Старт Cтраны Советов. Революция. Октябрь 1917 – март 1918 - Шубин Александр Владленович

© ООО Издательство «Питер», 2017

© Серия «Советская эпоха», 2017

Начиная с 25 октября 1917 г. в города и веси необъятной России (в границах недавно скончавшейся империи) стали поступать поразительные новости. В столице власть захватила радикальнейшая партия большевиков, имевшая репутацию разрушителей существующего общественного порядка. Большевики действовали от имени Советов и ради Советов, которым передавалась власть на местах. На съезде Советов большевики провели популярные решения – передать помещичьи земли крестьянам без всякого выкупа и выйти из изнурительной Первой мировой войны.

К этим сенсационным новостям нельзя было остаться равнодушным, и каждый теперь должен был решать для себя, что они означают: дело спасения России наконец сдвинулось с мертвой точки или власть захватили утописты и разрушители, которые погубят Россию окончательно? И это в канун выборов в Учредительное собрание, которое – как убеждали все партии – решит основные проблемы страны! Может быть, это такой предвыборный трюк большевиков, чтобы погромче прорекламировать свою программу? Или железная поступь истории? Или исторический курьез? Новая пугачевщина? Поддержать? Отсидеться? Сопротивляться узурпаторам?

Осенью 1917 г. перед Россией стояли тяжелейшие проблемы: затянувшаяся война с Германией и социальные потрясения привели к развалу хозяйства. Производство по сравнению с началом года упало на треть. Нарастала социальная вражда. Октябрьский переворот поставил страну на грань широкомасштабной гражданской войны. В то же время он положил начало новому этапу российской революции, который называют Октябрьской революцией. Этот этап характеризовался переходом к радикальным социальным преобразованиям и утверждением власти Советов почти на всей территории России.

Информационная вспышка над Петроградом привела в движение социально-политические силы, которые Великая российская революция уже сформировала по всей стране: массовые партии, Советы, думы и земства, национальные и профсоюзные организации.[1]

Почти везде Октябрьская революция пришла не с войсками из Петрограда, а с вестями из него. Но, решившись взять на себя полноту революционной власти, большевики бросили вызов влиятельным массовым силам, имевшим другое представление о революции. Совершив переворот в столице, они поставили страну на грань гражданской войны, которой не боялись. Поскольку считали, что сейчас активного сопротивления их натиску не будет.

Термин «гражданская война» применительно к событиям в бывшей Российской империи относится к взаимосвязанным, но различным явлениям, происходившим в 1917–1922 гг. Речь идет о скоротечной гражданской войне 27 октября 1917 г. – февраля 1918 г., известной как «триумфальное шествие советской власти», о локальных вооруженных столкновениях весны 1918 г., о широкомасштабной гражданской войне мая 1918 – ноября 1920 г., о повстанческой войне, продолжавшейся в конце 1920 – начале 1922 г., о гражданской войне в азиатской части страны, которая в основном завершилась в 1922 г. (а в некоторых очагах и позднее). Между «триумфальным шествием» и началом широкомасштабной гражданской войны, расколовшей страну в мае 1918 г., есть хронологический перерыв, когда общероссийская гражданская война фактически не велась. Первую войну сторонники Советской власти выиграли, взяв под контроль все крупные города и почти всю территорию России, отбросив остатки своих противников на дальнюю периферию, где те скитались в надежде на лучшие для них времена. Эти локальные партизанские действия врагов Советской власти «не тянули» на общероссийскую гражданскую войну.

Можно ли говорить о гражданской войне в Российской Федерации в 1994–1996 гг.? Все же нет. На Северном Кавказе шла война, но она была локальной. Локальные столкновения происходили на окраинах России и в апреле 1918 г., но войны в масштабах страны не было. Всероссийская война началась в мае 1918 г. Поэтому правомерно говорить о Гражданской войне 1918–1920 гг. или 1918–1922 гг., потому что даже после разгрома Колчака и Врангеля локальные очаги Гражданской войны охватывали, в отличие от апреля 1918 г., значительную часть России и Украины, включая и центральные районы, вплоть до окрестностей Петрограда.

Поэтому когда мы выясняем, кто и как начал гражданскую войну, на этот вопрос следует отвечать дважды. Потому что гражданская война тоже начиналась дважды. Сначала – после Октябрьского переворота в нескольких очагах как результат непризнания советского правительства. И затем – в мае 1918 г.

Как началась скоротечная гражданская война конца 1917 – начала 1918 г.? Вооруженные столкновения развернулись сразу после того, как большевики, опираясь на Советы рабочих и солдатских депутатов, свергли Временное правительство и создали свое – Совет народных комиссаров (Совнарком, СНК). Противники большевиков, естественно, не признавали легитимность Октябрьского переворота. Но и правительство Керенского не было легитимным и не было создано каким-то выборным органом (здесь у большевиков было даже некоторое преимущество – их Совнарком заручился поддержкой II съезда Советов рабочих и солдатских депутатов). Уже в начале ноября 1917 г. стало ясно, что правительство Керенского никто восстанавливать не собирается, но основные политические силы признают легитимность и авторитет Учредительного собрания, которое было избрано начиная с 12 ноября 1917 г.[2]

Никто не хотел умирать в этой скоротечной гражданской войне конца 1917 – начала 1918 г. Какой смысл, когда правительство большевиков – временное? Да, они самозванцы, но кто не самозванец? Зато все обвиняли друг друга в развязывании войны, в провоцировании столкновений. И действительно, вооруженную борьбу начинала то одна, то другая сторона, но велась она вяло.

Когда партия большевиков захватила власть в Петрограде, мало кто из их противников думал, что это надолго. Сами большевики утверждали, что взяли власть до Учредительного собрания и готовы разделить ее с другими левыми партиями. Петроград тут же был парализован забастовкой служащих, не признавших переворот. Эта первая кампания гражданского неповиновения большевистской эпохи вошла в историю как «саботаж». Антибольшевистские действия в столице координировались созданным в ночь на 26 октября Комитетом спасения Родины и революции (КСРР), в который вошли представители предпарламента, Петроградской городской думы, ЦИК и СКД старых составов, социалистических фракций II съезда Совета рабочих и солдатских депутатов. Таким образом, КСРР стал преемником всех основных центров «демократии», существовавших до Октябрьского переворота. Лидировали в нем эсеры во главе с А. Гоцем и Н. Авксентьевым. КСРР базировался в здании Петроградской гордумы, продолжавшей заседать. В своем воззвании КСРР обвинил большевиков в мятеже, а на себя возложил задачу восстановления преемственности власти путем создания нового Временного правительства, которое сможет довести страну до Учредительного собрания. Гордума обвиняла большевиков в нарушении ее прав – ведь Петроградский военно-революционный комитет (ВРК) брал под контроль городские учреждения. Большевики ушли из Думы, заявив о необходимости ее переизбрания. Кадет Шингарев потребовал уволить и предать суду всех служащих, которые будут сотрудничать с большевиками.[3] Многие воинские части по-прежнему сохраняли нейтралитет. Власть большевиков все еще была неустойчива.

29 октября более тысячи юнкеров под командованием полковника Г. Полковникова захватили Инженерный замок и телефонную станцию. В плен был взят ехавший по улице член Комитета по военным и морским делам нарком В. Антонов-Овсеенко. Вскоре в заключении оказался и симпатизировавший большевикам корреспондент «Нью-Йорк ивнинг пост» А. Рис Вильямс.

Будучи блокированными на телефонной станции и оказавшись под обстрелом, юнкера решили сдаться… Антонову на условиях сохранения жизни (Рис Вильямс при этом выступил в роли посредника между юнкерами и Антоновым). Когда освобожденный нарком выводил юнкеров из здания, требуя их неприкосновенности, «первые слова Антонова потонули в шуме и криках матросов и красногвардейцев, которые требовали возмездия».[4] Рис Вильямс не нашел ничего лучше, как начать читать толпе стихи по-английски. Это неожиданное поведение успокоило жаждущих самосуда, «этого было достаточно, чтобы они отрезвели».[5] Инженерный замок сдался после артиллерийского обстрела.

Назначенный командующим войсками Петроградского военного округа левый эсер подполковник М. Муравьев принял приказ о праве красногвардейцев производить расстрелы.[6] Данная мера была направлена против мародеров, но могла использоваться и для политического самосуда. Это вызвало возмущение левых эсеров во ВЦИК и острое столкновение мнений в советском «парламенте». Для большинства левых эсеров введение смертной казни было неприемлемо, большевики не собирались вставать грудью за левого эсера Муравьева. Его приказ был отменен наркомом внутренних дел А. Рыковым.

Тем временем А. Керенский, продолжавший считать себя главой правительства России, пытался получить военную поддержку от штаба Северного фронта. Для помощи правительству 25 октября были назначены силы III конного корпуса в составе 18 сотен под командованием П. Краснова. Но штаб Северного фронта не торопился с отправкой частей, выжидая исхода борьбы за власть. Командующий фронтом В. Черемисов под впечатлением от общения с армейскими организациями решил саботировать подавление большевиков. Он сообщил Духонину, что переброска войск к Петрограду отменена с согласия Керенского, который «от власти устранился».[7] Это не соответствовало действительности. 26 октября Черемисов приказал выгружать из эшелонов части корпуса и заявил Краснову, что Временного правительства нет. Краснов потребовал письменного приказа, но Черемисов согласился дать только совет.[8] На содействие в переброске частей от штаба фронта Краснов мог не рассчитывать.

Встретившись с Керенским, Краснов попытался сконцентрировать силы для наступления на Петроград. Но даже те части, которые оказались под рукой, не спешили подчиняться командованию и премьеру. Керенский произнес речь о том, что революция в опасности и большевики «хотят полить ее кровью».[9] Казаки принялись митинговать. В итоге удалось получить для похода около 700 казаков (466 человек боевого состава). В Гатчине, которая была занята 27 октября, присоединилось еще две сотни.[10] Однако к 29 октября у Краснова осталось 630 человек (420 от боевого состава).[11] Захватив практически без сопротивления Гатчину и после небольшого боя – Царское Село, Краснов двинулся к Пулково. При этом и революционные солдаты, и казаки митинговали и склонялись к нейтралитету. Никто не хотел проливать кровь в гражданской войне, не видя смысла.

Аналогичные проблемы были и у большевиков. Как пишет А. Рис Вильямс, «Ленин был страшно возмущен, когда узнал, что большая часть солдат Петроградского гарнизона, уже привыкших не выполнять приказы, с которыми не были согласны, не стала слушать ни Крыленко, ни Подвойского, когда те обратились к ним с призывом отправиться на фронт для борьбы с Керенским».[12]

Большевики опасались, что в этой неустойчивой обстановке казаки могут ворваться в Петроград. По словам Ф. Раскольникова, после занятия казаками Гатчины Н. Подвойский сказал: «Да, теперь положение таково, что либо они нас, либо мы их будем вешать».[13] «По тону раз говора с товарищем Подвойским было видно, что в Смольном нервничают…»[14] – вспоминал Ф. Дыбенко о своем товарище по военной коллегии. Ленин обсуждал возможность открыть огонь по войскам Керенского с моря, но судов, которые могли бы решить такую задачу, в Кронштадте не было – только в Гельсингфорсе.[15]

Краснов вспоминал, что «офицеры моего штаба – все корниловцы», не хотели воевать за Керенского, а Савинков даже предложил Краснову арестовать Керенского и самому возглавить сопротивление большевикам.[16] Б. Савинков мечтал о создании нового, более правого правительства и даже съездил в Петроград к Плеханову, но не преуспел.[17] По возвращении в Гатчину Савинков был назначен комиссаром отряда Краснова.[18]

При такой «надежности» микроскопической армии премьера его дело могло обрушиться при любом столкновении с мало-мальски надежным отрядом сторонников большевиков. На случай своего поражения Керенский назначил наследником видного правого эсера Н. Авксентьева.[19]

Прибыв под Пулково 28 октября, члены комиссии по военным и морским делам Антонов-Овсеенко и Дыбенко обнаружили разброд. Штаб во главе с полковником П. Вальденом с трудом руководил разношерстными отрядами. Бойцы на ночь расходились с позиций по домам, солдаты из Царского Села пытались уйти в Петроград. Защитников Советской власти вдохновило только то, что скоро подойдут матросы.[20]

30 октября отряд Краснова под Пулково столкнулся с Красной гвардией, солдатами и матросами. У большевиков имелся десятикратный перевес. Красная гвардия была неопытна и неустойчива, но матросы выдержали атаки казаков и перешли в контрнаступление. Краснов отошел в Гатчину, положение его отряда, не получавшего поддержки со стороны фронта, оказалось безнадежным.

Премьер потерял к этому времени поддержку даже лидеров собственной партии эсеров. Когда в Гатчину приехал для переговоров с ним В. Чернов, Керенский попытался поскорее выпроводить его из города. Чернов ответил тем, что поддержал нейтралитет, занятый проэсеровским Лужским Советом и гарнизоном.[21] Чернов в этот момент подтвердил свое политическое влияние, накануне Октябрьского переворота его встречали на Северном фронте бурными овациями.[22] Но подобная популярность вызывала у Керенского ревность, так как Чернов становился наиболее вероятным кандидатом на пост главы правительства после Керенского, если удастся добиться отставки Совнаркома.

Надежды на политическую поддержку у Керенского оставалось все меньше, вооруженная сила была ничтожно мала. Социалистические партии в этих условиях боялись не столько большевиков, сколько казаков Краснова. Казаки же вовсе не желали восстанавливать власть социалистических партий в лице Керенского. В такой ситуации большевики становились своего рода компромиссом между сторонниками твердой руки и революционной демократии.

По инициативе казаков 31 октября в Гатчину для переговоров прибыл Дыбенко. По словам Краснова, «идея мира на внутреннем фронте казалась им не менее заманчивой, нежели идея мира на фронте внешнем».[23] Дыбенко шутил, что готов обменять Ленина на Керенского.[24]