Д. В. Лобанов: Прекрасно помню 1991 год. В моем сознании, катастрофа началась с августовских событий и лавинообразно скатилась к декабрю. А как Вы вспоминаете вторую половину 1991 года?
C. А. Полозков: Ну как? Конечно же, ГКЧП был, в общем-то, авантюрой. Мы и наша фракция, естественно, выступили против него, потому что ГКЧП действительно выглядел, как некая попытка свертывания всех изменений, попытка возврата в мрачные времена. Но как только всё произошло, мы начали понимать, что творится что-то неладное. Во-первых, сразу началась травля. Я помню, на заседании Верховного Совета после этих событий сразу начали выяснять, кто где был. С криками, чуть ли не с нервными тиками… Я, помню, тогда вышел и сказал: «Зачем эта охота на ведьм, что за безумие какое-то?». Потом начались крики о запрете КПСС. Мы, надо отдать должное, были тогда еще романтиками-демократами, а, главная идея демократии состоит в том, чтобы давать высказываться всем.
Поэтому мы тогда написали некое письмо в «Комсомольскую правду», где сказали, что, запрещая КПСС, демократы перестают быть демократами. Газета его опубликовала, правда, сильно урезав наше выступление. На нас, естественно, начались всякие нападки. В общем, в августе-сентябре мы фактически перешли в оппозицию, потому что увидели, как свалившаяся на демократов власть корежит их, ломает и превращает их в более паскудных товарищей, чем в свое время были коммунисты. Это выглядело, конечно, тяжело, смотреть на это было страшно. А если говорить по поводу Союза, того как всё происходило… Это делалось всё втихаря. Ну, конечно, может, кто-то что-то и знал, но мы, например, не знали.
Д. В. Лобанов: Как объяснить, что в Верховном Совете РСФСР 12 декабря 1991 года из 250 депутатов против ликвидации СССР проголосовали только 6 или 7 депутатов? Перечислю пофамильно: Бабурин, Исаков, Константинов, Павлов, Полозков, Балала, Лысов. Как так получилось: 250 и 7?! Буквально — 7 самураев, которые стояли на последнем рубеже.
C. А. Полозков: Как я уже говорил, тогда были некие наивные представления о том, будто народ выражает свою волю совершенно сознательно. Может быть, это было связано с тем, что нас в свое время выбрали. Раз нас, таких хороших, выбрали, значит, народ знает, кого выбирать. Поэтому, когда сказали, что Украина проголосовала за распад, многие посчитали его вынужденной необходимостью. Может, этим объясняется. Также демократическая печать очень активно пропагандировала идею ликвидации Союза. Много говорили о том, что мы сбрасываем тяжелое иго среднеазиатских республик, которых мы кормим, и так далее и тому подобное. Примерно такие же разговоры сейчас идут про Кавказ.
Почему мы их кормим? Если не будем кормить, то всё нам останется, будем жить лучше. Надеюсь, сейчас люди, уже имея такой опыт, понимают, что в подобных случаях приобретения получаются, мягко говоря, не прямо пропорциональны вложениям. Кроме того, мне кажется, тогда имел место в определенной степени некий эгоизм. Ведь получалось так, что автоматически повышался статус республик. Раньше они были в Союзе, а тут у самих верховная власть, самая главная. Эти все моменты, конечно, сказывались. Ну, и делалось все очень быстро, чтобы никто не успел прийти в себя. Так, когда мы узнали о Беловежье, мы даже не успели созвать фракцию, потому что узнали о происшедшем вечером, а на следующее утро уже было заседание. Собственно говоря, еще когда были Огаревские соглашения в мае 1991 года, мы уже тогда, хотя считались демократами, вошли в клинч с нашими крайними демократами, которые вообще отрицали любые переговоры. Они считали, что не надо ничего делать, а надо чуть ли не сразу выходить из Союза. Вот такой уровень мышления… Не знаю, может, они прикидывались? Но, помню, мы встретили Старовойтову и Пономарева, буквально через несколько часов после того, как узнали о подписании Беловежских соглашений и они нас спросили: «А как считает фракция “Смена”?». Мы сказали: ничего хорошего в том, что происходит, нет. А в то время были проблемы с сахаром, рынок ещё не начался. И Пономарев буквально следующее заявил: «Теперь же к нам с Украины сахар привезут». Вот, натурально, на таком уровне размышляли наши прописные демократы.
И, честно говоря, в тот момент, когда начиналось обсуждение, я сам не знал, как голосовать. Мы до конца не договорились, практически не было обсуждения. Зато было вроде как бы волеизъявление украинского народа, никуда не денешься. А потом, когда началась дискуссия, Хасбулатов всем затыкал рот. Но я очень не хотел, чтобы так всё случилось. Потому что ощущение, что от тебя зависит развалится страна или нет, это тяжелейшее ощущение. Я проголосовал «против». И помню, что определенная часть голосовала как будто вынужденно, не понимая. А рядом со мной сидел Собчак, который начал хлопать в ладоши и радоваться. Я плюнул и ушел. Поэтому в остальных голосованиях не участвовал, забрал карточку.
Д. В. Лобанов: А как Вы объясните, что ни один коммунист не проголосовал против развала?
C. А. Полозков: Даже и не знаю, честно говоря. Все эти коммунисты были старого пошиба, они были правящей партией… Есть хорошее выражение какого-то американского политолога, который говорит о том, что истинно святой бывает только гонимая церковь. А если не гонима, то она с золотыми зубами, как все остальные, и требует приватизации и возвращения всех дореволюционных функций. Что, к сожалению, сегодня и происходит.
А может, поведение коммунистов связано с их деморализацией после путча? Когда затеяли суд над КПРФ, тогда еще КПСС, они были сильно деморализованы этим. Кроме того, еще ведь не начались реформы, и все еще верили, что они пойдут успешно, и всё будет хорошо. Это потом, когда уже поняли, что творится что-то неладное, все опять активизировались.
Однако по результатам голосования я выяснил, что, оказывается, из нашей фракции проголосовали лишь 50 процентов «ЗА», остальные 50 процентов не голосовали, кроме меня, Лысова и Виктора (Балала), проголосовавших «против». Так что наша фракции была единственной, которая формально не проголосовала ЗА Беловежские соглашения, во всех остальных фракциях ЗА голосовали больше 50 процентов. Думаю, что результат был бы лучше, если бы мы успели подготовиться. Мы же тогда честно, демократически все вопросы решали. Например, когда начались реформы и был VI Съезд народных депутатов в 1992 году (в апреле, если не изменяет память), мы видели: творится что-то не то… Так у нас во фракции многим тоже, наверное, не хотелось выпадать из обоймы, и потому с большим трудом прошло решение, что правительству надо поставить двойку. Но какое обсуждение тогда в газетах было! А здесь вообще ничего не успели. Просто всё было мгновенно. Потом на фоне того, что «Буш одобрил», мы стали всё больше и больше понимать: я сделал верно, проголосовав «против». Хотя, конечно же, по этому поводу было много разных инсинуаций, типа «только шесть отщепенцев проголосовало против». Тогда вообще с людьми не церемонились и в выражениях не стеснялись.
Так что причин было много. Но в первую очередь, как я уже сказал, мне кажется, дело заключалось в том, что оппозиция была деморализована, а реформы еще не начались. Многие свято верили, что действительно нам мешают все эти республики. То, что потом люди окажутся не просто в разных республиках одной страны, а в разных странах, просто не думали. Я помню, мы встречались потом в Союзе писателей, и они говорили: «Как же, народ ведь проголосовал за отделение, а вы выступили против!». Ну, во-первых, в 1991 году на всесоюзном референдуме народ голосовал по-другому, во-вторых, людям просто заморочили головы и манипуляция сознанием повлияла на голосование.
Д. В. Лобанов: Среди людей моего поколения многие считали, что процесс разрушения Советского Союза есть процесс позитивный. Но со временем, опять же у многих, появилась ностальгия по тем временам, по отношениям, какие были между людьми, между друзьями, между мужчиной и женщиной, в трудовых коллективах. Скажите, отчего? Оттого, что действительно впервые в истории человечества удалось какие-то ценности в обществе выпестовать, либо просто оттого, что всё хорошее помним, а плохое забываем?
C. А. Полозков: Тут достаточно сложный момент. В принципе, этими вопросами занимаются многие политологи и ученые. Я, в частности, придерживаюсь мнения, которое многие разделяют. По-моему, альтернативность России заключается как раз в том, что она не прошла через протестантскую этику. В знаменитой книге Макса Вебера «Протестантская этика и дух капитализма» говорится, что капитализм мог возникнуть только в очень специфических условиях, когда люди отринули традиционное общество, в котором на первом месте были традиция, семья и прочие подобные вещи. Эти условия атомизировали общество. Знаменитая формула Гоббса, по-моему, — «война всех против всех». Причем это основная их идея, она лежит в основании всего устройства Западного общества. Грубо говоря, суть такой идеологии заключается в том, что мир плох, человек, по своей сути, исчадие ада, но в этом мире мы живем, поэтому надо использовать все эти отрицательные стороны. Отсюда такое превозношение конкуренции, отсюда такие идеи, что будто бы в борьбе рождается эффективность, и прочее, и прочее.
У нас же, в том числе благодаря Советскому проекту, сохранились очень многие черты традиционного общества. Ну, грубо говоря, те же колхозы, те же предприятия — это же не только места, где люди работали. Там у них были совместные поездки за грибами, были свои санатории и пионерлагеря, квартиры давали им от предприятия и так далее. То есть советское общество было такой великой крестьянской общиной, всё той же, сохраненной и несколько видоизмененной. В этом, может, и была альтернативность? Ведь Западный мир — это рациональный мир отчаявшихся людей, а у нас до сих пор остается в национальной сущности вера в то, что есть некий идеал, к которому надо стремиться. И он действительно есть. У них же это кончилось.
Иногда в средствах массовой информации появляются исследования о том, что наша молодежь, несмотря ни на что, гораздо более оптимистична, чем западная. Мне кажется, что это связано с особенностями национального менталитета, о которых я говорил. У нас есть величайшие ценности, которые, пытаясь ввести западные, мы, к сожалению, губим в своей стране. Но мне кажется, что души еще не сломлены. Поэтому и ностальгия у людей. Причем, у тех, кто уже не жил в СССР, она проявляется всё больше. Молодежь с интересом к этому всему относится.
Д. В. Лобанов: То есть, несмотря на падение экономики, деградацию науки, образования, отсутствие здравоохранения и так далее, у нас еще есть шанс?
C. А. Полозков: Я думаю, что есть, конечно. Надо просто понять, а самое главное — выбить мифы, которыми нам забили головы. К сожалению, и молодым тоже. Например, недавно я слушал передачу Гордона, и там один молодой парень, у которого дочери лет 10–12, стал говорить о том, что дети не знают истории. Он стал проверять дочь, задал ей вопрос о войну, и с ужасом понял, что она не знает, кто сбросил бомбу на Хиросиму. И он задал ей вопрос: «Как ты думаешь, кто сбросил бомбу?». И она ему сказала совершенно чудовищную вещь: «На нас похоже». То есть настолько вбили нам этими современными фильмами мысли о том, что мы ущербная и агрессивная нация…
Но сейчас, как мне кажется, определенные изменения всё-таки произошли. Во-первых, люди поняли, что никакая там, на Западе, не демократия, что они красиво говорят, но поступают жестко и несправедливо. И теперь с их двойными стандартами всё ясно. Во-вторых, конечно же, надо развивать собственную экономику. Вот совсем недавно прочитал о том, что Сбербанк заключает соглашение с «Боингом» по поводу лизинга. То есть опять наносится удар по нашему самолетостроению. Не понравился Медведеву самолет, который наши сделали, очень дорого. Так ведь надо же понимать, почему дорого. Если сделали 7 самолетов, конечно дорого будет.
Д. В. Лобанов: А нужно 107!
C. А. Полозков: Да, есть же точка безубыточности, всем же известно, чем больше товара выпущено, тем ниже его себестоимость. Но нет понимания этого. К сожалению, либеральная фразеология достижений в экономике до сих пор присутствует. Правда, когда наступил кризис, Путин стал заниматься конкретными делами, ему это стало нравиться. Так и надо. Его за это страшно критикуют, а только так и надо, даже если у них там по-другому это делается. По-другому, потому что «фальшивомонетчики» американские могут позволить себе не вмешиваться в экономику напрямую, они и так хорошо живут, но, если наступает кризисная ситуация, они плюют на либеральные принципы и действуют так же, как Путин. В общем, если понимание будет, что мы должны жить своим умом, то, я думаю, мы как-то прорвемся.
Д. В. Лобанов: Скажите, пожалуйста, по прошествии 20 лет Вы себя не ощущаете одним из семи героев, которые на последнем рубеже пытались отстоять свое Отечество?
C. А. Полозков: Ну, это слишком громко сказано. Но, в принципе, когда перебираешь, что в жизни сделал, думаю, это был такой поступок, которым будешь до смерти гордиться.
Моя родина — Советский Союз
Помните, что Отечество земное с его Церковью есть преддверие Отечества небесного, потому любите его горячо и будьте готовы душу свою за него положить…
Святой праведный о. Иоанн КронштадтскийЯ родился в Москве в 1968 году в обычной советской семье: мама — врач, отец — инженер. У меня было счастливое советское детство. Счастливое — это значит прекрасные родители, хорошие друзья, мудрые учителя, летом — футбол дотемна, зимой — лыжи и хоккей. Мы пропадали во дворе с утра до ночи, и никто не тревожился о том, где мы. Мобильных телефонов не было, но родители не волновались, прекрасно понимая: самое страшное, что может с нами случиться — это разбитые коленки и синяки. Самая большая радость — построенная вместе с отцом модель самолета, и не важно, что она плохо летала, зато следующая прекрасно показала себя в воздухе. И по-другому быть не могло — ведь небо бороздили десятки тысяч самолетов с красными звездами на стабилизаторах, а мальчишки зачитывались историями создания кораблей, машин, летательных аппаратов. Нашими кумирами были Сергей Королев, Юрий Гагарин, Андрей Туполев, Артем Микоян, Игорь Курчатов. При выборе профессии мы старались учесть сопричастность к большому делу, к решению вековых проблем человечества. Покорить пространство и простор, да еще и первыми в мире — вот высшая доблесть!
В детстве и юности я не видел нищих стариков, роющихся в мусорных баках в поисках пищи. Я не видел людей, просящих милостыню на улицах. Удивительная вещь — продуктового изобилия не было, существовал даже дефицит некоторых продуктов, а голодных не было. Не хватало ярких модных вещей, но каждому было что одеть, зимой никто не умирал от холода. А вот что в советское время всегда было в достатке, чего всегда хватало на всех, так это ПРОСВЕЩЕНИЯ и ЗДРАВОХРАНЕНИЯ. Заметьте: не оказания образовательных и медицинских услуг, а просвещения и охранения здоровья человека!
Кроме того, человек тогда имел конституционное право на труд и на жилье. Работы было много, страна развивалась. Причем было много работы интересной, трудной, уважаемой, а главное — достойно оплачиваемой! Да, были проблемы с жильем. Но государство их решало, и реальные перспективы получения бесплатного жилья имелись у каждого гражданина. Бомжей не было!
Милиционер не вызывал страха, наоборот — был твоей защитой и опорой, уважаемым человеком. К сотрудникам МВД обращались с множеством вопросов: как найти адрес, что делать опоздавшим на поезд, где искать потерянную вещь. И находили не только решение, но и поддержку и помощь!
В школьные годы мы получаем первую информацию о мире, который нас окружает. Эти сакральные знания нам передавали великолепные педагоги. Они посвящали нам много времени, сил, отдавали каждому часть своей души. Всякий раз тепло вспоминаю педагогический коллектив московской школы № 278, где работало так много прекрасных людей. Наш классный руководитель Надежда Федоровна Румянцева не только открыла нам чудесный мир русской литературы, но и помогала нам стать людьми, учила дружбе, любви, верности. Скоро будет тридцать лет, как мы окончили школу, а мы дружим, вместе работаем, вместе отмечаем праздники. Максим Межанский и Артем Верный стали известными предпринимателями, давшими мне вторую профессию, с Алексеем Кузнецовым работаем вместе по сей день. Мои давние друзья Алексей Барихин и Владимир Чижевский стали лучшими авторами издательства «Книжный мир».