Согласно доктрине международного права представлений о государственном суверенитете, национальные государства признают суверенитет другого государства в том случае, если последнее признается независимым тем национальным государством, которому первоначально принадлежало. Только после этого чрезвычайного события другие национальные государства мира могут устанавливать с новым дипломатические отношения, которые не считались бы вмешательством во внутренние дела с точки зрения национального государства, претерпевающего сепаратистские процессы. В формальном смысле, чтобы установить дипломатические отношения с новым государством, национальные государства, должным образом учрежденные, должны ожидать официального признания национальным государством независимости своего нецентрального правительства. Тем не менее, история полна примеров, когда этот базовый принцип, наиболее безопасный для интересов дипломатии, не был соблюден. Действительно, мы часто наблюдаем то, как некоторые страны спешат удостоить официального признания и установить дипломатические отношения с другими национальными государствами, официально «еще не родившимися», а только проходящими через стадию протодипломатии: либо потому, что те еще находятся в состоянии войны за независимость; либо потому, что пока не получили признания суверенитета (необходимого и желательного) со стороны национального государства, от которого они якобы обрели независимость. Таким образом, если поспешное поведение зарубежных соседей затрагивает интересы национального государства, то оно имеет полное право разорвать отношения со всеми этими национальными государствами или организациями, которые признали независимость части его территории, в форме официального протеста, отвечающего требованиям легитимности, поскольку такое поведение неопровержимо доказывает вмешательство во внутренние дела. Ибо, с наиболее ортодоксальной точки зрения международного публичного права, недопустимо, чтобы какое-либо национальное государство устанавливало политические связи с нецентральным правительством или региональными политическими элитами, поощряя их независимость от национального государства, к которому они принадлежат. Это действие не может быть истолковано иначе, как подлинное свидетельство прямого вмешательства во внутренние дела этого национального государства. Однако в случае Луганской и Донецкой областей Украины, Сомали и «Венецианского национализма» процессы становления независимости и признания национальных государств характеризуются прямым отношением к переменной времени, поскольку могут протекать как в течение длительного, так и очень короткого периода, предоставляя в распоряжение национальным государствам достаточно времени для осмысления политических сценариев и принятия решений по этим вопросам, не допуская отклонения от норм, установленных дипломатией; как видно, историческая последовательность фаз предпарадипломатии, парадипломатии, протодипломатии и дипломатии может осуществляться в относительно короткие сроки и вовсе не являться гарантией обретения независимости.
После распада СССР Украина одним из приоритетов своей политики обозначила необходимость военного вооружения восточных, наиболее близких к России, областей Луганска и Донецка – тактика первой линии обороны против возможного вторжения евразийского гиганта. Со временем эти области получили в свое распоряжение военное обеспечение в большем объеме, чем остальные территории Украины, превышающем объемы вооружения соседних национальных государств. Тем не менее, после государственного переворота в начале 2014 года, когда был смещен украинский президент Виктор Янукович и последующего присоединения к России территории Крыма, сепаратистские политические субэлиты этих областей, равно как и Крым, унаследовавших русскую традицию и культуру, и которые в течение многих лет работали над продвижением своих интересов при помощи механизмов, связанных с «предпарадипломатией», воспользовались политическим климатом и направили населению сепаратистское послание, что позволило им приобрести огромную популярность и социальную поддержку в относительно короткий период. Всего за несколько месяцев эти элиты пришли к власти и провозгласили независимость Луганска и Донецка, оказав жесткое сопротивление украинским войскам, которые не были способны при помощи военной силы вернуть территорию областей, однако военный дисбаланс угрожал в том числе и России, вынужденной мобилизовать свои войска к границе для защиты от любых попыток экспансии со стороны этих двух областей. В связи с этим лидеры двух областей столкнулись с необходимостью создания «мобильных дипломатических представительств», в состав которых вошли представители центрального правительства, совершавшие поездки по южным государствам Евразийского континента – независимо от России – в попытке получить международную поддержку в соседних странах. Эти «мобильные дипломатические представительства» действовали в форме, типичной для парадипломатии и протодипломатии, помимо создания политического пространства, обеспечивающего продвижение Луганска и Донецка в направлении самоопределения от Украины; они взяли в свои руки торговые и экономические вопросы с другими национальными государствами для обеспечения финансирования войны и защиты граждан этих областей. Таким образом «мобильные дипломатические представительства» добились того, что Луганская и Донецкая области смогли подняться на уровень дипломатии, когда в конце 2014 года добились признания в качестве независимых государств со стороны Южной Осетии[219] и Абхазии – стран, с легкостью приступивших к установлению дипломатических отношений с новым деловым партнером. По словам Оливера Буллоу,[220] Южная Осетия и Абхазия действовали таким образом, поскольку тоже нуждались в «срочном» признании со стороны других государств. С этой целью они применили принципы «Дипломатии “чековой книжки”» (англ. Checkbook Diplomacy) – дипломатической стратегии, которая открыто использует экономическую помощь и инвестиции для оказания влияния на внешнюю политику других стран. Буллоу отмечает, что с 2009 по 2010 гг. Южная Осетия и Абхазия осуществляли денежные вложения и оказывали гуманитарную помощь некоторым островным государствам Тихого океана, чтобы те признали их государствами на дипломатическом уровне. Стратегия оказалась успешной в Науру, признавшем Южную Осетию и Абхазию после получения от них 50 млн долларов. Но с государствами Тувалу и Вануату оказалось сложнее. В 2011 году пострадавшее от засухи государство Тувалу получило питьевую воду и гуманитарную помощь от Абхазии, и в это же время Вануату получило от нее около 50 млн долларов на финансирование различных проектов. В знак благодарности Тувалу признало Южную Осетию и Абхазию, а Вануату признало только Абхазию. Однако между 2013 и 2014 гг. Тувалу и Вануату отказались от признания Южной Осетии и Абхазии, не желавших более оказывать этим двум странам финансовую и гуманитарную поддержку.
С другой стороны, в качестве аргумента приведем случай расположенного на востоке африканского континента Сомалиленда – страны независимой де-факто, но не признанной ни одним государством. 18 мая 1991 года кланами северной части Сомали была провозглашена Республика Сомалиленд. Однако, даже в 2015 году Сомалиленд не был признан на международном уровне ни одним национальным государством, хотя имел собственную конституцию, валюту, центральное правительство, был экономически развит и политически стабилен, чего нельзя было сказать о Сомали. В сентябре 2005 года состоялись многопартийные выборы, на которых победила партия «За единство, демократию и независимость», при этом наблюдатели из семи стран признали выборы свободными и справедливыми. Но эти политические события не вызвали интереса ни у одного национального государства в мире. В результате суверенитет Сомали до сих пор оспаривается. Одновременно надо признать, что как до провозглашения независимости, так и после него, осуществляемая Сомалилендом деятельность, связанная с протодипломатией, не принесла результатов, так как не удалось установить прочные дипломатические отношения с другими странами, а это является достаточно серьезным препятствием к международному признанию в качестве суверенного национального государства.
Также стоит отметить опыт итальянской «Независимости Венеции» – сепаратистской организации, добивающейся суверенитета Венеции. Эта организация с 2007 года непрерывно использует социальные сети, стараясь донести свое послание до граждан Италии. Но на данном этапе – предпарадипломатии – она достигла наибольшего успеха в 2014 году, организовав глобальный референдум по вопросу независимости Венеции, который носил неофициальный характер и был проведен через Интернет. И хотя референдум не принес ожидаемых результатов, для «Независимости Венеции» он стал коммуникационным, политическим, гражданским и демократическим достижением, улучшающим ее имидж после трагических событий 2007 и 2014 гг., когда попытки привлечь внимание с помощью протестов и общественных беспорядков были прозваны венецианскими газетами «пьяными криками на площади». Так или иначе, референдум получил большой резонанс в социальных сетях, что послужило популяризации «Независимости Венеции» среди молодежных сообществ Италии и других стран.
В заключение подчеркнем, что государства, страдающие от сепаратистских движений, не могут участвовать в большинстве из них, в отличие от иностранных государств, что и характеризует предпарадипломатию и протодипломатию. Другими словами, сейчас именно иностранные державы способствуют этим дипломатическим стратегиям, устанавливая официальные отношения с сепаратистскими движениями или местными активистами. С точки зрения государств, находящихся на периферии, установление предпарадипломатических или протодипломатических отношений одного государства с местными элитами другого юридически является вмешательством в его внутренние дела. Например, установление правительством Италии официальной предпарадипломатии с движениями, поддерживающими Республику Каскадию, территория которой образовывалась бы благодаря объединению канадской провинции Британская Колумбия с североамериканскими Вашингтоном и Орегоном. Скорее всего, для правительства Мексики это означало бы, что, предоставив некоторую степень признания этим сепаратистским группировкам, Италия вмешивается в государственные отношения Канады и США. А будучи странами «федеративной структуры и утвержденными в аспектах демократии», эти два государства могли бы допустить подобные отношения так же, как допустили парадипломатическое поведение некоторых своих штатов. Эта ситуация может еще более осложниться, если движения, поддерживающие Республику Каскадию, добьются поддержки не правительства Италии, а руководства итальянской Лигурии или Генуи. Предпарадипломатия представлялась бы тогда функциональной стратегией государственного уровня, нецентрального правительства и других, менее масштабных форм политических организаций. И очевидно, что возникли бы следующие вопросы: Что произойдет, если Республику Каскадию признают главы тысячи городов Южной Америки? Могло бы это стать инновационной и возможной формой международного признания? Еще рано что-либо утверждать. Но гипотетически движения, поддерживающие Республику Каскадию, получив власть в нецентральных правительствах Британской Колумбии, Вашингтона и Орегона, в качестве альтернативного пути могут попытаться добиться признания ее суверенитета с помощью Интернета перед тем, как перейти к этапу парадипломатии.
Таким же образом протодипломатии необходимо, чтобы государство или иностранное нецентральное правительство одобрило установление этой связи. Маловероятно, что какое-либо государство предпримет шаги, направленные на такое же политическое дробление собственной территории.
По сути обе дипломатические стратегии зависят от иностранных государств, что действительно нарушает некоторые философские принципы, определяющие дипломатию государств как исключительное право центральных правительств. Если изначально считалось, что дипломатические отношения создаются на основе взаимного согласия между государствами, то в этом случае наблюдаются не взаимные отношения, а многосторонняя инициатива одного государства, посылающего политические сигналы другому в неконсультативной форме. Предпарадипломатия и протодипломатия формируются по инициативе иностранных государств, создавая любопытные взаимоотношения, которые можно встретить и в спортивном мире. Наглядным примером может служить бейсбол и крикет – единственные виды спорта, где мяч находится в руках соперника, в отличие от баскетбола, футбола и волейбола, в которых для начала атаки команда должна заполучить мяч на свою сторону.
1.05. Дипломатия обмена заложниками
Ключевые Слова: Дипломатия обмена заложниками, Рынок заложников, Бизнес на торговле заложниками.
Принято считать, что израильская дипломатическая служба имеет хороший опыт в сфере проведения сделок по обмену заключенными, пленными и заложниками. Достаточно вспомнить, что в период с 1948 по 2011 гг. Израиль произвел обмен, по меньшей мере, 24000 человек[221] с Объединенным Арабским Государством и Палестиной. В течение этого времени в тени различных конфликтов, исходя из успехов и неудач в данной сфере, Израиль смог увеличить переговорный потенциал своих дипломатов, чтобы попытаться укрепить политику обеспечения защиты своих соотечественников как внутри, так и за пределами государства. Однако, в то же время Израиль известен и тем, что держит на своей территории тысячи заключенных, пленных и заложников с целью использовать их в предстоящих сделках. В 2015 году организация «Страж прав человека»,[222] которая несмотря на поддержку политических альянсов США, не нашла другого выхода, кроме как осудить военную политику Израиля за «неоправданное использование силы с целью захвата» арабских и палестинских граждан, а также детей с целью включения их в планы по обмену заложниками.[223] Таким образом, Израиль является государством, создавшим на своей территории обширную торговлю заложниками – «Рынок заложников» (англ. Hostage Market)[224] с целью обеспечения мира внутри региона, но, в то же время, и создания некоего волнения.[225] Тем не менее, Израиль был не первой страной, которой было необходимо применение стратегической дипломатии для обмена заложниками и их выкупа – история происхождения данной стратегии ведет к самым истокам человеческой культуры.
Если придерживаться мнения профессора Университета Балеарских островов Энрике Гарсиа Риаса и рассматривать историю более детально, то можно проследить, что связь между захватом пленных и заложников, а также сопутствующий ему политический и дипломатический смысл со временем претерпели ряд серьезных изменений, вернее, прошли несколько эволюционных этапов. Например, в Европе еще до существования Римской империи военные и политические фракции небольших царств не знали о преимуществах содержания на своей территории заключенных, пленных и заложников. Это были времена радикальных войн и сражений, из которых выходили либо победителями, либо побежденными, и одни завоевывали земли других. Поверженные враги либо умирали, либо приносились в жертву, либо превращались в рабов. Тогда не существовало возможностей для сделок с целью обмена пленными. И хотя единичные случаи все-таки происходили, в большинстве своем царства не использовали захват людей в качестве политического, дипломатического или военного хода. Однако с появлением Римской империи заложникам придают уже совсем иное значение, чего пока нельзя сказать о заключенных и пленных. Уже в 1500 году до н. э. в Римской империи существовали первые законы о неприкосновенности заложников. Но хоть они и находились под той же защитой, что и дипломатические послы, это не спасало их от жестокого обращения. Если не считать этих случаев проявления насилия по отношению к заложникам, римляне ясно отдавали себе отчет в том, что можно было использовать их в качестве важных рычагов для достижения своих имперских амбиций, а также влиять на поведение врагов. Вместе с тем начинают появляться первые попытки обмена заложниками между враждующими сторонами, при этом развиваются основные методы дипломатических переговоров, такие, как дипломатический торг,[226] единоличный обмен,[227] дипломатические гарантии и пропорциональные обмены.[228] В средние века заложники перестают быть полезными и становятся «функциональными» – это касается европейских империй и, в особенности, Испанской империи в период колонизации. Испанская корона использовала новые стратегии завоевания земель, предпочитая брать в заложники представителей коренного населения Северной и Южной Америки в целях принуждения местных королей к сделкам. Настойчивость Испанской короны в данной стратегии была соразмерна важности проведения самих боевых действий, тем более что в то время это было оправданно. Во времена древних империй захват людей с целью сделать их своими заложниками, чтобы в дальнейшем использовать их как средство политического давления, считался неотъемлемым атрибутом войны.[229] Кроме того, в этот период империи начинают различать заключённых, пленных и заложников, используя каждого из них для достижения определенных политических и дипломатических целей.