Политология - Анатолий Горелов 6 стр.

2) федеративность (учет интересов отдельных частей государства);

3) наличие общественных объединений (гражданского общества);

4) независимость прессы;

5) свобода совести.

Причинами становления демократии в Америке Токвиль считал осуществление принципа разделения властей, широкое местное самоуправление и децентрализацию, суд присяжных и контроль за чиновниками со стороны суда, свободу совести и препятствующее вырождению демократии религиозное чувство, обеспечивающая порядок в государстве и предотвращение ущемления гражданских прав конституция, а также характер колонистов – людей предприимчивых, средних по своим способностям, с авантюрной жилкой и жаждой свободы, склонных к религиозной независимости и чистоте (пуритане), и трудность условий жизни, что способствовало равенству и взаимопомощи.

Залогом свободы, по Токвилю, «является свобода выбора, а на правительство надо смотреть лишь как на сдерживающую силу, к помощи которой надо прибегать в крайних случаях, когда частная инициатива бессильна… Государственная власть – опасная вещь, и чем меньше у нее законных полномочий, тем меньше угроза тирании» (Токвиль А. Демократия в Америке. М., 1994, с. 10). Возникновению тирании препятствует «воспитание, практический опыт, действующий в рамках закона консерватизм, религия, гражданственность народа, проникнутого индивидуализмом, свобода ассоциаций, уважение к закону, богатые возможности, открывающиеся перед всеми классами» (там же, с. 14). Гарантией хорошей работы чиновника служит административная иерархия, выборность и контроль со стороны суда, особенно последнее.

Токвиль пытается разобраться в том, что может быть источником общей воли граждан. «В мире не существует ничего иного, кроме патриотизма или религии, что могло бы заставить самых различных граждан в течение долгого времени сообща стремиться к обшей цели» (там же, с. 88). Об этом же писал ранее Д. Юм: «человек, который восприимчив только к дружбе и в котором отсутствует патриотизм или уважение к обществу, лишен самой существенной стороны добродетели» (Юм. Д. Соч. в 2-х т. Т. 2. М., 1966, с. 584). Отсюда вывод: чтобы разрушить государство, надо, прежде всего, лишить его граждан патриотических и религиозных чувств.

Токвиль находит много недостатков в демократической системе, но считает, что она лучшая из существующих. Об этом свидетельствуют следующие высказывания. «Партии – это зло, свойственное демократическому правлению» (там же, с. 144). «Единственное средство нейтрализовать влияние газет – это увеличить их количество» (там же, с. 152). «Те, кто рассматривает всеобщее избирательное право как гарантию хорошего выбора, сильно заблуждаются» (там же, с. 162). «В глазах демократии правительство – это не благо, это – неизбежное зло» (там же, с. 165). Американцы «подчиняются законам как осознанно необходимому злу, но также и как временному злу» (там же, с. 190). «Я не знаю ни одной страны, где в целом свобода духа и свобода слова были бы так ограничены, как в Америке» (там же, с. 199). Так свобода, которую дает демократия, оборачивается своей диалектической противоположностью.

В то же время Токвиль предвидел опасные тенденции централизации власти в демократических странах, что и осуществилось в XX веке. «Любая власть естественным образом стремится к расширению сферы своего влияния. И в конечном итоге она этого добивается, неустанно и целенаправленно воздействуя на людей, чьи мысли, желания и общественное положение каждодневно меняются» (там же, с. 484). Токвиль делает вывод, который мог бы претендовать на закон: «чем старше демократическое общество, тем более централизовано в нем управление» (там же). Современные американские политологи склонны согласиться, что данный закон действует в США.

Теория элит, созданная итальянскими учеными В. Парето (1848–1923) и Г. Моска (1858–1941), была реакцией на классическую теорию демократии и базировалась на анализе централизации власти, об опасности которой предупреждал Токвиль. В основе данной теории лежит представление о том, что политика – сфера борьбы элит между собой и с народом. В циркуляции элит Парето видел основную движущую силу общественного развития. Он определял элиту как совокупность «тех, кто имеет наиболее высокие индексы в своей сфере деятельности» (Антология мировой политической мысли. Т. II. М., 1997, с. 61). Элита делится на две части: «тех, кто прямо или косвенно играет заметную роль в управлении обществом и составляет правящую элиту; остальные образуют неуправляющую элиту» (там же). Для обозначения двух соперничающих элит Парето использовал макиавеллевские образы «львов» и «лисиц», поскольку правящий класс имеет два рычага удержания власти – силу и хитрость.

«Революции происходят, поскольку с замедлением циркуляции элиты или по какой-либо другой причине в высших стратах общества накапливаются деградировавшие элементы, которые более не обладают остатками (инстинктами, чувствами – А. Г.), необходимыми для удержания власти, которые избегают применения силы, в то время как в низших стратах возрастает число элементов высшего качества, обладающих остатками, необходимыми для выполнения функции управления, и склонных к использованию силы» (там же, с. 67).

Парето считал народное представительство фикцией и полагал, что «повсеместно имеется малочисленный правящий класс, удерживающий власть отчасти силой, отчасти с согласия класса управляемых, значительно более многочисленного» (там же, с. 68). Помогает правящему классу держать в повиновении подданных то, что он «видит свои интересы лучше, чем класс управляемых, поскольку они у него в меньшей степени завуалированы чувствами, тогда как класс управляемых видит их хуже, поскольку у него этот слой чувств более плотный. Поэтому правящий класс может ввести в заблуждение класс управляемых в целях достижения собственных интересов… народ-суверен… верит в то, что он действует в соответствии со своей волей, а на самом деле выполняет волю своих управляющих» (там же, с. 70, 71).

Правящий класс неоднороден. «Вследствие склонности к персонификации абстракций или приданию им значения объективной реальности многие представляют себе правящий класс в виде одной личности или по крайней мере конкретной организации, с единой волей, осуществляемой с помощью логических средств и продуманных планов. В действительности правящие классы, как и другие общности, совершают и логичные, и нелогичные действия и в большей степени, чем сознательной волей, руководствуются установленным порядком, который иногда приводит их куда-либо вопреки их желанию» (там же, с. 71).

Существующий в «демократических» (это слово Парето ставит в кавычки) странах режим Парето определяет как плутократию и «как феодализм в значительной мере экономический, где в качестве средства правления используется преимущественно искусство политических клиентел (зависимых в экономическом отношении людей – А.Г.)₉ в то время как военный феодализм средневековья использовал главным образом силу вассалов» (там же, с. 73).

Продолжил данное направление Г. Моска. Он различал правящий и политический класс. В первый входит не только политическая, но экономическая и военная элита; второй включает не только властвующую группу, но и оппозицию. С точки зрения Моска, то, что древние греки назвали демократией, на самом деле было аристократией для большого числа членов общества. Принципы демократии, монархии и аристократии, по Моска, действуют одновременно во всяком политическом организме.

Обращаясь к сторонникам демократической теории, Моска отмечал, что «трудно доказывать как непреложный и очевидный факт, что меньшинство управляется большинством, а не наоборот… В действительности суверенная власть организованного меньшинства над неорганизованным большинством неизбежна. Власть всякого меньшинства непреодолима для любого представителя большинства, который противостоит тотальности организованного меньшинства. В то же время меньшинство организовано именно потому, что оно меньшинство» (там же, с. 121). Правящий класс организуется и приобретает власть после неолитической революции, когда население делится на постепенно становящихся знатью воинов и закрепощаемых земледельцев. Такой процесс, по Моска, происходил и на Западе, и в России.

Анализ эволюции правящего класса, проведенный Моска, позволяет вспомнить классификацию Платона, в соответствии с которой тимократия превращается в олигархию: богатство, по Моска, в процессе эволюции общества становится более доминирующей чертой, чем воинская доблесть. Соответственно «тип политической организации, который можно назвать феодальным государством, трансформируется в принципиально другой тип, который можно назвать бюрократическим государством… Как только осуществляется такая трансформация, богатство создает политическую власть, точно так же, как политическая власть создает богатство» (там же, с. 125).

Моска отвергает концепцию социал-дарвинизма, в соответствии с которой высшие классы олицетворяют верхний уровень социальной эволюции. Вопрос, чем отличается правящая элита от управляемого большинства, в дальнейшем будет решаться в концепции элитарной демократии.

Немецкий политолог и социолог Р. Михельс (1876–1936), как Парето и Моска, считается одним из основоположников элитологии, а также социологии политических партий. Михельс пришел к выводу, что олигархизации – неизбежная форма жизни крупных социальных структур. Еще Г. Спенсер писал: «Общественная масса очень мелких размеров отличается однородностью своего состава, но с каждым увеличением ее размера обыкновенно увеличивается и ее разнородность; для достижения же значительного объема требуется приобретение значительной разнородности» (Западно-европейская социологии XIX века. М., 1996, с. 302). Отсюда следует «железный закон олигархизации» Михельса, в соответствии с которым демократия, если бы она была возможна, неизбежно выродилась бы в олигархию. Этот вывод противоречит выводу Платона, в классификации которого, наоборот, олигархия превращается в демократию. По Михельсу, демократия как государственный строй в принципе невозможна. Цивилизованное человечество, по Михельсу, не может существовать без господствующего политического класса. «Большинство человечества, обреченное жестоким фатализмом истории на вечное «несовершеннолетие», будет вынуждено признать господство вышедшего из собственной среды ничтожного меньшинства и смириться с ролью пьедестала для величия олигархии» (Антология мировой политической мысли. Т. II, с. 189–190).

Закон олигархизации предполагает смену одного господствующего слоя другим как предустановленную форму человеческого общежития в больших союзах. «Могут победить социалисты, но не социализм, гибнущий в момент победы своих приверженцев… Массы удовлетворяются тем, что, не щадя своих сил, меняют своих господ» (там же, с. 190).

Классовая борьба имеет место в обществе в целом и в отдельных партиях, даже рабочих, представляющих собой классовую смесь. В каждой партии есть свой руководящий слой, который также неизбежно подвержен процессу олигархизации. Михельс приводит поговорку французских рабочих: «Если выбрали, значит, пропал». Чем больше и разнородней становится партия, тем сильнее в ней процесс олигархизации. Возможно, под влиянием Михельса немецкие левые коммунисты поставили перед Лениным проблему соотношения власти пролетариата, коммунистической партии и вождя, от которой Ленин отмахнулся, назвав их высказывания «детской болезнью левизны в коммунизме» и рассказав в одноименной работе про гармонию интересов рабочего класса, партии большевиков и лидера, т. е. самого себя. Действительность, однако, подтверждает правоту Михельса.

«Неизменный социальный закон состоит в том, что в любом органе сообщества, возникшем под влиянием разделения труда, возникает по мере его консолидации собственный интерес, интерес сам по себе и для себя. Но существование собственного интереса в общем союзе включает в себя существование трений и противоположность интересов по отношению к общему интересу. Более того, в результате выполняемых ими общественных функций различные социальные слои объединяются и образуют органы, представляющие их интересы» (там же, с. 191–192). Здесь переход к теории «заинтересованных групп», о которой речь ниже.

То же самое относится и к профсоюзам. «Сколь незначительны различия между тенденциями развития государственных олигархий (правительство, двор и т. д.) и олигархий пролетарских» (там же, с. 193). «Представитель», ощущающий полную свою независимость, превращается из слуги народа в господина над ним» (там же), как государственный «слуга», так и партийный.

Общий вывод Михельса: «Демократия очень хорошо уживается с определенной степенью тирании и по другим психологическим и историческим причинам: масса легче переносит господство, когда каждый ее индивид имеет возможность приблизиться к нему или даже включиться в него» (там же, с. 196). Здесь опять возвращаемся к Платону, считавшему, что демократия переходит в тиранию, и можем подтвердить на материале XX века, что это действительно так. Заслуга Михельса в том, что теорию элиты он распространил на все крупные социальные группы и, обобщив, провозгласил один из немногих в социологии и политологии законов.

Сформулировав закон олигархизации, Михельс позволяет себе иронию. «При старых аристократических порядках несогласие с требованиями правителя означало прегрешение против Бога. В условиях современной демократии действует правило: никто не может уклоняться от требований олигархов, ибо в этом случае он грешит против самого себя, своей собственной воли, добровольно переданной представителю» (там же).

Подойдя к решению политологических вопросов с социологических позиций, немецкий ученый М. Вебер (1864–1920), по существу, подтвердил закон олигархизации Михельса. Рассмотрев особенности функционирования государственной бюрократии М. Вебер пришел к выводу, что численный состав и влияние этого социального слоя будет неизбежно расти по мере усложнения функций государства. Борьбу между политическими партиями и чиновничьим аппаратом Вебер назвал основным конфликтом политической жизни. Будущее общества станет, по Веберу, диктатурой чиновничества. Это предвидение оправдывается.

Теория бюрократизации М. Вебера может опираться на аналогии Г. Спенсера между усложнением организации животных и усложнением организации общества по мере его развития. Идея Вебера о неизбежном расширении государственной бюрократии продолжил и «заострил» своими законами С. Паркинсон. Каждый член бюрократической машины хочет переложить свою работу на других. Если он просто передаст кому-то часть своей работы, то с уменьшением ее объема уменьшатся его функции, что для него нежелательно. К тому же появляется соперник. Как сделать, чтобы без потери функций уменьшился объем работы. Для этого чиновник просит дать ему двух помощников, каждый из которых выполнял бы часть работы, которую он выполнял один, а ему добавить функции координации деятельности новых сотрудников. На смену одному работнику приходит отдел из трех человек. Если так будет действовать каждый новый сотрудник, то у него окажется два своих помощника и т. д.

М. Вебер призывал бороться против растущей бюрократизации общества и эффективный способ борьбы видел в проведении политических референдумов или плебисцитов по различным вопросам, которые давали бы возможность населению напрямую высказывать свою точку зрения. Этот способ используется время от времени в разных странах (в том числе и в нашей), но еще не достиг такого масштаба, чтобы можно было говорить о нахождении противовеса тенденции бюрократизации.

Теория заинтересованных групп А. Бентли появилась в ответ на так называемый правовой формализм, в соответствии с которым общество развивается по непреложным законам, наподобие природных. В то же время эта теория указывает на механизм принятия решений в политической сфере, в том числе законов. В соответствии с ней в обществе существует большое количество групп, так или иначе воздействующих на политическую сферу с целью реализации своих интересов. Трудность создания данной теории заключается в прослеживании связей, часто скрытых, между заинтересованными общественными группами и действующими политическими структурами. В этом главная заслуга А. Бентли.