Может ли стать Сирия для нас вторым Афганистаном? Нет, конечно. Во-первых, мы не имеем такой задачи, как в Афганистане, а во-вторых, внутренний сирийский конфликт не требует нашего вмешательства. Такого, чтобы мы за кого-то воевали, за какую-то сторону.
Конечно, тут есть масса рисков, будет вал информационных «вбросов» и пропаганды. Этого не стоит бояться, мы должны навязывать свою инициативу. Если проанализировать, какие заявления делают сейчас Госдеп, Пентагон, президент Обама – это всё разные заявления, это говорит о том, что у них сейчас нет единого плана, они буквально пишут «на коленке», и мы должны этим пользоваться.
Виталий Аверьянов,
исполнительный секретарь Изборского клуба:
Мы слышим в основном две крайние трактовки сегодняшней политики Путина на сирийском направлении. Первая из них – он сошёл с ума в очередной раз (мол, первый раз был, когда принималось решение о воссоединении с Крымом – теперь, дескать, повторно сошел с ума.) Вторая трактовка: Россия, действуя в упреждающем режиме, разрывает «петлю Анаконды». Из этих двух попыток объяснения мне ближе вторая. На мой взгляд, фактически речь идет о предотвращении или существенной отсрочке мировой войны, которая должна была развиваться по сценарию управляемого хаоса, – как гибридные многоочаговые конфликты по периметру границ России и Китая.
Каковы решаемые задачи в данной кампании? Прекращение гражданской войны в Сирии и закрепление там российских военных баз, которые позволят контролировать значительную часть Средиземного моря. Россия могла бы значительно увеличить своё влияние в регионе, объявить борьбу за иной исламский мир, за иной Ближний Восток, построенный не по американским деструктивным сценариям. Наконец, не в последнюю очередь в действиях России можно видеть и такую прагматичную цель, как борьбу за прекращение нефтяного демпинга.
У России есть определенная традиция поведения на арабском Востоке, она состоит в том, что существуют более фундаментальные противоречия и разделения, чем границы между шиитами и суннитами, другими религиозными группировками. Это, в первую очередь, раскол арабского мира на бедный Север и «жирных котов» в Персидском заливе, которые де-факто воспринимаются бедными арабами в качестве ренегатов. Ставка России (в фазе СССР) на северные арабские режимы, стремящиеся к построению суверенной политики, независимой от Запада, была вполне оправданной. Исходить из религиозных противоречий, с точки зрения России, – абсурд. Русский подход подтвержден нашей историей, когда в течение веков выковывался гармоничный порядок, фактически примиряющий шиитов и суннитов (еще недавно в состав нашей страны входил Азербайджан, где шииты составляют порядка 85 % населения). В этом смысле на глубинном уровне интересы исламского мира как целого и интересы России очень близки.
Премьер Турции сегодня заявил, что из 57 русских ударов в Сирии только 2 были нанесены по ИГИЛ. Даже если это не пропаганда и в этом есть большая доля истины, мы здесь, в России, должны по этому поводу лишь торжествовать. Ведь фактически Россия наконец-то выскакивает из навязанного ей англосаксонского видения «международного терроризма», термина глобальной манипуляции – теперь не только США, но и Россия будет использовать эти термины и мифологемы так, как считает нужным. Путин де-факто отказывается от следования в русле навязанных стереотипов. Это и есть смысловая революция Путина. Мало кто способен здесь что-либо существенно возразить России, потому что границы между военизированными группировками в Сирии чрезвычайно размыты. Россия бомбит террористов, воюющих против правительства Асада, потому что её цель – не угодить американцам и европейцам, не угодить ЦРУ, пестовавшему и готовившему значительную часть этих террористов, а добиться мира и порядка в Сирии, закрепить в ней у власти своего надёжного союзника.
Я не согласен с теми, кто считает, что недопустимо наносить удары по нефтяной инфраструктуре – безусловно, за нелегальным нефтяным бизнесом в Сирии и Ираке стоят весьма могущественные силы, и они способны поднять страшный антироссийский вой. Однако эти выгодоприобретатели нелегальной нефтедобычи в любом случае потеряют свои доходы в случае успеха борьбы с террористами в регионе – поэтому бомбить их нефтепромыслы по возможности нужно.
Боевики группировки «Ахрар Аш-Шам» готовятся к нанесению артиллерийского удара
Произошел некий симбиоз военно-управленческого опыта одних и религиозного рвения других, на основе которого и была в 2006 году создана структура, получившая название «Исламское государство» (на тот момент только Ирака), и эта структура присягнула Аль-Каиде, стала её иракской ячейкой. Эта структура просуществовала 5 лет. В 2011 году, когда начались события в Сирии, в Ираке было принято решение не вмешиваться непосредственно в сирийскую ситуацию, а создать некую дочернюю структуру, специально под сирийские проблемы, назвали её, как я уже говорил, Джебхат ан-Нусра, а возглавил её человек, о котором мы знаем, что он представляется как Абу Мухаммад аль-Джаулани. Стартовый капитал для организации и существования этой группы был небольшой, всего около 300 тысяч долларов. Джаулани оказался довольно эффективным менеджером, командиром, на эти деньги он создал партизанскую группировку, настолько эффективную, что в течение 2012 года она отхватила у Асада примерно половину территории. В этот момент возникло некоторое ревностное отношение основной структуры к дочерней, и весной 2013 года, после ряда конфликтов, было выдвинуто жесткое требование передать Исламскому государству Ирака и Шамы (ИГИШ) все захваченные трофеи и территории, в том числе и нефтепромыслы. Джаулани уклонялся от этого, на него было покушение, вроде бы организованное Исламским государством. Лидер Аль-Каиды Завахери вынес решение: Исламское государство Ирак и Шама (ИГИШ) должно уйти в Ирак, это зона их ответственности, а Джебхат ан-Нусра остаться в Сирии, это зона их ответственности. Человека, передававшего этот приказ, Абу Халида ас-Сури, соратника Завахери, убили. Аймана аз-Завахири Исламское государство объявило вероотступником за то, что он делит Сирию и Ирак как две разные страны.
Встал вопрос «третейского суда» для разрешения этого конфликта. Это мог сделать только один человек – Макдиси, как главный шариатский идеолог для всех джихадистов на сегодняшний день. Однако его взгляды не устраивали Исламское государство и ими был предпринят хитрый ход – ИГИЛ объявили себя Халифатом, государством неподсудным и непогрешимым.
Они, условно, сказали: «Здесь Халифат, здесь шариат, кадият, и если кого-то что-то не устраивает, вы можете приехать, подать дело в наш суд – и наши судьи решат, кто тут прав, кто тут не прав». Это, я отмечаю, лето 2013 года.
После чего, собственно говоря, и началась война Исламского государства с тогда ещё Джебхат ан-Нусрой и поддерживающей её отрядами Сирийской свободной армии (ССА). И я обращаю ваше внимание на очень важный момент: Исламское государство – это не продукт конфликта джихадистов с Асадом. Это – продукт внутреннего конфликта, это внутренняя разборка, и это очень важно. Вот Джебхат ан-Нусра сегодня является вторым по силе отрядом ССА, который насчитывает шесть групп и воюет на два основных фронта: против Асада и против Исламского Государства. Они являются такими же врагами Исламского государства, как и много кто ещё.
Но если мы говорим об Исламском Государстве, то нужно понимать, что сейчас исламских государств в регионе (в мире картинка немного иная) ровно два. Есть исламское государство в Ираке. И это, собственно говоря, государство. Да, мы можем говорить, что это не государство, применять приставку «квази-», но, по факту, это государство, это территория, на которой существует система власть, которую поддерживает достаточно значительная часть местного населения, ведётся социальная политика, есть банковская система, есть суды и так далее.
Это государство существует де-факто. Более того, я вам скажу, что внутренние политические конфликты там связаны с мухаджирским пространством. Мухаджиры – это переселенцы. Это моджахеды, воины-переселенцы, которые перешли на новые территории – жить, воевать. Там много египтян, например. И все внутренние конфликты сосредоточены на сегодняшний день именно в этой среде. А если мы говорим о восстаниях местного населения против власти Исламского Государства, то я таких случаев знаю лишь три, больших из них – два. А все остальные конфликты – это столкновения мухаджиров. И эта структура родилась на конфликте, это Ирак, где власть не принадлежит военным, потому что Исламское Государство в силовой своей структуре держится на военной, вооружённой силе, так называемой шариатской гвардии. Это, по сути дела, полиция, которая поддерживает правопорядок, занимается политическим сыском и много чем ещё.
А если мы говорим об исламском государстве в Сирии, то не нужно думать, что это и в самом деле государство. Это – партизанская территория. И, если говорить прямо, у Исламского Государства в Сирии есть два главных противника: Свободная Сирийская Армия и курдское ополчение. Когда мы отвечаем на вопрос, являются ли Асад и Исламское Государство противниками, мы не можем сказать, что «нет, не являются». Безусловно, идеологически они друг другу противостоят, и столкновение между ними в определённых условиях возможно и даже неизбежно. Но сегодня существуют лишь три участка соприкосновения Исламского Государства с армией Асада. Первый участок, совсем небольшой: длина фронта там не превышает 20 километров, – в районе Сулеймании. Есть более длинный и более ожесточённый кусок фронта в районе Алеппо. И есть точка соприкосновения где военные действия де-факто не идут – это Пальмира. Её можно для красоты и для точности оставить, но реальных боевых действий там не ведётся. То есть линия фронта между ИГИЛ и официальным Дамаском где-то в десять раз меньше, чем линия фронта между официальным Дамаском и Сирийской Свободной Армией.
Когда сегодня российская авиация перешла от режима стратегической бомбардировки объектов инфраструктуры к режиму фронтовой авиации, которая расчищает проход для наземных сил, мы понимаем, что наземные силы – это армия Асада. Нужно понимать, что руководящая верхушка сирийской армии очень тесно связана с правящим классом, с алавитской средой. Но среднее звено офицерства, нижние чины – они не являются чисто алавитскими, чисто шиитскими, христианскими, друзскими, какими угодно. Там присутствует достаточно высокий процент суннитов, которые отнюдь не всегда поддерживают политику своего правительства. Поэтому то, что является сирийской армией, в общем-то, представляет собой не слишком боеспособные части, как бы вас не уверяли в том, что «времена 2011 года канули в прошлое, а сейчас это мощные, обстрелянные силы» и так далее. Фактически штурмовые, прорывные отряды, которые действуют на стороне Асада – это добровольцы из Афганистана: хазарейцы и некоторые пуштунские племена, плюс иранский КСИР и диванская «Хезболла». И Дамаск по сей день не пал отнюдь не потому, что вот сейчас туда вмешались мы. Дамаск не пал в 2013 году, поскольку удар по Свободной Сирийской Армии нанесло тогда Исламское Государство. Именно Исламское Государство спасло Дамаск от неизбежного падения ещё в 2013 году. Это не значит, что Исламское государство действовало в каком-то сговоре с Асадом. Но ИГИЛ не могло позволить, чтобы Дамаск взяла ан-Нусра.
И еще один момент. До 2013 года моджахеды, мухаджиры-иностранцы, присутствовавшие в Сирии, на самом деле, конечно, формально принадлежали к разным отрядам, но вот чёткого деления на то, что «мы – Да'иш» или «мы – ан-Нусра» или «мы – ещё кто-то», не существовало. До 2013 года грань была лишь одна «исламисты/светские». Но в 2013 году прошла целая серия внутренних конфликтов, в том числе – и по делёжке трофеев, связанная с выходцами с Кавказа, с одним из отрядов Свободной Сирийской Армии, «Хайянь». В этот момент «кавказцы» разделились, и часть их перешла из ССА на сторону Исламского Государства. Те, кто не перешёл на сторону ИГ и стал их противниками, хотя сейчас скорее надо говорить не о вражде, а об враждебном нейтралитете, сформировали структуру, которая сейчас называется «Джейш валь-Ансар аль-Мухаджирин». Костяком этой структуры являются выходцы из России. Сейчас неизвестно, кого они признают верховным лидером, но, по крайней мере до середины августа 2015 года, до смерти абу-Усмана или, как мы его больше знаем, Магомеда Сулейманова, лидера «Имарата Кавказ», данная группа являлась его отрядом в Сирии. Они признавали его верховенство. Численность этого отряда я бы оценил до 600, может быть до 800 человек, не более. Конечно, на фоне десятитысячных отрядов других групп это вроде бы немного, но у мухаджиров с Северного Кавказа в Сирии высокая боевая репутация: причём и у тех, кто воюет на стороне Исламского Государства, и у тех, кто воюет на стороне Сирийской Свободной Армии.
Начиная с 2011 года в Сирии воевали и так называемые такфиристы. В этническом составе у них значительную долю занимали азербайджанцы, выходцы из Азербайджана, из Казахстана, были и выходцы из России, но все они так или иначе связаны с шейхами-такфиристами, которые проповедуют в основном в Александрии. То есть они, скажем так, исламисты «египетской выучки». Все они входили в конфликт с руководством других отрядов, в том числе и Джебхат ан-Нусры, с руководством ССА, и самый известный их командир, уроженец дагестанского села Хаджалмахи, бывший милиционер, известный как Абу Банат, который публично отрезал головы священникам (и я тут уточняю, что я не пытаясь кого-либо обелить или очернить, я хочу, чтобы меня все понимали правильно) – так вот, за это он был приговорён к смерти руководством ан-Нусры. И его переход на сторону Исламского Государства был сопряжён с тем, что ему надо было избежать кары. Точно так же, как Исламское Государство вышло из-под юрисдикции любых третейских судов, объявив себя Халифатом и, как следствие, неподсудным субъектом, так и все отряды такфиристов были буквально «всосаны», как пылесосом, Исламским Государством со всех сопредельных пространств. Таким образом, следует признать, что другие структуры от такфиристских «отморозков» были в значительной мере очищены – и сейчас этих людей там нет.