А сами эти слова из Талмуда – «Проклят тот, кто разводит свиней!» – стали одними из самых употребимых среди евреев. При этом, разумеется, проклятию подлежали именно евреи, решившиеся на такое святотатство и, таким образом, отрекшиеся от собственного народа.
Именем Иисуса
Следующий виток борьбы евреев за право соблюдать свои диетарные законы наступает с победным шествием новой, христианской религии по Европе, которое, как будет еще подробно показано на страницах этой книги, было бы невозможно без публичного провозглашения отцами церкви отказа от множества ограничений иудаизма и, в том числе – и от всех заповедей кашрута. С этого момента вопрос о кашруте превращается в предмет религиозного противостояния между иудаизмом и христианством.
Опасаясь излишнего сближения между евреями и европейскими народами, следствием которого нередко становился переход новых христиан в иудаизм, отцы христианской церкви на ранних этапах ее развития категорически запрещали христианам участвовать в еврейской трапезе и перенимать у евреев их диетарные законы. В свою очередь, крещеные евреи, чтобы подтвердить искренность своего обращения, должны были постоянно демонстрировать то, что в их рационе присутствует свинина и они игнорируют запрет о смешении мясной и молочной пищи.
Своего апогея эта борьба церкви против еврейских диетарных законов достигла в конце XIV – начале XV веков в Испании, где под давлением инквизиции тысячи евреев превратились в маранов – публично принявших христианство, но продолжавших тайно следовать заповедям Пятикнижия. Выявляя таких тайных иудеев, безжалостно преследуя их и нередко отправляя на костер, инквизиторы прежде всего советовали своим агентам обращать внимание на то, зажигает ли человек огонь в субботу и не придерживается ли он хотя бы некоторых принципов кашрута – например, не ест свинину и жарит мясо не на свином сале, как это делают добрые христиане, а на постном масле.
«…Они никогда не отказывались от своей привычки к особой еврейской пище, приготовляя свои мясные блюда с луком и чесноком и обжаривая все это в масле, которым они пользовались вместо сала, чтобы не есть сало, – писал капеллан одного из великих инквизиторов Андрес Бернальдес в своей знаменитой хронике. – Сочетание масла и мяса придает дыханию очень плохой запах, в результате в их домах и даже рядом со входом в их дома стоит этот дурной запах от их пищи; даже они сами видят причину еврейского запаха в этой пище».
Любопытно, что в итоге все испанцы перешли на жарение мяса именно на постном масле, а не на свином сале или сливочном масле, и этот способ обработки мяса является одним из характерных признаков испанской кухни. Но тогда, шесть веков назад, за пристрастие к такой жарке мяса вполне могли поджарить самого гурмана.
Впрочем, инквизиция могла покарать марана и за куда меньшие грехи. Так, некой сеньоре Брианде де Браха из Сарагосы пришлось пройти через чудовищные пытки и семилетнее тюремное заключение только потому, что в детстве однажды она соблюдала еврейский пост, как-то подала милостыню еврейскому нищему и… не любила свиное сало.
Еврейское местечко после «казачьего гуляния». Открытка 20-х годовВ этот же период родилась знаменитая еврейская поговорка о том, что «уж если есть свинину, то так, чтобы сало по бороде текло», то есть если уже начал грешить, нарушать предписания Торы, то постарайся получить от этого максимальное удовольствие. Однако, если внимательно вдуматься в ее смысл, то в ней можно разглядеть и скрытое чувство вины, и страх перед возможным наказанием за совершенные грехи.
О том, как порой нелегко давался воспитанному в религиозных традициях еврею этот переход к «атеистической жизни», как трудно было ему поначалу заставить себя попробовать пищу, которую все его предки, да и он сам считал для себя запретной, прекрасно рассказал Исаак Бабель в той главке своей «Конармии», которую он назвал «Мой первый гусь», но которую правильнее было бы назвать «Мое первое „трефное“:
«Парень истощил свое нехитрое умение и отошел. Тогда, ползая по земле, я стал собирать рукописи и дырявые мои обноски, вывалившиеся из сундучка. Я собрал их и отнес на другой конец двора. У хаты, на кирпичиках, стоял котел, в нем варилась свинина, она дымилась, как дымится издалека родной дом в деревне, и путала во мне голод с одиночеством без примера. Я покрыл сеном разбитый мой сундучок, сделал из него изголовье и лег на землю, чтобы прочесть в „Правде“ речь Ленина на Втором конгрессе Коминтерна. Солнце падало на меня из-за зубчатых пригорков, казаки ходили по моим ногам, парень потешался надо мной без устали, излюбленные строчки шли ко мне тернистою дорогой и не могли дойти…»
Итак, герою «Конармии» хочется есть, его мутит от голода, но мысль о том, что ему придется попробовать варящуюся в котле свинину, для него как для еврея пока совершенно неприемлема. И тогда он начинает вести себя так, как ему, с его врожденной интеллигентностью, вести себя совершенно не свойственно:
«Тогда я отложил газету и пошел к хозяйке, сучившей пряжу на крыльце.
– Хозяйка, – сказал я, – мне жрать надо…
Старуха подняла на меня разлившиеся белки полуослепших глаз и опустила их снова.
– Товарищ, – сказала она, помолчав, – от этих дел я желаю повеситься.
– Господа Бога душу мать, – пробормотал я тогда с досадой и толкнул старуху кулаком в грудь, – толковать тут мне с вами…
И, отвернувшись, я увидел чужую саблю, валявшуюся неподалеку. Строгий гусь шатался по двору и безмятежно чистил перья. Я догнал его и пригнул к земле, гусиная голова треснула под моим сапогом, треснула и потекла. Белая шея была разостлана в навозе, и крылья заходили над убитой птицей…»