Реально оформившийся в современном обществе «политический класс» связывают с народом только озвученные в предвыборной кампании неопределенные заверения общего плана: никаких договоров с народом народные избранники не заключают и не подписывают. А отказаться от устных обещаний совсем не трудно – достаточно сослаться на неожиданно вскрывшиеся новые обстоятельства непреодолимой силы. Поэтому и происходит неизбежное отчуждение политической элиты от народа.
Тот же Гюнтер Рормозер однозначно ограничивает реальные возможности применения договорных отношений между индивидуумами исключительно областью экономики.
«…либеральный порядок исходит из того, будто существуют лишь индивиды, наделенные равными правами и объединившиеся на основании договора в государство. Однако в действительности такие обособленные индивиды, самостоятельно преследующие свои интересы в соответствии с договорными отношениями, действуют лишь в сфере экономики».
Идея обвязать всех членов общества – физических лиц сложной паутиной прямых индивидуальных договорных политических, экономических и социальных обязательств, прописывающих все возможные перипетии частной и общественной жизни, несомненно, принадлежит к области мифологии.
Гипотетическая иллюстрация. И действительно, как в реальной жизни могла бы выглядеть эта грандиозная акция – подписание общественного договора о разделе прав и обязанностей между всеми членами общества? Мне, например, представляется по этому поводу такая картина. Я, частный производитель скобяных изделий, а именно, хитроумных гаражных замков, сижу у себя дома и мучительно измышляю какую-нибудь новинку, которая помогла бы мне обогнать по продажам моего вечного и в последнее время более успешного конкурента из Тулы по фамилии Левша. Дело поддается туго – мой отчаянный мозговой штурм не приносит никаких результатов, кроме тупой головной боли. В это время раздается звонок в дверь и на пороге появляется странный высокий субъект в потертом костюме, запачканном мелом, с беспорядочно всклокоченными седыми волосами на голове. Выхватив пачку бумаг из еще более старого и более потрепанного, чем костюм, коричневого портфеля, он порывисто бросается ко мне. Человек представляется филологом и тут же с жаром, без пауз начинает меня убеждать в том, что человечество непременно погибнет, если не узнает великой тайны – что именно имел в виду автор «Слова о полку Игореве» в известном отрывке «растекашется мыслию по древу» – белку или мысль. Мой гость намерен окончательно решить этот важный вопрос, но для этого ему требуется небольшая финансовая помощь в виде отчислений с моего призрачного, особенно в последнее время, дохода. Напор, производимый филологом, не оставляет никаких сомнений, что я имею дело с очень нервным и легко возбудимым человеком. Поэтому, во избежание неприятных эксцессов, я прошу его оставить бумаги и обещаю подумать над его интересным предложением. Мне известно заранее, что мой письменный отказ вместе с его бумагами придется высылать обратно почтой. Необходимость включения непредвиденных почтовых издержек в мой и без того трещащий по всем швам бюджет меня очень огорчает. Не успеваю я присесть к письменному столу и взять в руки карандаш, как тут же снова раздается звонок в дверь. На этот раз на пороге стоит маленький, кругленький, трогательно улыбающийся человечек в огромных очках-мензурках. Он робко представляется астрофизиком и также робко просит уделить ему несколько минут. Оказывается, мой новый гость профессионально занимается поиском внеземной жизни. С взором, горящим огнем первооткрывателя, он начинает мне увлеченно рассказывать о замечательной перспективе встречи землян с инопланетянами. Для приближения этого исторического момента также требуются мои деньги. Несмотря на красочный рассказ астрофизика, мне его восторженность не передается. Я реалист, и поэтому ясно осознаю, что лично для меня и для моего бизнеса в такой радостной встрече могут прозвучать нотки траурного марша. Вполне может оказаться так, что наши братья по разуму за многие миллионы лет разлуки с нами научились делать гаражные замки в огромных количествах и гораздо лучшего качества, чем даже то, которым знаменит Левша. И денег они за них не просят, а довольствуются всего лишь обменом чудо-замков на коробку спичек. Я уже не слушаю рассказ гостя, а ищу подходящие слова в моем лексиконе, чтобы вежливо, но твердо отказать. Гость замечает мой настрой и, сбившись на полуслове, печально замолкает. Я, как можно вежливее и короче, сообщаю ему свой приговор, он опускает разом потухшие глаза, едва заметным кивком головы благодарит за внимание и тихо уходит. Мне его искренне и очень жаль. Хочется побежать за ним следом, вернуть, усадить за стол, подписать все бумаги и попросить его еще что-нибудь рассказать о Кассиопее и Тау Ките – ведь я сам, будучи мальчишкой и начитавшись фантастических романов, когда-то с замиранием сердца смотрел на далекие, мерцающие таинственным светом звезды и мечтал о личной встрече с иными мирами. Но, бросив случайно взгляд на семейную фотографию на стене, я усилием воли сбрасываю с себя нахлынувшее наваждение и возвращаюсь к столу с ожидающими меня бумагой и карандашом.
Более сюрреалистическую картинку, чем на деле согласованный и подписанный всеми членами общества договор, определяющий все экономические, правовые и политические отношения между всеми людьми, проживающими в том или ином государстве, трудно себе представить. Поэтому, с практической точки зрения, идея общественного договора с одной стороны принадлежит к одной из несбыточных утопических грез все тех же романтиков Просвещения, а с другой стороны, этот выдуманный мираж уже на протяжении двух веков реально служит либеральному агитпропу в качестве незаменимой пропагандистской приманки, которая им расчетливо используется вплоть до сегодняшнего дня.
Миф второй – свобода, права человекаИдея об индивидуальной свободе человека для либерализма имеет значение фундаментальной ценности. Она действует на огромные массы людей самым вдохновляющим образом. Но с другой стороны, соглашаясь с призывом к свободе, все прекрасно понимают, что в принципе невозможно существование такого общества, которое не имело бы властных органов, в непосредственные обязанности которых входит принуждение силой к исполнению порядка, установленного тем же обществом. Общество людей с целью сохранения в нем мира, покоя и стабильности обязано бороться с проявлением «плохих» свобод – свободы эксплуатации человека человеком, свободы от данных клятв и обещаний, свободы от выполнения своих гражданских обязанностей, свободы совращения малолетних и прочих свобод, способных наносить моральный, физический и материальный урон другим членам общества. В этом делении свобод на «плохие» и «хорошие» заключается двойственный, противоречивый характер понятия «свобода» и, соответственно, трудности, связанные с различением природы этих свобод, определением их «доброкачественности». Проблема безошибочного отделения «хороших» свобод от «плохих» в традиционализме и либерализме решается принципиально по-разному. В традиционализме в качестве эффективного и безошибочно действующего инструмента-индикатора выявления и изоляции от общества и личности «плохих» свобод используются понятия греха и совести. Обе эти категории относятся к глубоко спрятанному внутреннему духовному миру каждой личности и поэтому являются необычайно эффективными. Совесть, как компас, мгновенно, без каких-либо промежуточных расчетов, способна безошибочно указать человеку на то, что есть зло, а что есть добро. Этот инструмент, действующий помимо его воли, сразу способен определить с «плохой» или «хорошей» свободой тот имеет дело. И только затем вступает в действие воля человека, реализующая его безграничное право на свободу выбора – поступать ли ему так, как велит ему совесть, или же, принимая во внимание какие-то внешние обстоятельства, поступить ему наперекор совести, в угоду какой-либо сиюминутной или долгосрочной выгоде. И самым главным судьей для человека в традиционализме также является его собственная совесть. Именно к ней постоянно обращается традиционализм, чтобы уберечь людей от соблазнов и вести их с ее помощью по пути добродетели к вечному счастью. При отсутствии у человека совести традиционализм делает все возможное, но в первую очередь обращается за поддержкой к Богу, чтобы у «заблудшей овцы», в конце концов, эту совесть «пробудить» и, таким образом, спасти еще одну «заблудшую» душу от адовых мук.
Совсем иначе обстоит дело с отделением «плохих» свобод от «хороших» в либерализме. Либерализм с самого начала своей активной деятельности категорически отказался от включения элементов сакральности в возводимое им здание нового гражданского общества, заменив их здравым смыслом и конкретной пользой.
«Чтобы овладеть истинными основами морали, людям не нужны ни богословие, ни господне откровение, ни бог; для этого достаточен лишь здравый смысл. Достаточно людям посмотреть на самих себя, подумать над своей собственной природой, взвесить свои ощутимые интересы, разобраться в конечной цели существования общества в целом и каждой составляющей это последнее частицы в отдельности – и они сумеют без труда убедиться, что добродетель выгодна для них, а порок невыгоден».
И хотя Гольбах и его коллеги, романтики Просвещения, еще как-то, на словах, различали понятия порока и добродетели, но именно они сделали первый и главный шаг в пропасть безнравственности, когда напрямую связали мораль человека с его интересами и его выгодой. Вся остальная словесная эквилибристика по поводу неизбежности признания каждым индивидом выгоды добродетели не имела никакого ни морального, ни практического значения. Выбросив за ненадобностью совесть, исправно служившую до той поры именно в качестве главного инструмента для отделения порока от добродетели, просветители уже в XVIII столетии перешли Рубикон нравственных, табуированных установок традиционализма и оставили человечество без надежных навигационных приборов, способных формировать устойчивый моральный облик свободного человека. Этот переход означал, что отныне все важнейшие опоры прошлого традиционного общества должны были быть подвергнуты ревизии на предмет подтверждения их реальной значимости в практической жизни, или хотя бы их реального существования в природе. Такое подтверждение, по мнению либералов, могло дать только рациональное научное знание. Результаты исследований либерально настроенных энтузиастов-ученых, освобожденных от совести, не заставили себя ждать. Уже пару десятилетий спустя понятие «добродетель», например, существенно трансформировалось.
«Таким образом, наша добродетель должна заключаться в том, чтобы извлечь наибольшую сумму счастья из того материала, который предоставлен Богом в наше распоряжение. Присущие нам наклонности сами по себе всегда хороши, злоупотребление же ими распознается только в последствиях, на которые вследствие этого мы должны обращать постоянное внимание и сообразовать свои действия с полученными выводами».
Отличная практическая рекомендация – пьянство само по себе не грех, а совсем напротив, является благом и добродетелью, поскольку все наши наклонности a priori всегда хороши, единственная просьба – не злоупотреблять, чтобы голова назавтра не болела. При таком подходе к решению нравственных проблем, как и следовало ожидать, понятиям греха и совести, как не сумевшим доказать свое существование в материальном мире, в ценностном ряду нового общества места не нашлось. Их заменили понятия полезности и права. Отныне общество должно было руководствоваться и направляться не внутренними стройными непротиворечивыми духовными установками и ценностями каждой отдельной личности, существовавшими «от века», а некими многочисленными, зачастую весьма расплывчатыми правилами, сформулированными на основе достижений рациональной науки и принятыми от имени общества особой группой людей. Причем право на трактовку этих правил монопольно передавалось особой касте – юристам, которые в новом обществе стали играть роль духовенства, точно также монопольно трактовавшего Священное Писание в прежнем обществе. Мораль и справедливость в юридических оценках и процедурах, узаконивших новый набор ценностей, перестали играть какую-либо заметную роль, уступив место схоластике, казуистике, крючкотворству. Более того, неумолимая логика развития либерально-рыночного права, в конечном счете, привела к тому, что при вынесении судебных вердиктов решающую роль стали играть деньги, а вовсе не мораль и справедливость. Это и понятно – в рыночном обществе, где мерилом всего является монета, иначе и быть не могло.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.