Она очень внимательно смотрела Аланду в глаза.
– Да, я огорчена.
– У вас будет прекрасная дочка, похожая только на вас. Какая досада, что я опоздал.
– Послушайте, кто вы? – в ее голосе зазвенели слёзы, у Аланда защемило сердце. – Уйдите, я вас прошу! Мне не до ваших шуток!
– Я понимаю, – он ответил ей так, что она не захотела повышать на него голос, повернулась и отошла к окну. – И все-таки, я вас подожду.
Аланд забрал документы, вышел из квартиры, советник Хорн, позабыв о своей простуде и общей слабости, проворно выскочил следом.
– Господин Аланд! Куда же вы? Подождите, мы все уладим!
– Я найду, где мне исправить ваши недочеты, – ответил Аланд. – Все в порядке.
«Отправить тебя из советников в делопроизводители», – рассуждал мысленно Аланд.
Он прождал ее полчаса. Она все-таки вышла и, как ни странно, ответила на его улыбку.
– Вы сказали ему, когда вернетесь? – спросил Аланд, предлагая ей руку, она взяла его под руку.
– Нет, я оставила записку, что ушла к сестре.
– Спасибо.
– За что?
– За то, что вы проведете со мной вечер, может быть, вашему мужу не покажется странным, если вы загоститесь у вашей сестры до завтра.
– Это какой-то пошлый намек?
– Не пошлый, слово благородного человека, что я к вам не прикоснусь, если вы мне этого не позволите, но что нам с вами будет вдвоем хорошо, я вам обещаю.
– Вы благородный человек?
– Вы в этом убедитесь.
– Так куда мы пойдем?
– Вариант первый – мой номер в гостинице, оговариваю сразу, у меня в номере великолепный рояль. Отличный ужин гарантирую, вино – разве что самое легкое, белое, которое вам не повредит. Вариант второй – мы гуляем, заходим в ресторан, я угощаю вас ужином, и мы все равно пойдем ко мне в номер…
–То есть вы хотите сказать, что как ни крути…
– Да, пани, думаю, вы не пожалеете. К тому же, я обрек сегодня вашего советника на беспокойство, он будет зол и будет терроризировать вас. Может, вас от него избавить? Лучше после рождения дочки, чтоб он в нее, как бес, не вселился.
Она улыбалась.
– С вами весело.
– Я пока боюсь перед вами выставляться напоказ, вдруг вы снова решите, что я навязчив.
– Я не люблю рестораны.
– Я тоже. Значит, решено, идем ко мне в номер. Обещайте, что сына вы родите все-таки от меня, я сумею вас избавить от неприятных вам домогательств вашего мужа.
– Это просто наглость, мы ведь даже не познакомились.
– Непростительная оплошность с моей стороны, пани Луиза, забыл представиться – генерал Аланд.
– Мне так и обращаться к вам, господин генерал? – она, наконец, рассмеялась.
– Можно просто Аланд, или Аландо – как вам нравится.
– Итальянец?
– У нас с вами, пани Луиза, были бы отличные дети. То ли я опоздал, то ли вы поторопились, не понимаю, я вам помогу.
– Интересно, как? – она отворачивалась и не могла сдержать смех.
– Я маг и чародей, всю порчу, что ваш муж на вас навел, я отведу, и у вас родится ваша, и только ваша прелестная дочка. Вы научите ее играть на рояле и будете вместе дожидаться, когда я вернусь, чтобы у вас родился еще и чудесный сын, но сын на меня все-таки будет немного похож.
Он говорил глубоким тихим голосом, говорил всерьез. Ей нравилось смотреть на него, слушать его, и идти, чувствуя его надежную руку, его ритмичный и легкий шаг. Он наклонился к ее волосам и прошептал ей на ухо:
– Мы все исправим, ну, почти всё.
Луиза с удивлением осматривала его номер с роскошным роялем посреди уютной гостиной. Вторая комната была спальней – её Аланд мимоходом прикрыл, переговорил с портье, вполголоса и почти в коридоре, так, что она не могла разобрать его слов. Вернулся, обвёл рукой комнату.
– Ищите себе место, пани Луиза, где вам понравится. Можете обойти номер, чтобы вы чувствовали себя, как дома, трогать и брать можно все. Даже меня.
В номер постучали, горничная несла закуски, сладости, фрукты. Аланд достал бутылку вина, хрустальные фужеры, красиво расставил все на передвижном столе.
– Так где мы с вами сядем? Вы еще не определились?
Он снова вышел на легкий стук и вернулся с огромным букетом высоких алых роз.
– Я угадал? Это ваши любимые цветы?
– Аланд… – растерянно проговорила Луиза. – Но как?
– На свете не так много вещей, которые действительно невозможны.
Он подошел к ней очень близко и подарил ей не то что букет, а себя с букетом, только цветы и разделяли их.
– Я понимаю, пани Луиза, вы очень расстроены, что забеременели от этого идиота, я бы тоже расстроился, если бы забеременел от него.
– Не смеши меня, Аланд. Я так и вижу тебя забеременевшим от моего мужа.
– Вам-то что, я и сам себя вижу от него забеременевшим. Это ужасно, Луиза, как ты могла на такое польститься!.. Сколько лет тебе было, когда ты вышла за него? 23? – он сам отвечал на свои вопросы, быстрее, чем она успевала на них отвечать. – Я не вижу за тобой таких уж ужасных долгов перед ним, тем более непонятно. Ты красивая, образованная, молодая, ты пианистка, каких мало, и этот трухлявый пень? Ханжа, лицемер, плешивый дурак, как такое возможно?
– Ему всего 35, Аланд, с чего ты взял, что он трухлявый пень?
– По фальшивому паспорту и мне 35, и что?
– Но у него настоящий. Так ведь паспорт у тебя испорчен, там стоит неверная дата рождения.
– Твой муж делает фальшивые паспорта и еще тебе об этом рассказывает?
– Нет, но ты же у него забирал свой паспорт, и муж сказал, что тебе по ошибке поставили год рождения 1800.
– В самом деле, ошиблись. Мне давно уже исполнилось 300 лет, только кто об этом догадается? И твой 35-летний супруг против меня выстарившийся ипохондрик с досрочным геморроем, гипертонией, разливами желчи, вечными жалобами на дурное самочувствие и усталость. Я не преувеличиваю? И где же ему 35, если у меня и в 300 ничего подобного не бывало?
Она опять засмеялась.
– Ты мне не дашь и сорока, ведь так? В паспорте у меня написано все, как должно быть написано. На, посмотри.
– Но почему он сказал…
– Он так увидел.
– Почему?
– Почему, – передразнил ее Аланд, но смешно и не обидно. – На, еще раз смотри, что ты видишь?
– 1800. Как так?
– А теперь?
– 1854.
– А теперь?
– Снова 1800… Как ты меня дурачишь, Аланд?
– Это пустяки, Луиза, примитивный, поверхностный гипноз. Люди обычно видят то, что я хочу, чтоб они увидели. Но тебя я не хочу морочить, ты мне интересна в том виде, в каком ты есть. Не бойся, я тебя не загипнотизировал.
– Ты злой колдун?
– Нет, я всего лишь твой потенциальный любовник, думаю, что так. Пока я налью нам вина, и ты можешь покаяться, как ты с ним познакомилась и как тебе пришло в голову с ним остаться? Я, конечно, представляю, но можешь облегчить душу.
Луиза с удовольствием с ногами забралась в кресло, он укрыл ее пледом, подвинул ей вазу с виноградом, чувствуя, что ей хочется именно винограда, подал ей фужер, переставил вазу с цветами и подвинул поближе свое кресло. Смотрел он с напускной строгостью.
– Слушаю, кайся.
– Я играла на приеме, – она отхлебнула вина, одобрительно шевельнула бровью. – Они подошли, все такие во фраках, с цветами. Он принес шампанское…
Аланд поморщился.
– Луиза, и ты повелась на это? Это был первый мужчина, оказавший тебе знак внимания? Хочешь, я тоже надену фрак? Я буду смотреться в нем импозантнее, чем твой облетевший до срока павлин. Господи, разве можно так карать человеческую неопытность!.. Я не понимаю тебя… Хорошо, Луиза, я надену фрак, чтоб ты поняла, фрак есть у многих мужчин. Мужчины встречаются даже реже, чем фраки.
– Аланд, не смеши меня.
– Ты права, во фраке я буду смешон, как твой облезлый павлин. Куда лучше я буду смотреться без фрака.
– Дай мне поесть, Аланд, ты даже не сказал тоста.
– Какой тост, дорогая? Ты пила с ним шампанское, быстро захмелела и, наверное, хохотала, когда он своей поганой рукой полез к тебе в вырез платья. Я правильно излагаю?
– Аланд, перестань.
– Поить тебя шампанским я никогда не буду. Я угощаю тебя тонким, легким вином, оно лечит, правда, не от беременности.
– Аланд, ты злой. Я буду звать тебя злым колдуном.
– Я просто знаю больше, чем хочу, это не так приятно, как кажется. Не знай я, что ты беременна, ты и сама дня два как догадалась, я бы поступил с тобой куда проще, я был бы свободнее. Розы бы подарил, напоил бы непременно шампанским – и вперёд.
– Ты злой, Аланд!
– Если бы я был злой… Мне вообще людей жалко, а женщин особенно. Они рождаются, обремененные любовью, но кому она нужна в этом мире? Мужчине проще, надоело все, пошел – застрелился, женщины себе и это не могут позволить. Они отвечают за детей, за своих мужчин. Мне нельзя иметь дочерей, я разбалую их до невозможности, к мальчишкам у меня такой жалости нет, я их изнутри, стервецов, знаю, с них я легко спущу и семь, и семьдесят семь шкур. Лучше б ты поздоровалась со мной сегодня.
– Причем тут поздоровалась?
– Меня задело то, что ты так гордо мимо меня прошла, я и решил, что я буду не я, если сегодня же не уложу тебя с собою в постель.
– И до сих пор не уложил, какой ужас! – она все смеялась.
– В другой раз, я уже говорил тебе, что я благородный человек. Не хохочи, будет истерика. Луиза, я огорчился из-за твоей истории.
– Ты даже меня не обнимешь?
– Обниму, я буду тебя сегодня жалеть, просто жалеть, потому что ты глупая девочка. Я хочу тебя обнимать, хочу зацеловать твои уставшие плакать тайком глаза. Мы будем с тобой утешать друг друга, потом я приеду к тебе, и тогда мы отдадимся любви. Твой дурак тебя не отпустит и убить его невозможно. Пока дети не родились, он должен болтаться здесь, чтоб тебе не выносить его у себя под сердцем. Такой, если у тебя родится, выпьет все светлое из тебя, потому что свету хватает себя самого, а темнота питается светом другого, но отказаться от этого монстра ты не сможешь, если это будет твой сын или твоя дочь. Не смейся, я прошу тебя, это больной, нехороший смех, иди, я успокою твое изболевшееся сердце, пусть тебе хоть сегодня будет спокойно.
– Аланд, почему ты такой смешной?
Утром, провожая её, Аланд еще раз напомнил ей, что приедет к ней за сыном, она смеялась и грустила, уверенная в том, что уедет он навсегда, он уже казался ей промелькнувшим сном. Розы она отпустила плыть по реке, медленно, по одной. Он стоял рядом и смотрел, как она это делает. У дома он довольно бессовестно, долго ее целовал и, уже уходя, сказал:
– Ты напрасно думаешь, что я не вернусь, наш разговор о любви не закончен. Твое полное имя Анна-Мария-Луиза, девочку назови Анна-Мария. Можешь считать, что ее отец я, это будет лучше даже для девочки, она хотя бы не будет ненавидеть всех мужчин. Не сердись, если я задержусь. Я не устроил свои дела, их много, и все они связаны с большими разъездами. Поживи, просто радуясь жизни. Муж от тебя не откажется – ему нужно соблюсти приличия, но и докучать тебе по ночам он не будет. Тебе вполне хватает тебя самой, и дочка тебя развлечет. Я приеду, нам было хорошо с тобой.
Через пять лет он вновь появился на пороге дома советника Хорна. Тот уже год как жил за границей и вернуться должен был нескоро. Аланда встретила милая четырехлетняя девочка, которую сопровождала чопорная гувернантка. Луизы дома не было. Аланд присел перед девочкой, разглядывая её – вылитая мать, и не только лицом, такая же решительная, смелая, ни тени кокетства или жеманства. Глаза внимательные, умные глаза, тоже разглядывает Аланда. Он уже сообщил, что приехал к пани Луизе, их с господином советником старый знакомый, вернулся в Берлин, очень долго здесь не был. Это пришлось сообщить гувернантке, чтобы посидеть, подождать Луизу. Девочке он принес красивую фарфоровую куклу – что еще принести девочке? Хоть она и не его дочь, но что-то связывало его с этим существом. Аланду она нравилась, и он думал, что зря отказал себе в удовольствии иметь дочерей. Они трогательны, в привязанности к мальчишкам, наверное, нет такой щемящей нежности, какую он испытывал, глядя в глаза этой маленькой Луизы, и во что потом развернется этот пока осторожный, не совсем доверчивый взгляд?
Он протянул ей куклу. Анна-Мария (так ее и звали), отпустила Аланду учтивейший книксен, взяла куклу и сказала Аланду с хорошо узнаваемой интонацией:
– Пойдем со мной, я тебе что-то покажу.
Гувернантка закатила глаза от ужаса, Аланд остановил ее зарождающуюся сентенцию беспрекословным жестом, и, пряча на дне глаз улыбку, послушно последовал за Анной-Марией. Она привела его в свою комнату и указала на полки сидящих рядами кукол.
Аланд рассмеялся.
– Вот именно, – сказала девочка. – Это хорошо, что тебе самому смешно. К ним я присоединю и твое убожество.
– Прости меня, милая девочка, ты можешь не утяжелять свое жизненное пространство моим убожеством, хоть в окно ее выброси.
– Это музей взрослой глупости, господин Аланд. Когда ты смотришь на эти полки, можно сосчитать, сколько взрослых дураков в наш дом заходило, – серьезно объясняла Анна-Мария.
Аланд был в восторге от её комментария – какая девчонка!
– Но если вы действительно не обидитесь, то я подарю вашу куклу Катарине, моей гувернантке.
– Она любит играть в куклы? – серьезно спросил Аланд.
– Разумеется, нет, но ее дочка обожает этих фарфоровых чудовищ.
– А ты что любишь?
– Я люблю играть на фортепиано, люблю гулять, читаю книжки, но вообще-то я давно прошу маму вместо всех этих пучеглазых уродцев подарить мне нормального живого братика, я бы научила его играть на фортепиано, а когда бы он подрос, и мы бы с ним, как Ниннерль с Вольфгангом, путешествовали по миру и давали концерты.
Аланд так и сел, эта умница еще и его полный союзник.
– Мне кажется это разумным, – серьёзно ответил ей Аланд.
– Вы скажете это моей маме?
– Конечно, моя радость.
– Ну, хоть один умный человек к нам случайно зашел.
Аланд еле сдерживал себя, так бы и обнял это фантастическое существо. Идиоту Хорну можно позавидовать, у него в доме две такие женщины, а он где-то ездит, перед кем-то изображает умного человека, был бы умный – не отошел бы от такой красоты.
– Я попробую твою маму уговорить поступить так, как ты хочешь. Мне твои мысли очень близки и понятны. Настоящий, живой брат, конечно, лучше, чем эти куклы. Хочешь, мы с тобой их всех подарим твоей гувернантке, а полки заставим хорошими книгами. Ты их прочитаешь сама, а потом будешь читать их твоему брату.
– Ты уверен, что мама не заругает тебя, если мы так поступим?
– Я уверен, что твоя мама умная женщина, она нас поймет. Мама надолго ушла?
– Она вернется только вечером.
– До ее возвращения мы управимся.
Через девять месяцев родился Гейнц. Ещё через полтора года возвратился советник, и, конечно, удивился появлению нового члена семьи. Анна-Мария спокойно объяснила отцу, что братика принесли по ее просьбе, что Гейнц очень хороший мальчик, он в своей детской кроватке уже распевает Баха, и очень чисто, и что, конечно, это родился новый Моцарт и надо радоваться, что он родился именно у них. Господин Аланд – единственный умный человек, он помог ей уговорить маму решиться на это, без него просто ничего у нее не получалось, мама упрямилась и отказывалась от такого счастья.
Советник не спешил радоваться. Попадать в дом Аланду стало сложнее, советник ненавидел его всей душой и, мягко говоря, недолюбливал в его отсутствие приобретенного будущего Моцарта. Разводиться советник отказался, сына признал своим и просил не выносить сор из избы, чтобы не повредить его репутации и карьере. Можно сказать, что Луиза приезжала к нему в гости или он наведывался домой, но свою жену он скоро свел в могилу.
***
Когда Гейнцу Хорну исполнилось пять, Анне-Марии было десять. К тому времени они уже два года жили без матери. Анна-Мария была для Гейнца и матерью, и сестрой – она была для него всем. Она училась игре на фортепиано, много часов проводила за роялем матери, и Гейнц все часы ее занятий или стоял рядом с сестрой и смотрел, или играл у ее ног на ковре, слушая очень внимательно, тихо себе под нос напевая то, что она играла, но подойти к инструменту, чтобы извлечь из него хоть звук, категорически отказывался. Ни ласковые уговоры, ни авторитет Анны-Марии не могли переупрямить Гейнца.