– Вот, чтобы этого не случилось, и нужно, пока у нас спокойно, – сказал Скоропадский, – стараться как можно скорее организовать армию, к чему я и с правительством принимаем усилия, тогда и сможем дать отпор. Вот и донские казаки организуются, и Добровольческая Армия, когда уйдут немцы, вероятно, сменит на меня гнев на милость…
Быть может, общими усилиями сломим захватчиков-большевиков?
– В таком духе и шли мои разговоры при посещении Павло, – сказал князь. – Он предлагал мне должность у него, но я отказался. Мне было жалко его, ведь сколько лет служили рядом, дружили, пировали, посещали общих знакомых…».
Печатается с сокращениями по тексту книги: М. Свечин. Записки старого генерала о былом. Ницца, 1964. С. 156–169.
Автор – генерал-лейтенант Генерального штаба Михаил Андреевич Свечин, участник Белого движения на Юге России, по поручению Донского атамана ген. П. Н. Краснова возглавлял миссии в Киев и в Париж; в эмиграции руководил подотделом РОВСа в Ницце. Скончался в 1969 г.
Савинков в Новочеркасске. Из воспоминаний А. П. Брагина
Корнилов неоднократно высказывал в моем присутствии своё мнение о Савинкове. Он считал его способным бандитом, которого можно и следует использовать, но необходимо держать под постоянным и неослабным контролем. Кроме того, Корнилова, как истинного офицера, возмущало болезненное стремление штатского Савинкова входить в дела армии, в которых он ровным счетом ничего не понимал, его заигрывание с солдатами за счет офицерского корпуса и другие подобные этим черты, столь, увы, свойственные многим; иногда выходки Савинкова вызывали в нашей среде гомерический хохот, но чаще всего нами овладевало возмущение, вполне разделявшееся Корниловым.
«Героизма и величия» Савинкова, о которых столь любили трещать левые газеты, мы совершенно не видели, но бандитские достоинства Савинкова мы не отрицали.
Когда все мы собрались в Новочеркасске, то офицерство, во множестве стекавшееся на Дон, приняло по своей инициативе без всякого понуждения со стороны начальства некоторые меры по охране Корнилова. Так, например, стоило только Корнилову или даже его супруге, Таисии Владимировне, выйти на улицу, как немедленно же их окружал подвижной охранный патруль из офицеров: трое шли впереди, на расстоянии шагов двадцати от охраняемого, по противоположному тротуару шагали человек пять, а сзади, тоже шагах в двадцати, следовали еще трое офицеров. Этот наряд на охрану Корнилова и его семьи от покушений большевиков велся адъютантом Корнилова, полковником Голицыным.
Здесь уместно будет упомянуть об одной организации, возникшей среди офицеров по инициативе некоего Ш. и носившей наименование «террористической». В неё входили по большей части молодые офицеры ярко правого направления и с авантюристическою жилкою в темпераменте. Я имел близкое знакомство с этой организацией через её члена прапорщика С.
В Новочеркасске, как известно, в то время действовали три независимых друг от друга штаба: Алексеевский, Корниловский и Калединский. Первые два находились в некотором между собою антагонизме, а третий, донской, жил с прочими в состоянии плохого мира. Все эти штабы имели свои контрразведывательные отделения и своею работою мешали друг другу и общему нашему делу. В частности, штабс-капитан К-а, ведавший контрразведкой у генерала Алексеева, был склонен к мироволению всей той пене, которая накипела в то время у донских берегов, и был проникнут неприязнью по адресу «террористической» организации офицеров.
А надо сказать, что к моменту моего рассказа, то есть в конце ноября и в начале декабря 1917 года, упомянутая организация успела произвести несколько «ликвидации», то есть попросту отправила на тот свет подозрительных по революционности офицеров.
При царствовавшей в то время суматохе на Дону и молчаливом сочувствии начальства, искавшего поддержки всюду, подобные бессудные расправы проходили без последствий для виновников.
И вот, уже не помню точно когда, по Новочеркасску пронесся слух, что на Дон приехал Савинков искать защиты от большевиков и просить прощения у Корнилова за своё предательство и двуличие, проявленные им в дни Корниловского выступления.
Контрразведки зашевелились и засуетились…
Когда Корнилову было доложено о том, что Савинков приехал к нему на поклон, то добродушный генерал, без всякой злобы, но в сознании необходимости использовать Савинкова для борьбы с большевиками, ответил докладчику, что на свидание с ним, Савинковым, он, Корнилов, согласен, но что пусть Савинков приготовится не к дружеской беседе…
Свидание решено было устроить в гостинице «Золотой Якорь», которая в то время помещалась на Крещенском спуске, вблизи собора. Это была маленькая грязноватая провинциальная гостиница, с подозрительной репутацией притона.
О самом свидании расскажу ниже, а теперь скажу несколько слов о действиях контрразведок и «террористической» организации. Эта последняя, не считая нужным и важным, чтобы господа вроде Савинкова принимали какое-либо участие в борьбе с красными, и боясь, что генералы придут с Савинковым к какому-либо соглашению, решила расправиться с опасным бандитом сама, собственными силами. Час визита Савинкова к генералу Алексееву был известен в точности, и решено было убить струсившего террориста его же собственным методом, столь красноречиво и не без кокетства им же самим изложенным в его романах.
Но благодаря болтливости одного из офицеров-террористов, начальник Алексеевской контрразведки, бывший адвокат, штабс-капитан К-а, принял своевременно меры и Савинков ускользнул от расправы…
Корнилов приехал в «Золотой Якорь» пунктуально, как было условлено, в 7 часов вечера. Дальнейшее передаю со слов офицера, невидимо для Савинкова с револьвером наготове стоявшего в том же гостиничном номерке за занавесом кровати.
Когда генерал в своей штатской шубе появился на пороге номерка, Савинков, ожидавший Корнилова уже минут пятнадцать за единственным в комнате столом, вскочил и вытянулся перед вошедшим…
Рассказчик, которому я вполне доверяю, говорил мне, что всем своим поведением знаменитый бандит в этот вечер стремился подчеркнуть свою преданность Корнилову, свое бесконечное к нему уважение и воинскую дисциплинированность. Видимо, Савинков, поносив несколько недель военный френч, не на шутку вообразил себя военным и обязанным повиноваться Верховному Главнокомандующему.
Корнилов, став на пороге и испытующим взглядом стараясь проникнуть в душу собеседника, медленно произнес: «С чем приехали?»
На что Савинков, вытянувшись и все время отчетливо титулуя генерала «ваше высокопревосходительство», а не так, как когда-то в Ставке, по имени и отчеству, пространно стал излагать свою программу борьбы с красными. Несколько раз он в ясных выражениях высказывал свое сожаление о происшедшем, как он назвал августовское действо, «недоразумении», и ввертывал в свою речь просьбы о прощении его, Савинкова.
Корнилов, нахмурившись, молча слушал савинковские излияния. В его простой незлобивой душе казака и патриота не было места мести и ненависти… Он давно уже простил Савинкова, отуманенного политическим честолюбием и партийными шорами, избалованного лестью левой печати авантюриста…
Под тяжелым взглядом азиатских глаз Корнилова, взглядом, напоминавшим два дамасских клинка, Савинков все говорил и говорил, развивая свои планы…
«Ладно, – вдруг прервал Корнилов, – вы меня знаете!..(Савинков мотнул головой в знак того, что он-то уж Корнилова знает.) В случае нового предательства вас ожидает…» – «Смерть! – закончил Савинков. – Я знаю». – «Да, – подтвердил Корнилов, – я вас повешу».
С этим Корнилов вышел из номерка, и Савинков остался там один… Не знаю, о чем он передумал в одиночестве, но только на следующий же день Савинков исчез из Новочеркасска…
Печатается по тексту: А. П. Брагин. Смешное в страшном: Материалы для характеристики генерала Л. Г. Корнилова – в сборнике «Белое дело: летопись белой борьбы» № 3. Берлин: Медный всадник, 1928. С. 63–65.
Автор, полковник Александр Павлович Брагин, в 1917 г. находился в Ставке Верховного Главнокомандующего, позже принимал участие в Гражданской войне на юге России, служил в Добровольческой и Донской армиях.
Часть 3. На море, на суше и в высших сферах: Первая мировая война и революция
Адмирал Колчак на Черноморском флоте. Из воспоминаний М. И. Смирнова
Моя служба в Российском флоте в течение многих лет протекала в совместной работе с Александром Васильевичем Колчаком. Впервые я помню его в бытность мою в младшей роте Морского Кадетского Корпуса, когда гардемарин Колчак был фельдфебелем этой роты. Мы, тринадцатилетние мальчики, уважали и слушались его иногда даже больше, нежели наших ротных командиров и офицеров-воспитателей. В нем уже тогда чувствовались качества вождя и начальника.
Затем я встретился с А. В. Колчаком после русско-японской войны, в 1906 году в Петербурге, где был основан Петербургский военно-морской кружок, в котором участвовали молодые офицеры, занимавшиеся вопросами воссоздания флота. Лейтенант Колчак был одним из руководителей кружка; я также принимал участие в его работах.
Весной 1906 года был образован Морской Генеральный Штаб – новое учреждение, на которое была возложена разработка вопросов по подготовке флота к войне. А. В. Колчак занял должность начальника одного из главных отделов Штаба. Я также был назначен в Штаб. С тех пор, с некоторыми перерывами, до 1920 года, т. е. почти до трагической кончины А. В. Колчака, моя служба как в строю, так и в штабах и в Морской Академии, проходила в совместной работе с А. В. Колчаком. Долгие годы совместной службы установили между нами полные доверия отношения, обратившиеся затем в личную дружбу.
Настоящие мои воспоминания касаются одного из периодов деятельности А. В. Колчака – периода революции в Черноморском флоте.
* * *Отличительными чертами А. В. Колчака были прямота и откровенность характера, чистота убеждений, горячий патриотизм и доверие к сотрудникам. Презрение к личной опасности и ненависть к врагу выделяли его на войне среди окружающих. В отношении к подчиненным адмирал был строг, вспыльчив и, в то же время, бесконечно отзывчив. Он являлся кумиром молодых офицеров, старшие же не всегда его любили, т. к. системой его управления военными частями была требовательность и взыскательность по отношению к старшим начальникам и возложение на них ответственности за состояние их частей. Вспыльчивость его характера иногда переходила в резкость, не стесняясь положением лица, с которым он говорил.
Адмирал не принадлежал ни к каким политическим партиям и всей душой ненавидел партийность; он любил деловую работу и презирал демагогию. Он готов был работать со всяким, кто хотел и умел практически работать для пользы отечества и для достижения поставленной адмиралом цели… Особенной ненавистью с его стороны пользовались социалисты-революционеры; он считал их опасным болезненным наростом на здоровом организме народа. Керенщину и Керенского он стал презирать после первого свидания с последним в начале революции.
Когда адмирал был в хорошем расположении духа, он очаровывал своих собеседников. Его слова были полны знаний, наблюдательности и юмора. Любимым занятием его было чтение; он обладал обширными познаниями в области истории, военной литературы и географии…
* * *В начале июля 1916 года, будучи командиром эскадренного миноносца «Казанец» и находясь в дозоре в Рижском заливе, я получил радиотелеграмму: «Казанцу к утру прибыть в Ревель». По приходе в Ревель я ошвартовался в гавани вблизи эскадренного миноносца «Сибирский Стрелок», на котором держал свой флаг начальник Минной дивизии Балтийского флота контр-адмирал А. В. Колчак. Вскоре ко мне на миноносец прибыл штаб-офицер и сообщил мне, что А. В. Колчак произведен в чин вице-адмирала и назначен командующим Черноморским флотом, меня же вызвал, чтобы предложить мне ехать с ним в Черное море на должность флаг-капитана оперативной части. Вскоре адмирал сам прибыл на мой миноносец, прошел ко мне в каюту и, действительно, сделал мне это предложение, упомянув, что считает необходимым, чтобы флаг-капитаном оперативной части был офицер, имеющий одинаковые с ним взгляды на ведение войны на море, что ему известны мои взгляды, поэтому он избрал меня на эту должность. Я с охотой согласился, поблагодарив адмирала за оказанное доверие…
В морском штабе Верховного Главнокомандующего нам были даны сведения о составе сил и снабжении Черноморского флота и о боевой подготовке флота. Обстановка слагалась следующим образом: в составе неприятельского флота были два немецких крейсера, «Гебен» и «Бреслау». Первый – типа дредноут, с ходом 25 узлов, второй – легкий крейсер, с ходом 27 узлов, один старый легкий крейсер и около 12 миноносцев. Подводных лодок у противника было от 10 до 12; из них в море постоянно находилось три-четыре.
Наши силы состояли из двух современных кораблей типа дредноут («Императрица Мария» и «Императрица Екатерина»), с ходом 21 узел, трех старых кораблей («Иоанн Златоуст», «Св. Евстафий» и «Пантелеймон»), с ходом 16 узлов, двух старых крейсеров, с ходом 18 узлов, 9 новых миноносцев, с ходом 30 узлов, 6 подводных лодок и около 150 транспортов (пароходов). Превосходство сил на нашей стороне было большое, но неприятельские крейсера превосходили скоростью хода все наши корабли, поэтому им всегда удавалось внезапно выходить из Босфора в море, производить нападение на наши транспорты и прибрежные города и затем, пользуясь превосходством своего хода, избегать преследования наших кораблей. Подводные лодки неприятеля хозяйничали в море и топили наши транспорты. Между тем, вследствие чрезвычайного напряжения промышленности для снабжения армии, постройка новых пароходов на Черном море не производилась. Таким образом, транспортный флот постепенно уменьшался, что вредно отзывалось как на подвозе снабжения для армий, так и на способности флота к предстоящей десантной операции крупного размера…
По прибытии в Севастополь начали принимать дела по командованию флотом от адмирала Эбергарда и его штаба. Штаб помещался на старом корабле «Георгий Победоносец», стоявшем на мертвых якорях.
В день приемки дел, около 6 часов вечера, было получено известие от нашей тайной разведки (кстати сказать – прекрасно организованной), что германский крейсер «Бреслау» вышел из Босфора в море в неизвестном направлении. Адмирал Колчак решил тотчас же выйти в море для его преследования, но оказалось, что наша система охраны рейда не допускала выхода в море в ночное время. Поэтому лишь на следующее утро, на корабле «Императрица Мария» с крейсером «Кагул» и 7 миноносцами мы вышли в море. В море встретили «Бреслау» и преследовали его, но он, пользуясь преимуществом своего хода, ушел в Босфор.
Я не буду подробно описывать боевую деятельность Черноморского флота, т. к. это не входит в задачу моей статьи; более же подробно остановлюсь на периоде революции…
Период революции в Черном мореПо должности флаг-капитана оперативной части мне было подчинено также разведывательное отделение, в состав которого входила и контрразведка. Во главе этого отделения стоял капитан 1 ранга А. А. Нищенков. Будучи всецело занят оперативной и организационной работой, я мало вникал в работу контрразведки, всецело доверяя капитану Нищенкову, выдающемуся работнику в области разведки и контрразведки. Из докладов его я видел, что никакого революционного движения и никакой революционной подготовки ни в командах Черноморского флота, ни среди рабочих портов не существует и что команды и рабочие проникнуты патриотическим духом и усердно работают для победного завершения войны. Продовольственный вопрос стоял прекрасно, команды и рабочие не испытывали ни в чем недостатка. Поведение команд было отличное. Серьезных случаев нарушения дисциплины не было. Среди офицеров было заметно недовольство правительством, вследствие недостаточной его энергии в ведении войны, но это недовольство дальше обычного брюзжания не шло.