И далее:
«… И не оскверняйтесь ими. Ибо станете нечистыми, ибо Я – Господь, Бог ваш, освящайтесь и будете святы… Не оскверняйтесь ими, поедая их мясо, ибо вследствие этого станете скверными и тупоумными…»
В примитивной форме эта же мысль выражена в замечательной сцене из пьесы Бабеля «Закат», в которой Боярский объясняет, почему он отказался от предложения клиента выпить с ним пиво и закусить запретными для еврея раками:
«Боярский (Левке): Вы простите меня, мосье Крик, если я скажу вам, что еврей не должен уважать раков. Это я говорю вам замечание из жизни. Еврей, который уважает раков, может позволить себе с женским полом больше, чем надо себе позволять, он может сказать сальность за столом, и если у него бывают дети, так на сто процентов выродки и биллиардисты. Это я вам сказал замечание из жизни…».
Несмотря на то что Исаак Бабель во всей этой сцене явно подтрунивает над всеми своими героями, тем не менее, в уста Боярского он в данном случае вкладывает глубоко сидящее в религиозных евреях убеждение, что съедаемая ими пища не только влияет на работу желудка, бывает вкусна или омерзительна, полезна для сердца, почек и прочих органов или, наоборот, вредна, но и неким непостижимым образом оказывает влияние на столь тонкую и неуловимую медициной субстанцию, каковой является душа.
Кошерная пища, с этой точки зрения, способствует укреплению моральных устоев еврея, усиливает его веру в Творца, пробуждает желание изучать Тору и исполнять ее заповеди, в то время как «трефная», запрещенная пища, напротив, увлекает еврея на путь морального падения. Она как бы ослабляет «органы чувств» его души, делая ее менее восприимчивой для усвоения высших духовных ценностей, то есть заложенных в Торе идей, и отталкивает его от исполнения заповедей. Более того – пища, съедаемая родителями, каким-то образом влияет и на характер их потомства: если у соблюдающих кашрут евреев рождаются достойные, интеллектуально развитые дети, то у тех, кто ест «трефное», – «на сто процентов выродки и биллиардисты».
Исаак Бабель. Был убежден, что еврей не должен любить раковПоследователи Дж. Дж. Фрэзера наверняка усмотрят в таком подходе атавизм все той же древней симпатической магии первобытных народов. Однако в том-то и заключается разница, что еврейская традиция никогда не утверждала, что существует прямая, точнее, прямолинейная связь между вкушаемой пищей и характером и склонностями человека. Ни один раввин никогда не говорил и не писал, что тот, кто ест свинину, в итоге сам начнет рыться в нечистотах; тот, кто отведает сердце льва, станет таким же кровожадным, как лев; тот, кто полакомится грифом, начнет испытывать потребность в падали и т. п. Нет, все гораздо сложнее именно потому, что съедаемая пища влияет на человека не на физическом, а на его духовном, ментальном уровне. И с этой точки зрения разрешенная Богом, кошерная пища может способствовать духовному развитию человека, в то время как запрещенная, некошерная, наоборот, усиливает его материальные запросы, пробуждает его животную природу и стимулирует животные инстинкты, причем нередко самые низменные («Еврей, который уважает раков, может позволить себе с женским полом больше, чем надо себе позволять…»).
Отсюда же вытекает объяснение на запрет употребления в пищу любой крови, в том числе крови кошерно зарезанного кошерного животного.
«Три раза, – пишет раввин Элиягу Ки-Тов в книге „Ты и твой дом“, – повторяет Тора угрозу истребления души нарушителя этого запрета… Зачем все это? Затем, что „кровь – это душа“, душа всего живого – в крови его, а душа не ест душу, и кровь дана человеку только для искупления его души, чтобы попасть на жертвенник и стать искуплением для человека: душу за душу. И еще: поскольку душа всякой плоти в крови, человек, употребляя в пищу плоть, не должен оскверняться кровью. Потому что только человеческий дух восходит ввысь, стремясь к тому, что возвышенно и благородно, однако же дух скота спускается вниз и тянется ко всему низменному и презренному».
Легко заметить, что ничего нового в таком объяснении смысла диетарных еврейских законов опять-таки нет. Мысль о том, что «человек есть то, что он ест», что характер его питания влияет не только на его физическое состояние, но и на душевное здоровье, можно найти и в трудах тех же древнегреческих философов, и в индуизме, и в различных ответвлениях буддизма. Эту же мысль в вульгарно-прямолинейной форме нередко можно услышать на лекциях всевозможных новых «гуру», рядящихся в тогу пророков и новых духовных учителей человечества. И, само собой, она часто звучит в проповедях тех из них, кто является поборником вегетарианства, – дескать, употребляя мясную пищу, человек опускает себя до уровня животного, и становится закрыт для новых духовных откровений.
Самое интересное заключается в том, что данное «мистическое», как его часто называют, объяснение смысла еврейских законов отнюдь не противоречит приведенной выше «медицинской теории».
В самом деле, понятно, что вместе с мясом того или иного вида животных человек потребляет и тот специфический набор ферментов, гормонов и прочих ингредиентов, свойственных данному виду и в немалой степени обусловливающих его поведение и инстинкты при жизни. И с этой точки зрения мясо, скажем, крысы должно вызывать в организме, в том числе и в мозгу человека, некие иные процессы, чем мясо медведя или лисицы. Мясо жвачных парнокопытных, не только не являющихся хищниками, но и отличающихся, как правило, весьма мирным нравом, по мнению раввинистических авторитетов, как нельзя лучше подходит для питания евреев, да и всего остального человечества в целом, так как эти животные не несут в себе той агрессивности, жестокости, мстительности и других отрицательных качеств, заложенных в саму природу практически всех запрещенных Торой в пищу животных.
Именно такой ход мыслей приводит целый ряд еврейских и нееврейских доморощенных диетологов (а их в последние годы развелось великое множество) к выводу о том, что разгадку многих еврейских тайн следует искать именно в особенностях предписанного Торой евреям рациона.
В отказе от поедания мяса определенных животных, рыб и морских тварей, от смешения мясного с молочным и в других правилах кашрута кроется, по их мнению, объяснение еврейского долголетия, сохраняющейся до старости сексуальной активности, доброжелательных отношений между супругами в еврейской семье и даже того, что на протяжении столетий евреи демонстрировали более высокий интеллект, чем окружающие их народы.
Дело доходит до того, что подтверждение этой гипотезы ее приверженцы начинают искать во все той же еврейской Торе, истолковывая ее так, как до этого не приходило в голову ни одному раввину. К примеру, знаменитую фразу из Торы о том, что в конце концов все народы признают мудрость ее законов, они толкуют как то, что рано или поздно все народы осознают в числе прочего и Божественную мудрость еврейских принципов питания.
В современном Израиле от религиозных евреев нередко можно услышать мнение о том, что нынешнее падение нравов и невысокий интеллект значительной части израильской молодежи в немалой степени связаны именно с отказом от предписаний кашрута. Но, повторю, никаких серьезных исследований, подтверждающих подобные гипотезы, проведено не было. Как, впрочем, и тех, которые бы их опровергли.
Более убедительно звучит мнение тех израильских социологов, которые связывают современный кризис израильского общества не с изменением рациона евреев и массовым отказом от соблюдения кашрута, а с общим отходом от еврейской традиции и образа жизни (частным проявлением которых являются диетарные законы), которым светские евреи так и не смогли найти адекватной замены. И тут самое время перейти к другой еврейской теории, объясняющей, зачем Богу понадобилось разделить все виды пищи на разрешенные и запрещенные для евреев.
Не делайте из еды культа
Второе объяснение смысла законов кашрута, которое выдвигали еврейские мудрецы, заключается в том, что все диетарные ограничения Торы даны евреям с той же целью, с какой Творец запретил Адаму и Еве вкушать плоды с одного из деревьев, находившихся в райском саду. То есть для того, чтобы научить человека владеть своими страстями, ограничивать свои низменные побуждения и таким образом подниматься над своей животной природой, разумного животного в homo moralize – «человека морального».
«Поверхностно мыслящему человеку может показаться, что люди, которые не подчиняются закону, более свободны, чем послушные ему, потому что они могут потворствовать своим собственным наклонностям, – пишет раввин И. Грюнфельд, объясняя смысл этой концепции. – На самом же деле такие люди попадают в самое жестокое рабство – они являются рабами собственных инстинктов, побуждений и страстей. Первым шагом к освобождению от тирании животных наклонностей в человеке является поэтому добровольное подчинение законам морали. Ограничения, накладываемые законом, – это начало человеческой свободы, или, по выражению наших мудрецов: „Свободен тот, кто ведет себя в соответствии с Законом“ (Пиркей Авот, 6:2). Основная идея еврейской этики, святости, неразрывно связана таким образом с идеей о Законе, и диетарные законы занимают центральное место в этой системе моральной дисциплины, являющейся основой всех еврейских законов».
Таким образом, согласно данной концепции, цель пищевых ограничений, накладываемых на еврея, заключается в том, чтобы он осознал, что человек должен уметь бороться с теми своими инстинктами и желаниями, которые приравнивают его к животным. Он не должен класть в рот без разбора все, что ему нравится, и есть что-либо только потому, что у него возникло инстинктивное (то есть чисто животное) желание это съесть. И если подобные запреты целесообразны в том, что касается пищи, то тем более целесообразны они во всем, что касается взаимоотношений между людьми.
«Наступая на горло собственной песне», учась управлять одной из самых основных своих потребностей – потребностей в пище, человек учится таким образом управлять и всеми остальными, никогда не переходить запретные границы, даже если «йецер ха-ра», то есть сидящее в нем «злое побуждение», подталкивает его совершить то или иное преступление или просто нарушить некий запрет Бога, причем никто об этом нарушении может и не узнать.
Таким образом, законы кашрута с этой точки зрения выступают как мощное средство непрерывного нравственного самоусовершенствования еврея, как постоянное напоминание ему о том, что он в любой ситуации и в любом месте должен сохранять верность собственной национальной традиции и оставаться человеком. Говоря словами трактата «Пиркей Авот», «даже там, где нет людей».
Знак на все времена?!
Существует еще одно интересное объяснение диетарных законов Торы, активно разрабатываемое рядом крупных мыслителей и толкователей Писания. Для его обоснования авторы этой концепции обращают внимание на то, что ряд заповедей кашрута связаны с вполне конкретными событиями еврейской истории.
Например, как уже рассказывалось, запрет на употребление седалищного нерва кошерных животных был введен в память о том, что праотец еврейского народа Иаков повредил этот нерв в схватке с ангелом Исава. Однако, как известно, в еврейской традиции сама эта сцена воспринимается как пронизанная высокой символикой – она олицетворяет собой вечное столкновение высоких Божественных истин с грубой силой, ненавидящей и презирающей все, что связано с гуманизмом и духовностью. Бой Иакова с ангелом Исава – это вечное противостояние еврейского народа с его врагами, меняющими с веками свое обличье, но сохраняющими свою сущность. И как Иаков поначалу терпел поражение от своего более сильного и ловкого противника, а затем нанес ему сокрушительное поражение, так и еврейский народ в итоге победит своих врагов лишь «на рассвете» – на заре новой эры человеческой истории, ознаменованной приходом Мессии.
Другая заповедь кашрута – запрет употреблять квасное в дни Песаха (еврейской Пасхи) – напрямую связано с той поспешностью, с какой евреи в свое время вышли из Египта:
«И пекли сыны Израиля тесто, которое вынесли из Египта, лепешками пресными, ибо оно не сквасилось, так как они изгнаны были из Египта и не могли медлить и даже пищей не запаслись…» (Исход, 12:39).
И уже отсюда следует заповедь, данная евреям на все времена:
«Помни день этот, в который вы вышли из Египта, из дома рабства, ибо сильной рукою вывел Бог вас оттуда – и поэтому не ешьте квасного…» (Исход, 13:3).
Таким образом, если запрет на употребление седалищного нерва призван напоминать евреям об их вечной духовной и физической борьбе с Исавом, а запрет на квасное в Песах – о выходе из Египта и о том, что они в любой ситуации должны полагаться на Бога, как полагались на Него в тот день, когда покидали Египет, даже не позаботившись о том, чтобы сделать достаточные запасы пищи, то логично предположить, что и другие заповеди кашрута несут в себе некую высокую символику, некий моральный урок, смысл которого нам не всегда понятен.
Таким образом, строго следуя заповедям кашрута, еврей подчеркивает свою связь и с иудаизмом, и с еврейской историей, и со своим народом.
«Вот народ этот живет отдельно и меж другими народами не числится…»
Не секрет, что те пищевые запреты, которые на протяжении тысячелетий соблюдали евреи, нередко становились не только поводом для недоумения, но и для ненависти со стороны тех народов, среди которых им довелось жить. И это естественно: все непонятное человеку поневоле раздражает его и возбуждает в нем различные отрицательные эмоции. Следование же законам кашрута автоматически делало евреев чужаками в любой среде. Они не могли на равных сидеть за одним столом с неевреями; во всяком случае, не могли чувствовать себя за этим столом столь же естественно, как и остальные сотрапезники, есть ту же пишу и пить то же вино и т. д. Пищевые запреты, таким образом, незримым барьером разделяли евреев и их друзей и соседей, принадлежащих к другим народам.
Однако, согласно одной весьма расхожей для иудаизма идее, в этом как раз и заключается одно из важнейших их назначений: особые диетарные законы должны отделить евреев от остальных народов мира, стать мощным барьером на пути их ассимиляции с другими народами, помочь им сохранить самое себя, получить право на собственную историческую судьбу, отличную от судьбы других народов, и… выполнить свою историческую миссию. Не случайно пророк Валаам, которого царь Моава Балак просит проклясть евреев, будучи лишенным собственной воли, произносит вложенные в его уста Богом следующие слова:
«Из Арама привел меня Балак, царь Моава, от гор восточных: пойди и прокляни мне Яакова и пойди и призови гнев на Израиль. Как проклинать мне того, кого Всесильный не проклинает? И как гневаться мне, если не гневается Бог?! Вот с вершины скал вижу я его и с холмов смотрю на него: вот народ этот отдельно живет и между народами не числится…» (Числа, 23:7–9).
«Особые отношения еврейского народа со Всевышним, – пишет в своих комментариях раввин д-р Й. Герц, – определили характер и образ жизни сынов Израиля, сделав их непохожими на близких и далеких соседей как с точки зрения веры, так и с точки зрения государственного устройства и правил построения общества. Они стали народом особым, живущим по своим принципам и не меняющим их для того, чтобы походить на соседей. Такая обособленность еврейского народа соответствует плану Всевышнего, избравшего сынов Израиля быть источником, распространяющим в мире истинные знания о Боге и принципы добра и справедливости».
Таким образом, само следование тем или иным законам кашрута призвано постоянно напоминать еврею о том, что он – еврей, что он принадлежит к народу, чья судьба и сами взаимоотношения с Богом отличны от судьбы и взаимоотношений с Богом других народов.