последний взгляд и вздох!
Хоть и дорого мне стоит
Эта встреча, видит Бог!
Если скажешь мне, что к Богу
Отошли ее часы,
Принесите мне хоть волос,
Волос из ее косы!
Волосок один! Частицу
Тела, бывшего живым,
Чтобы было чем согреться
Мне под камнем гробовым.
Хоть бы косточку сухую!
Полумесяц ноготка!
Хоть бы ниточку цветную
Из носильного платка!”
Побрела к царю царица,
Слезы катятся с лица,
Стала, в землю преклонившись,
Мать упрашивать отца.
Посылает царь за Шерэ,
Вот он, весь как бы в золе,
С видом мертвого, неделю
Пролежавшего в земле.
Говорит Гурген: “Любимый
Визирь мой, орел вершин,
Помощь срочная нужна мне,
Ибо при смерти мой сын,
В вере выросший Христовой,
Богом посланный царить, —
Мне ль единственному сыну
Милому – могилу рыть?
Оттого Годердзи к гробу
Клонится, что черви жрут
Милую. Верни здоровье
Ей, и оба оживут!
Снадобью противоядье
Раздобыв, верни стране
Сына царского, больному —
Жизнь, успокоенье – мне”.
В землю тулится несчастный,
Бьется сердце о ребро.
Тот, кто каджу продал душу,
Может ли творить добро?
Медлит Шерэ, не находит
Слов, в раздумье погружен.
За него царю ответил
Тяжкий, похоронный звон.
Колоколу – двери вторят,
Толпы вторят у ворот,
Вместе с колоколом стонет
И рыдает весь народ.
царь
Шерэ, что это за звуки?
Мрачное идет за ум...
шерэ
Плач, быть может... Смех, быть может...
Может, пиршественный шум...
Отбыл Шерэ за вестями,
Но уж весть идет сама:
С головой, покрытой пеплом,
В потрясенности ума,
Окровавленностью лика
Изъявляя скорбь и страх,
Визирь внутренних покоев
Пред царем стоит в слезах.
“Да иссохнет царский недруг,
Иссуши его Господь,
Как от участи Годердзи
Сохнут кость моя и плоть.
К страшной вести приготовься,
Царь! В расцвете естества
Мертв твой первенец Годердзи,
И Этери с ним мертва.
Воевал я, царь, немало,
Очи – сытые мои,
Но ужаснее кончины
Не видал за все бои.
Привели к нему Этери,
Посадили на кровать,
Умирающий к болящей
Руки вытянул – обнять...
Обнял, и душа из тела
Вылетела, точно дым,
А несчастная кинжалом
Закололася над ним”.
Побелел Гурген, как саван:
“О, злосчастная чета!
Всем ветрам теперь раскрыты
Царства древнего врата!
Сын, зачем оставил землю
Прежде сроку своего?
Бог, зачем у старца вырвал
Посох старости его?”
14
Солнце миру улыбнулось
Из-под золота волос,
Но земля его улыбку
Встретила ручьями слез.
Толпы в траурных одеждах
Топчутся по площадям.
Отереть тоски потоки
Руки тянутся к глазам.
Реют черные знамена.
Скорбь до неба донести —
Задымили по столице
Поминальные костры.
Перед скорбными войсками —
Спасалар, вожатый сеч,
Встал, глаза потупив долу,
Руки положил на меч.
Смолкли трубы. Барабанов
Смолк победоносный гром.
На уста нейдет поэту
Стих о доблестном былом,
Чтобы не было под небом
Звуков неги и любви,
Соловьев снесли в подвалы,
И замолкли соловьи.
Пусто каждое жилище:
Провожают стар и млад,
Провожают прост и знатен,