Вряд ли возможно дать исчерпывающую оценку такому грандиозному историческому явлению как Просвещение, точно выявить и описать все его положительные и отрицательные качества, определить степень их влияния на всю последующую историю человечества. Но эта абсолютизация рационального знания над всеми другими формами человеческого знания и опыта, в том числе нравственного, несомненно, очень дорого стоила и еще дорого будет стоить многим поколениям человечества.
«Научное мышление автономно по отношению к этическим ценностям, оно ищет истину, ответ на вопрос “что есть в действительности?” и не способно ответить на вопрос “как должно быть?” Напротив, мышление политика должно быть неразрывно связано с проблемой выбора между добром и злом. Он, в отличие отученого-естественника, исходит из знания о человеке и чисто человеческих проблемах. Это такой объект, к которому нельзя и невозможно подходить, отбросив этические ценности».
Другими словами, даже имея право на выбор цели, но, владея только одним инструментом – рациональным научным знанием, которое, к тому же, непрерывно дополняется и изменяется, и в отсутствие других инструментов (культуры, этики, традиционного знания и ценностей, наконец, обычного здравого смысла) мы никогда не сможем найти правильный ответ на вопрос «как должно быть?» (в привычном русском варианте – «что делать?»).
Все направления либерализма, за исключением, пожалуй, национал-социализма, движущей силой истории, прогресса всегда считали экономику. Поэтому именно экономике отводится главное место во всех либеральных теориях, начиная от классической политэкономии Адама Смита, продолжая марксизмом и заканчивая неолиберализмом. Форма экономических отношений оказывает решающую роль на развитие общества – вот главная аксиома либерализма. Просвещением была предложена, а либерализмом взята на вооружение совершенно определенная форма экономического устройства – свободный рынок. Рынок вообще не был изобретен Просвещением и тем более либерализмом, он был ровесником человечества и существовал всегда, с тех самых пор, когда древний человек своими собственными руками впервые смастерил стрелу и лук. Новизна либерального представления о рынке заключалась в том, что, до той поры имевший только утилитарный смысл инструмента обмена, рынок превращался после «либерального прикосновения» в некий магический абсолют, обладающий волшебной силой и способностью безошибочно решать абсолютно все проблемы человеческого общества. При этом классический, экономический либерализм никогда не ограничивался использованием «волшебных» свойств свободного рынка только в экономике, но тотально распространял их действие на все сферы человеческой жизни – политику, социальные, семейные отношения, образование, воспитание и даже религию.
«Из этого наблюдения можно заключить, что понятие рынка идет у либералов гораздо дальше экономической сферы. Являясь оптимальным механизмом расположения ценных ресурсов и регулирования циклов производства и потребления, рынок становится, прежде всего, концептом социальным и политическим.<…>
В современную эпоху анализ либеральной экономики постепенно распространяется на все общественные факты. Семья уже воспринимается как малое предприятие, ребенок – как объект долгосрочного инвестирования капиталов, общественные отношения – как отражение заинтересованных конкурентных стратегий, политическая жизнь – как рынок, на котором избиратели продают свои голоса наиболее многообещающим партиям. Человеквоспринима-ется как капитал. Экономическая логика распространяется на все социальное. Зародившись в обществе, она, в конце концов, поглощает его целиком.<…> Социальные практики отныне выверяются экономическим дискурсом, абсолютно чуждым всему, что не имеет рыночной ценности. Сводя все общественные факты к универсуму измеряемых вещей, он и людей превращает в вещи: вещи взаимозаменяемые и обмениваемые на деньги».
В итоге необычайно сложная, многообразная, находящаяся в непрерывном процессе развития система, которой являлось и является человеческое общество; богатый, неповторимый духовный мир человека, сводились либерализмом к одному единственному управляющему воздействию – законам свободного рынка, призванным играть роль всеобъемлющей, всепроникающей и всерегулирующей сверхдоктрины, несущей ярко выраженные свойства квази-религии. Из природной скромности, или, скорее, из желания закамуфлировать этот свершившийся факт, либерализм принялся лицемерно утверждать, что он де наоборот, навсегда освободил человечество от каких-либо идеологических догм, ранее служивших яблоком раздора в обществе и являвшихся причиной многих войн и несчастий. Либерализм, якобы, заменил все эти субъективные идеологии и пристрастия отдельных групп людей на объективные законы свободного рынка, которые существуют сами по себе и никому не подчиняются. В трактовке либерального агитпропа свободный рынок представляется беспристрастным, стерильным, универсальным инструментом, находящимся вне идеологии и политики – т. е. по ту сторону добра и зла. Как говорится – только бизнес, и ничего личного. Однако из многовекового практического опыта человечеству давно было известно, что природа не терпит пустоты, или, по-простому, – свято место пусто не бывает. И освободившийся идеологический трон единолично заняла новая тоталитарная доктрина свободного рынка, которая низвела все отношения в обществе до примитивных купи-продажных сделок. Такая интерпретация смысла жизни и деятельности человека была не только глубоко оскорбительна в сравнении, например, с традиционным представлением о человеке как о подобии божества, но и породила в обществе массу противоречий и конфликтов. Причем эти противоречия носили принципиальный, системный характер и начались сразу с момента победоносного шествия либерализма по планете. Так, например, французская и американская буржуазно-либеральные революции в своих декларациях дружно объявили всех людей равными в праве на жизнь, на счастье и свободу. Но, развивая теорию свободного рынка, Мальтус, а затем Рикардо приходят к неутешительному выводу, что в условиях неограниченной экономической свободы все люди не могут равным образом претендовать на счастье и даже на жизнь, а, наоборот, очень многие из них неизбежно обрекаются на несчастье, лишения и страдания. Этому теоретическому выводу придавалась такая же неотвратимость действия, как и закону притяжения. Поэтому, бесстрастно продолжали они, любая искусственная помощь этим несчастным бессмысленна и даже вредна для рынка, а, стало быть, и для рыночного общества. Пламенный лозунг буржуазно-либеральных революций «свобода, равенство, братство» после таких теоретических выводов сразу повисал в воздухе, не находя опоры в реальной жизни, а, проще говоря, оказывался очевидной фикцией, надувательством, поскольку полная свобода рынка по законам Мальтуса-Рикардо оказалась несовместимой с ранее объявленной программой.
Первое серьезное сопротивление новому, всепроникающему, но весьма противоречивому классическому либеральному мировоззрению оказал марксизм. Беспощадно вскрывая внутренние противоречия либеральной рыночной модели, Карл Маркс, вооруженный гегелевской диалектикой, убедительно доказал, что естественный ход развития свободного рынка отнюдь не приведет общество и его граждан к свободе, гармонии и процветанию, как то обещали апостолы Просвещения. Наоборот, Маркс предсказывал, что ничем и никем не ограниченный свободный рынок и частный капитал загонят человечество в пучину кризисов и социальных конфликтов, из которых существует только одна возможность выхода – гражданская война и пролетарская революция. Назвал Маркс и основное антагонистическое противоречие капиталистической модели развития – это противоречие между общественным трудом и частной формой присвоения результатов труда. По Марксу, основной виновницей неравенства, напряженности и грядущих конфликтов в обществе являлась частная собственность на средства производства. Задача пролетарской революции – устранить эту частную собственность, чтобы сделать средства производства всеобщим достоянием. Критика Маркса либеральной рыночной модели и выводы из этой критики были настолько убедительными, что марксизм стал восприниматься в мире как строго обоснованная научная теория. К сожалению, Маркс в своей теории, как и многие теоретики либерализма до и после него, основное внимание уделил социально-экономическим проблемам общества, очевидно полагая, что прочие проблемы – морально-этические, культурные, национально-исторические, организационные и т. д. решатся сами собой после устранения основного экономического противоречия.
XX век внес существенные коррективы в теорию Маркса. Частный капитал развитых стран, после многочисленных кризисов, войн, Великой депрессии и, в особенности, после победы Великого Октября, установившего на i/б суши Земли республику рабочих и крестьян, внял, наконец, предупреждениям марксизма и пошел навстречу требованиям наемных работников. Была повсеместно разрешена профсоюзная деятельность, организовано социальное страхование работников, введен 8-часовой рабочий день. Государство стало активно вмешиваться в экономику, перераспределяя национальный доход, поддерживая и даже развивая ключевые отрасли и предприятия. Все эти мероприятия, вместе взятые, позволили в значительной степени остудить предельный накал классовых страстей, существовавший во времена Маркса. В результате многочисленных взаимных уступок антагонистические противоречия между трудом и капиталом приобрели вялотекущий характер. Мы можем утверждать, что это благоразумное отступничество элит ведущих капиталистических государств от канонов классического либерализма сохранило жизнь мировой капиталистической системе. Основания для этого утверждения у нас такие.
Лозунг неограниченного свободного рынка содержит в себе, как минимум, два системных противоречия, несовместимых с прокламируемой идеей. Во-первых, без постоянного контроля и вмешательства государства в коллизии беспощадной конкурентной борьбы в условиях ничем не ограниченного рынка очень скоро естественным путем на рынке останется один-единственный победитель – монополист, со всеми вытекающими тяжкими последствиями для общества. Разумеется, победитель в этом случае вольно или невольно, но неизбежно, становится одновременно и могильщиком свободного капиталистического рынка.
«Последовательный либерал считает, что в принципе все должно подчиняться логике рынка. Для консерваторов же, а, впрочем, также и для либеральных социалистов существуют, напротив, определенные цели, ценности, которые нельзя отдавать на откуп законам рынка и подчинять им. Потому что если предоставить рынок самому себе, он ликвидирует конкуренцию и тем самым самого себя. В конце концов, тогда на рынке останется всего один сильнейший. Только государство, сильное государство может обеспечить относительное равенство шансов конкурентов».
Во-вторых, еще безнадежней дело обстоит с демократией, которая, якобы, является неизменной спутницей свободного рынка, но которую, на самом деле, свободный рынок хоронит еще быстрей, чем конкуренцию. Свободный рынок и демократия – взаимоисключающие понятия. И в этом утверждении нет ничего удивительного – свободный рынок заранее знает, что любые, самым демократическим образом избранные парламенты, правительства и президенты, вместе взятые, не имеют такой власти, которая могла бы воспрепятствовать его свободной деятельности. А значит, с точки зрения рынка, они не имеют НИКАКОЙ власти вообще, и рынок волен делать все, что ему заблагорассудится. Ну а поскольку рынок все-таки не какая-то потусторонняя метафизическая вещь в себе, а система, созданная и поддерживаемая определенным кругом людей, которые, как правило, лично не принимают участи я во всенародных выборах, то и выходит, что президенты, парламентарии, министры – сплошь дурилки картонные, профанирующие саму идею демократии и заодно веру в нее народа. Общественная система, основанная на свободном рынке и культе индивида, без вмешательства третьей силы (государства), несущей функцию справедливого перераспределения общественного продукта, неизбежно скатывается к простейшей бинарной оппозиции капитал (богатые) – население (бедные). Первые, обладая огромными финансовыми ресурсами и осуществляя неусыпный неофициальный контроль над остальными, в первую очередь над информационными средствами, способны навсегда сохранить за собой доминирование в обществе, в том числе и политическое. Само понятие демократии при этом неизбежно деформируется, свертывается до примитивных процедур, более или менее удачно имитирующих подлинную демократию, в которой суверен – народ должен по определению иметь право и возможность контроля и управления всеми процессами, происходящими в обществе. Капитал в абсолютно свободной рыночной системе, где функции государства предельно ограничены, в конечном итоге неизбежно оказывается вне зоны контроля общества. Остальное – дело техники. Управляемые капиталом электронные СМИ с помощью современных технологий «промывания мозгов» легко справятся с задачей поддержания наивной веры у большинства населения в любимую сказку капитализма о гадком утенке – о якобы имеющемся у каждого свободного гражданина шансе стать прекрасным лебедем и воспарить в недосягаемые для остальных небеса. На самом деле в век глобализации, при неограниченном господстве крупного капитала, таких шансов у простых граждан совершенно не осталось, и только наивные простаки могут сегодня верить в миф либерализма о демократии и обществе равных возможностей в условиях ничем не ограниченного свободного рынка. На наш взгляд, такими шансами обычные люди реально располагают только в системе государство (чиновники) – население, характерной для традиционализма. Несмотря на то, что эта система является старейшей (достаточно привести примеры древнего Китая, Египта, империи Инков, Российской империи) она и сегодня с успехом используется во всех левых либеральных моделях устройства общества, начиная со стран с так называемой социально ориентированной рыночной экономикой, яркими представителями которой являются Германия и скандинавские страны; и кончая странами социализма, тем же Китаем. Но это тема отдельного большого исследования.
Абсолютизация законов свободного рынка, директивное придание им значения универсального инструмента, способного оптимально решить проблемы человеческого общества во всех сферах его жизнедеятельности – все это от начала являлось безнадежной утопией, куда более фантастической, чем построение идеального коммунистического общества. Во всяком случае, в коммунистической теории до сих пор не найдено таких вопиющих системных противоречий в основополагающих идеях, которые присутствуют в теории буржуазного либерализма. Больше того, ярые апологеты неограниченного свободного рынка сами признают существенную ограниченность его возможностей. Вот что говорит, например, по этому поводу «буревестник» либерализма, возвестивший полную и окончательную его победу в мировом масштабе – Френсис Фукуяма.
«Рынок сам по себе не может определить необходимый уровень и место размещения инвестиций в общественную инфраструктуру, или правила урегулирования трудовых споров, или степень регуляции воздушных или грузовых перевозок, или профессиональные стандарты здоровья и безопасности. Каждый из таких вопросов несколько «нагружен оценкой» и должен быть передан политической системе».
Остается только удивляться, из каких неведомых источников защитники неограниченной свободы рыночных отношений черпают неиссякающее вдохновение, чтобы раз за разом пытаться доказать недоказуемое – всеобщее светлое будущее для всего человечества, заключенное целиком в узких рамках одной-единственной экономической доктрины – свободного рынка.
Идея свободного рынка неразрывно связана с идеей свободной конкуренции. Точнее говоря, именно свободная конкуренция, теоретически, и обеспечивает свободному рынку те «волшебные» свойства универсального автоматического регулятора, которым либерализм не знает альтернативы. Но свободная конкуренция, как и свободный рынок, далеко не всегда и далеко не для всех является благом (о чем мы подробно говорили в первой книге «Управление мировоззрением») и вдобавок к тому содержит собственный букет противоречий.
К важнейшему из них принадлежит противоречие между победителями и побежденными, на которых общество, живущее по законам конкурентной борьбы, а не сотрудничества, беспрестанно делится. Чем интенсивнее борьба, тем быстрее растет число побежденных; число победителей же ежечасно уменьшается. И остановить этот процесс либеральными методами человек не в силах – иначе вся стройная теория свободного рынка, основанная на свободной конкуренции, рухнет до основания. Проблема состоит в том, что судьба непрерывно растущего в обществе числа проигравших совершенно не интересует буржуазный либерализм; его теория даже не предусматривает мероприятий по утилизации неудачников – их дальнейшее существование предоставляется воле стихии. Задачу регулирования социальных отношений в обществе рынок никак не решает, а, наоборот, целиком и полностью игнорирует. Обрекая значительную часть здоровых, трудоспособных, энергичных людей и их семьи на жалкое прозябание, отказывая им в реализации их созидательных, творческих возможностей, свободный рынок и конкурентная борьба попросту вычеркивают из жизни целые слои потенциально активного населения, при этом жестоко ломая и коверкая судьбы множества людей и их близких. В итоге общество фактически лишается значительной доли своих сограждан, которым оно отказывает в полноценной жизни, и одновременно безвозвратно теряет в их лице работников, которые могли бы своим трудом способствовать скорейшему продвижению всего общества к гармонии и достатку. Больше того, чтобы снизить социальную напряженность, возникающую в результате неизбежного деления общества на победителей и побежденных, избежать голодных бунтов, правительства вынуждены тратить существенную часть общественного продукта на поддержание лишенцев хотя бы в полуголодном состоянии. Победителей, сохранивших свои рабочие места, тоже счастливчиками не назовешь, поскольку часть обязанностей их бывших товарищей, не по своей воле покинувших производство, возлагается именно на них. К этому добавляются обязанности по отчислению доли дохода на содержание все увеличивающейся армии безработных, в т. ч. бывших коллег. Поэтому работать победителям приходится дольше и интенсивней, но, как правило, за ту же зарплату. Отсюда повышенное моральное и физическое напряжение и, как следствие, непрекращающийся стресс. В результате и победители и побежденные живут в неестественной атмосфере постоянной психической перегрузки, имеющей разную природу происхождения, но одни и те же следствия – усталость, апатию, потерю здоровья и утрату ощущения счастья жизни, которое так назойливо обещал либерализм каждому индивиду. Абсурдность этого положения очевидна.