Помимо всего прочего, демократическому порядку в Сербии угрожают политические деятели и организации, в которых Сербия не состоит. Сербия не была ни членом ЕС, ни членом пакта НАТО.
Зададимся вопросом, какая же особенность демократии в Сербии подверглась опасности в такой степени, что потребовалось международное (европейское) вмешательство и угрозы в адрес сербских политических институтов и населения, что и было осуществлено позже. Факты подтверждают, что основные институты демократии в Сербии существовали. Анализируемая критика и угрозы были демократическими только в пропагандистском плане, фактически же существовало желание добиться персональных изменений в политической жизни, и тем самым изменить политику страны так, чтобы она соответствовала желаниям этих защитников демократии, которые сегодня экспериментируют с другими странами.
Демократия как инструмент согласования международных интересов все больше подавляет традиционное понимание демократии как средства реализации свободы и независимости человека и народа. В своем новом значении демократия стоит перед огромным искушением использовать последнюю идею толерантности в отношениях между людьми и народами для навязывания прагматических интересов развитых стран, в результате чего она может превратиться в выжатый лимон.
Распространение демократии под угрозой военных союзов и международных санкций непосредственно поражает выстроенные историей значения и институты национальной политической культуры. Форсированная глобализация демократии применяет стратегию отмены мирового политического релятивизма, а это есть не что иное, как пропаганда превосходства высших политических культур над низшими. Демократический колониализм воленс-ноленс пренебрегает имманентными целями политического релятивизма. Вместо изучения политических культур, понимания различного политического опыта и значения и восприятия политических знаний, ускоренными темпами навязывается конструкция политической системы, которая коренится в долгой истории западноевропейской цивилизации.
Универсализация политической модели, пусть даже модели демократической политической культуры, непременно столкнется с вопросом политической идентичности каждого народа. Каждое национальное сообщество на протяжении прошлых веков выстроило собственное понимание власти, авторитета, интересов, свое отношение к иностранцам, и в первую очередь – понимание достоинства, морали, свободы, справедливости. Если мы примем суждение Макса Вебера о понятии демократии в Америке, тогда ключевым критерием становится личное восприятие. Молодой американец «уважает только то, чего может достичь индивидуум своим личным трудом» (Вебер, 1969:179). Такое понимание демократии неприменимо в культурах с выраженными обычаями коллективизма, или в которых материальные ценности не являются первостепенными.
Стратегия экспансии демократии пренебрегает конфликтом с политическими идентичностями отдельных народов, обращая внимание на политические фигуры в отдельных странах, что вызывается прагматическими интересами. Второй сомнительный фактор связан с проблемой экономических, военных и политических интересов развитых стран и действительного отношения к демократическим ценностям. Неужели демократия превратилась всего лишь в ценный инструмент?
Глобализация демократии не в состоянии избежать серьезных последствий. Экспортируя демократию, самые развитые государства экспортируют и ее недостатки, угрожают политической идентичности народов и стран «третьего мира», а стремление к унификации собственной модели вызывает жертвы. Неуверенность – структурное отличие истории общества и человека. Сегодняшний ответ на эту общую судьбу – демократия. Дух современности ошибочно понимает свою роль, направляя мировой потенциал только в одном направлении. Демократия может уцелеть, лишь пройдя сквозь уважение собственных традиций и вступив в контакт с культурными особенностями общества, которому она принадлежит.
Внутренние призывы к демократии
До сих пор мы рассматривали модели внешнего международного или одностороннего давления с целью демократизации внутреннего политического строя. Настало время рассмотреть обстоятельства и причины призывов отдельных лиц и партий одного государства к международному сообществу совершить демократическую интервенцию. Речь идет о том, что политическая оппозиция страны призывает заграницу применить различные средства давления на внутреннюю легальную власть.
Метод завоевания власти с помощью чужой воли давно рассмотрел Макиавелли в одной из глав «Государя»: «О новых государствах, приобретаемых чужим оружием или милостью судьбы». Макиавелли имел в виду последствия подобного захвата власти – власть завоевывается без особых усилий, но удерживается с большим трудом – и он не вникал в проблемы легитимности подобной власти.
В современном обществе призывы к осуществлению внешней демократической интервенции следует разграничить в зависимости от природы конкретного строя, от которого исходят призывы о демократической помощи. Если речь идет об однопартийных системах, личных диктатурах, просьбы о помощи в демократизации внутренних политических обстоятельств можно понять с политической точки зрения. Особенно если власти в недемократических системах практикуют террор в отношении граждан и ликвидируют политических противников. Но в таких обстоятельствах призывы к чужой помощи всегда найдут моральное оправдание: но не должны ли граждане такой страны в первую очередь самостоятельно изменить облик власти, независимо от того, в каких условиях действует оппозиция?
Иначе обстоят дела с призывами оказать демократическую помощь в многопартийных государствах. Факт обращения политической оппозиции за помощью к иностранным правительствам (западноевропейским) с целью применения различных карательных мер к собственному государству и его гражданам вынуждает проанализировать две причины: политическую и этическую. Политические события в Сербии в конце 1996 года весьма ярко иллюстрирует предмет нашего рассмотрения. Вожди тогдашней оппозиции просили официальных американских лиц ввести санкции против Сербии (после разъяснений предметом споров стали объем санкций и целевые группы). Шеф партии Гражданский союз Сербии Весна Пепгач прямо потребовала от международного сообщества прекратить политическую деятельность Слободана Милошевича, как впоследствии поступила и с Радованом Караджичем («не дать ему принимать участие во всех предстоящих выборах», ежедневная газета «Демократиjа», 14 января 1997 года, стр. 2).
Факт отправки политических депеш иностранным правительствам с требованием демократической интервенции против собственной страны, конституционный строй которой покоится на парламентских принципах, обращает наше внимание на политическую роль легальной оппозиции, взывающей к иностранцам о помощи. Что же это за легальная оппозиция, которая обращается к иностранным государствам, призывая их вмешаться во внутренние дела собственной страны? Очевидно, подобная политическая оппозиция весьма слаба.
Второе предположение может свидетельствовать о неполноценности демократической власти (плохо работают СМИ), и потому требуется иностранец. Но оппозиция потому и существует, чтобы бороться за создание лучших условий для политической борьбы. Почему это не получалось у сербской оппозиции в течение восьми лет (1990–1998) существования многопартийной системы – эту проблему она должна рассмотреть сама.
Самым гнусным с политической и этической точки зрения явился их призывы запретить конкретным лицам политическую деятельность в демократическом обществе. Такой призыв, во-первых, абсолютно противоречит правам человека, а во-вторых, он ничтожен в политическом отношении. Если вы неспособны победить своего политического противника, то взываете о помощи к загранице. И в этом призыве нет ни чести, ни достоинства.
Как можно связать воедино демократию (и права человека) с запретом на политическую деятельность? Такая дискриминация не присуща демократии. С точки зрения этики, отсутствует разница между запретом отдельным лицам заниматься политикой и запретом какой-либо партии или национальному меньшинству проявлять политическую активность.
Право призывать на помощь иностранное правительство с целью демократизации власти ставит под сомнение фундаментальные ценности цивилизации. Есть ли здесь место понятиям свободы и независимости национального сообщества? Если вы предаете свою свободу в чужие руки, это подтверждает старый этический тезис, утверждающий, что вы не можете рассчитывать на ответственность. Это самая ранимая точка ориентации на импорт демократии. Если вы неспособны самостоятельно бороться за демократические ценности и институты, то не можете быть свободными, и тем более не можете стать самостоятельными в политическом мышлении и поведении – их вам дарят чужие.
Проблему внутренних призывов к загранице с просьбой помочь демократизации государства можно рассматривать как партийный инцидент, или акцию, предпринятую ничтожным меньшинством. С точки зрения концептуализации соотношений внутренней и внешней демократии в одном государстве, такие действия не имеют теоретической силы.
(Зло)употребление свободой в демократии
Свобода – основное свойство и условие демократического порядка. Это классическое определение свободы и демократии не лишено теоретических и искусственно созданных недочетов. Если взаимосвязь этих понятий более-менее понятна в исторические периоды, предшествовавшие институционализации демократии, вопрос ставится иначе при осуществлении свобод в демократических системах. Что происходит со свободами, когда приходит время их демократического применения? Защищает ли свобода демократию, или она приводит к чему-то новому? Ответы можно рассортировать по степени демократического развития и способу применения свобод.
Понятию свободы в демократическом устройстве угрожает возможность замены ее анархией. Аристотель предупреждал, что демократии угрожают чрезмерные свободы и равноправие, и эта опасность кроется именно в анархистском пользовании свободой. На руку такой интерпретации свободы играет и вечная дискуссия о понятии свободы: что есть свобода и каковы ее границы?
В данном случае нас не интересуют бесконечные значения самого понятия свободы, но только то, что означает политическая свобода в демократическом порядке власти. Понятие политической свободы содержит правовые (ограничение политической власти), осознанные (знание фактов и указание путей развития свободы) и свободные (активность) элементы (Nojman, E, 1974).
Условиями, при которых человек свободен, являются сила выбора, реальность возможностей, осуществимость выбора. Демократия, естественно, создает самые удачные политические рамки для применения свободы на практике. Тем не менее, проблема выбора все еще остается нерешенной. Бесспорно утверждение, что без выбора нет свободы, а без свободы невозможно моральное поведение. Человек не несет ответственности, если он не свободен в своих поступках. В крайнем случае, свобода выбора открыта для всех человеческих ценностей, и с этой точки зрения дискриминация ценностей невозможна. Вопрос: всегда ли человек предпочитает гуманистические ценности? Неужели «мы никогда не сможем выбрать зло»? (Sartr, Z. P., 1964:12). Свобода, содержащаяся в выборе, в том числе и в политическом, глубоко парадоксальна. Она, с одной стороны, «питательный источник всего лучшего, чего добился человек», а с другой – «пропасть, в которую он может сорваться и уничтожить самого себя» (Варгас М., Льоса, 1992:386–400)
Подчинение гетерономным ценностям не обязательно является всего лишь следствием боязни свободы; часто забывают, что самоопределение человека не всегда является продуктом самостоятельного пользования разумом, но и сравнением себя с другим человеком или человеком у власти. Сила выбора и в демократической системе подразумевает свободу быть независимым, но также и зависимым.
Второй элемент политического понятия свободы – реальная возможность. Свобода выбора должна быть связана с реальными, а не воображаемыми возможностями. Тем не менее, само понятие реальности многозначно, тогда как возможность является одной из самых сложных философских категорий. Для индивидуума реальность есть то, что укладывается в его психологическую структуру личности. Реальные возможности поэта, спортсмена или политика не могут находиться в одной плоскости.
Надежная, крепкая связь общественных условий и полей возможности скрыта. Каждая ситуация в обществе содержит множество возможностей, из которых некоторые открыты, а иные остаются непознанными. Добро и зло переплетаются и в аспекте реальных возможностей в той же мере, что и в самой действительности. Что приносит индивидууму и политическим группам при демократическом строе меньше зла и больше добра в момент определения реальных возможностей?
Избранную реальную возможность следует осуществить. Это третий элемент понятия политической свободы, в котором индивидуумы, как и общественные группы, постоянно сталкиваются с проблемой границ, устанавливаемых свободой других. Осознание свободы должно стать осознанием свободы другого человека; оно обладает практическим смыслом только в единстве отношения моей свободы к свободе чужой. «Безусловно, свобода как суть человека не зависит от другого, но как только возникает действие, я обязан одновременно пожелать свободы и себе, и другим, моя свобода может стать целью только в том случае, если я сделаю целью свободу других» (Sartr, Z. P., 1964:38).
Свобода как осуществление избранной возможности должна претерпеть некоторые ограничения и преодолеть препятствия, если она желает избежать состояния, в котором, пользуясь выражением автора романа «Бесы», неограниченная свобода превращается в неограниченное насилие. Утверждения, в соответствии с которыми абсолютная свобода относится к сфере мышления, стало спорным после приобретенного немцами в период между двумя войнами опыта, когда проповедовалось и победило насилие и тоталитаризм. Язык насилия исключает взаимодействие.
Осознание свободы другого человека подразумевает установление границ индивидуальной свободы. Здесь находится корень потребности в демократической организации общества и государства. Общественная структура состоит из различных групп общества, институтов и их взаимодействия с вступающими в конфликт интересами и идеями. Без уважения этих различий, свобода, как и вообще добро и наивысшие человеческие ценности, неосуществима.
Плюрализм различий в обществе и есть тот фундамент, на котором зиждется власть. Демократические институты власти не могут устранить элемент принуждения в системе принятия решений. Этот ли факт обеспечивает неравноправное распределение свобод в демократии? Речь идет о старой проблеме: в какой мере демократическое государство вмешивается в свободу личности и групп?
Право государства вмешиваться в свободу индивидуума оправдывают все философы политического либерализма (Милль, Констан, Токвиль). Вот два аргумента.
1. «Признавая абстрактное право общества вмешиваться в жизнь своих членов с целью обеспечения для всех биологических потребностей (питание, питье, здоровье, одежда, размещение, семья), я не могу признать его право вмешиваться в то, чем человек обладает и что не отнято им у другого. Я имею в виду знания, мышление, искусство». Свобода, по Расселу, есть «право жить и мыслить так, как мы выбрали, если наш выбор не препятствует другим поступать точно так же» (Rasel, В., 1977).
2. «Я считаю, свобода означает, что не должно быть ограничения условий, которые в современной нивилизапии являются залогом счастья личности. Нет свободы без свободы слова. Нет свободы, если особые полномочия ограничивают избирательное право части общества. Нет свободы, если преобладающий образ мышления содержит под контролем общественные обычаи прочих, а те, прочие, не уверены в том, что для такого контроля существуют серьезные основания» (Laski, H, 1985).
Оба эти аргумента отчетливо демонстрируют стремление либеральных философов ограничить права государства вмешиваться в индивидуальные права и свободы. Традиция политического либерализма построена на противостоянии абсолютным монархиям и различным более поздним формам тоталитарной власти. В новых исторических обстоятельствах, когда опасность «нового Левиафана» миновала, и возобладало царство демократического порядка, политическое любопытство вращается в границах свобод личности и группы лиц. Где границы индивидуальных свобод и прав в демократии? Этот вопрос стал актуальным после быстрого и неожиданного краха коммунизма в 1989 году и еще более быстрых демократических перемен в бывших коммунистических странах Восточной Европы и Балканского полуострова.