Христос и карма. Возможен ли компромисс? - Франсуа Брюн 5 стр.

Но ведь оно заложено в самом учении Церкви (Римо-католической). Есть тенденция, позволяющая приписывать ему почти магическую ценность. Ведь это считалось общепризнанным: чтобы спастись, нужно верить в то, во что верит Церковь. Однако, поскольку некоторые догматы слишком сложны для обычных средних умов, то внесли уточнение: нет надобности понимать все досконально, достаточно внутренне не противопоставлять себя тому, чему учит Церковь.

Но тут могут быть и свои крайности. Я помню одного старенького профессора истории Церкви в Парижском католическом институте, одного из тех старых служак, что успевают поседеть на своем боевом посту, он нам дал своеобразный ключ к профессии, на всю нашу будущую священническую жизнь: «Лучше ошибиться вместе с Папой, чем оказаться правым в противовес ему». Так мы докатимся вообще до утраты понятия личности: зачем вам личные поиски Бога? Церковь (то есть учреждению) займется этим за вас. Вам же нужно всего лишь слепо ей повиноваться. Все, что от вас требуется, это лишь исполнять все, что она вам говорит, даже если ее предписания напрочь расходятся с Евангелием.

Подлинный поиск Бога может быть только личным. Его нельзя ограничить выполнением нескольких обязательств и моральных предписаний. Он обязательно окажется и усилием нравственного обращения, и встречей с Богом в молитве, и постоянным размышлением с целью понять, чего же именно Бог ожидает от нас, как в основных направлениях нашей жизни, так и в мельчайших деталях. Тогда как желание свести духовную жизнь к послушанию разума и сердца всего лишь одному из учреждений – встрече с Богом помешает. В этом случае учреждение будет уже не катализатором, облегчающим такую встречу, но препятствием и помехой.

Тот же, кто сам безоговорочно служит всего лишь учреждению, тот не сможет привлечь туда людей. Ведь всем прекрасно видно, что он всего лишь повторяет избитые лозунги, причем даже сам их не выполняет и не ими живет.

Сегодня наш старый профессор огорчился бы, ведь факты говорят сами за себя. Не так уж и много осталось людей, которые выберут, по его совету, ошибиться вместе с Папой. Но может быть, это все оттого, что Папы слишком часто ошибались. Ведь когда они повелевали мучить и сжигать на кострах еретиков, то были убеждены, что тем самым исполняют волю Божью. С той же уверенностью они строят свои убеждения и сегодня, по-прежнему убежденные, что в свете Откровения (а заодно и Аристотеля) они не могут ошибаться. Но, увы! И сегодня их проповеди зачастую не лучше прежних.

Но наиболее отвратительной, просто не дающей мне покоя, является та идея Бога, которую выдвигают все богословы такого типа. Мы даже не заговорим при этом об идее любви, хотя она как раз является центральной и самой существенной, но, похоже, для большинства богословов она просто недоступна. Этих ученых господ интересуют лишь рассуждения. Но даже в этом случае, как могли они счесть Бога настолько глупым, что навсегда лишили Божьей любви тех несчастных, единственное прегрешение которых было в том, что их угораздило родиться слишком далеко от ближайшего храма или ближайшего миссионера?

Я помню, что, еще во время учебы в Парижском католическом институте, я все время повторял про себя: нет, это невозможно! Бог не может быть в этом вопросе настолько глупым! Они, видимо, преувеличивают. Потому что, если судить о Нем по тому, что наговорили за истекшие века полчища такого рода богословов, то коэффициент интеллекта у Господа Бога окажется слишком низким!

То же самое искушение: связать спасение с исполнением определенных ритуалов – мы находим и в других основных религиях. При том, что механизм заступничества в той или иной форме встречается в них уже гораздо реже, хотя порой все же встречается. Но и в том, и в другом случае сам «механизм» такого спасения не требует никакого личного обращения. В других религиях мы взглянем на это бегло, ведь речь пойдет о традициях, скорее всего, не слишком сильно влияющих на жизнь большинства из нас. Кроме того, нам достаточно будет показать, что ту же самую тенденцию мы встречаем повсюду.

Как и у нас, в Исламе некоторым ритуалам приписывается иногда почти магический эффект. Так, например, нас могут заверить, что, если после каждой обязательной молитвы, мы будем произносить еще и Тронный аят[32], то за это нам полагаются немыслимые привилегии. Бог на небесах примет нашу душу в собственные руки. «Может ли быть что-то большее, чем если Бог примет душу твою в руки свои и изольет на тебя милосердие свое?» Нам уточняют также, что «значение Тронного аята больше, чем сам Трон Господень»[33]. Значение аята: речь тут идет, конечно, о силе, которой обладает не только произнесение этого стиха вслух, но и сам этот стих.

Во всех ритуалах паломничества в Мекку все так же звучит требование точнейшего соблюдения всех деталей. Я хочу сразу уточнить, что есть в этих ритуалах один аспект, который я вполне понимаю. Речь идет о том, что паломник должен повторить жесты пророка в том месте, где тот их однажды совершил, через движения тела выйти к движениям души. Внешний ритуал тут помогает совершить внутреннее обращение. В этом, на мой взгляд, весь смысл таинств, и я, как и некоторые богословы, вполне готов признать, что некоторые ритуалы других религий вполне могут иметь для верующих этих религий ценность таинств. Что же лично для меня представляет здесь проблему, так это тот факт, что формальное, материальное совершение ритуала оказывается важнее того внутреннего движения души, которое оно, по идее, как раз и должно облегчить.

Многочисленные указания на такое понимание смысла ритуала мы находим в подробном рассказе, который оставил о своем паломничестве один простой алжирский крестьянин:

Вот он в Медине. Он объясняет нам, что в одном из ненаписанных, но переданных традицией слов (одном из знаменитых «хадисов»), пророк Магомет пообещал бдительно следить за спасением тех, кто прочел ритуальные молитвы в этой мечети: «Тот, кто прочитает в моей мечети сорок намазов подряд, не пропуская ни одного, тот получит спасение от наказания Адом и не останется без защиты…». Переводчик уточняет, что речь идет о защите, которую пророк сможет оказать верующему на Страшном суде. И наш паломник настаивает: «Это главная причина нашего паломничества в Медину; ни в коем случае нельзя пренебрегать его обязательностью». Вот уже вам, пожалуйста, особенная ценность, придаваемая определенным молитвам в их соответствии с местом, где они произнесены, что уже немного попахивает магизмом. Заметим также, что результат такой молитвы не ограничивается одним лишь Божьим благоволением, но также предполагает определенную форму частной защиты в самый критический момент, то есть своеобразную форму заступничества, хотя оно здесь так и не названо. Но это еще не все:

«Я должен также сказать, что тот, кто пропустит или недолжным образом произнесет одну из сорока молитв, тому не зачтутся и остальные 39, так что в итоге он не выполнит необходимые сорок намазов. Ему придется начать все с самого начала, и поторопиться, потому что нужно успеть вернуться в Мекку не позднее 8 мухаррама»[34]. Вы заметили, что здесь сорок мусульманских намазов образуют такую же точно систему, что и тридцать католических молитв?

Добавим еще, что сама необходимость подсчета часто стесняет молитву и отвлекает от самой ее сути, от внутреннего расположения, переводя внимание с духовного и первичного на материальное и вторичное. Я помню, что, когда мне поручили проводить молитву по четкам, я часто не мог сообразить: двенадцать или тринадцать раз я прочитал положенную дюжину богородичных молитв. Оказалось, что я не могу считать и полноценно молиться в одно и то же время. Причем даже четки мне тут совсем не помогали. Я забывал их перебирать. Но вернемся к Мекке.

Чуть дальше мы находим то же замечание: одна молитва в определенном месте стоит тысячи молитв, прочитанных в другом. Так же, как ритуальная или добавочная молитва, совершенная в Иерусалиме, приравнивается в семистам, прочитанным в другом месте[35]. Все это странным образом напоминает нам механизм индульгенции в Католической церкви, когда та же самая молитва окажется гораздо эффективнее, если ее прочитать в главной базилике…

Для нашего крестьянина, как он сам признается, все закончилось очень хорошо: «Я был глубоко удовлетворен тем, что совершил без ошибок и помарок все четыре фундаментальных столпа»[36] паломничества (речь идет о ритуалах и основных молитвах паломничества). О формализме подобных практик весьма красноречиво говорит упоминание об ошибках и помарках, даже если в целом такое паломничество оставит у верующего глубокое впечатление на всю оставшуюся жизнь. Видно, что эта практика нацелена на то, чтобы сочетать тело с обращением души. Это превосходно. Но мысль о том, что малейшая, даже невольная ошибка может свести такое обращение на нет, а значит, лишить человека той благодати, которая должна была на него излиться в итоге, это уже типично магическая идея. Такая идея имплицитно приписывает позитивную результативность правильно совершенному ритуалу, и именно тому факту, что он правильно совершен. Каждый раз, когда эффективность ритуала зависит от совершенства его формального исполнения, а не только от внутренней установки совершающего его человека, мы приписываем, хотя бы частично, наше спасение феномену, внешнему по отношению к нашему духу.

А ведь с паломничеством в Мекку, помимо богословских размышлений и мистического опыта, мы оказываемся в самом сердце практики Ислама. Конечно, никто из великих исламских мистиков не узнает себя в подобных практиках; также как и наши христианские мистики далеко не всегда узнают себя в некоторых линиях богословия или в народных верованиях. Но речь здесь идет отнюдь не об оценке одной религии в ущерб другой, а лишь о той опасности, которую мы встречаем повсеместно.

Но и еще более серьезную тенденцию можно встретить в исламе, также как и в христианстве. Когда мы представляем, что наше спасение зависит скорее от материального исполнения ритуала, чем от внутренней установки, это уже извращает наши отношения с Богом. Но, тем не менее, при этом наше спасение здесь все же хоть чуть-чуть зависит и от нашей доброй воли. Ведь нужно, по меньшей мере, добровольно решить исполнить этот столь необходимый ритуал. Но есть в исламе и еще одна тенденция: считать, что все уже решено, заранее и навсегда, самим Богом, и мы тут уже ничего не можем изменить. Это знаменитое: «Все предписано!» Существует знаменитое высказывание, и в самом деле, очень красивое. Его приписывают самому пророку Магомету: «Перья подняты, и чернила высохли!» Больше ничего нельзя ни добавить, ни исправить[37].

Отсюда нота безнадежности, звучащая в стихах великого поэта и астронома Омара Хайяма, в его знаменитых Рубаях:

Или еще:

Эта нота горечи звучит особенно остро еще и потому, что мотив предопределенности здесь дан лишь в его негативном аспекте. Но в действительности, когда автор пытается говорить, что у такой предопределенности есть и положительные моменты, эта горечь становится лишь еще острее:

Великий мистик и созерцательно Абд аль-Кадир тоже придерживается этого учения, усвоенного «традицией Пророка» (Сунной) и широко распространенного в Исламе вообще, а не только в официальных «суннитских» общинах. Но ему была известна и совсем другая традиция, традиция мутазилитов, верящих, что Бог хочет только блага, а зло коренится лишь в человеческой воле. Но при этом он считает, что Бог «желает своим служителям как блага, так и зла». Это можно понять и в предельном смысле: как спасения, так и проклятия. «Тварные существа представляют собой не что иное, как вместилище действий, слов и намерений, которые Бог творит в нас и над которыми они не властны». Простите мне мою настойчивость, но здесь нет опечатки, вы прочли все верно: именно Бог сотворил наши поступки, слова и даже намерения, и мы ничего не можем с этим поделать. Такой процесс очень похож на то, что описано у блаженного Августина или св. Фомы Аквинского: мы существуем лишь затем, чтобы явить собой различные аспекты Бога, и одни призваны явить Его Милосердие, а другие – Его Справедливость. В итоге «одни обречены на муку, а другие – на блаженство ‹…› потому что тварные существа являются тем местом, где явлены Его Имена, и среди этих Имен есть Красота и Милосердие, и это участь избранных ‹…›, а другие Имена указывают на Величие и Силу, и это участь обреченных»[40].

Это та же тенденция считать предопределение абсолютным, которую мы находим и в самой что ни на есть официальной католической теологии вплоть до середины ХХ века: ее проявления мы с вами уже видели в главе, посвященной проблемам Крещения[41].

Как и во всех прочих религиях, и в Исламе можно найти множество противоречий. И даже хорошо, когда они остаются, как есть. Хуже, когда настойчиво пытаются воссоздать пошатнувшееся равновесие, безжалостно исказив для этого строгую логику рассуждений. Так мы находим и в Исламе, как и в христианстве, мотив заступничества.

Нам поведали, что «в день Воскресения все верные соберутся и скажут: А не попросить ли нам кого-нибудь заступиться за нас». Так они обратятся сначала к Адаму, затем к Ною, Моисею и, наконец, к Иисусу. Но Иисус отправит их к Магомету:

«И тогда они придут ко мне, – говорит Магомет. А я пойду к Господу и попрошу Его выслушать меня. Он согласится. Увидев Его, я паду ниц и замру так надолго, и это понравится Ему; затем Он скажет мне: “Подними главу твою, проси и получишь; говори и будешь услышан; заступайся, и твое заступничество будет принято”. И тогда я подниму главу свою и восхвалю Господа по повелениям Его; а затем я обращусь с заступнической молитвой. Предвечный укажет мне на тех, кого я впущу в Рай».

Судя по продолжению этого рассказа, та же операция повторится в том же порядке три раза.[42]

Все то же самое мы находим и в двух крупнейших религиозных течениях Индии. Взглянем сначала на индуизм. Особенно, как вы знаете, почитается в Индии «Бхагавадгита». Написана она уже после главных сакральных текстов – «Вед» и «Упанишад», и дает как бы их квинтэссенцию в одном, относительно кратком и общедоступном тексте. Чтобы понять, какую роль играет эта книга в индуистской традиции, достаточно взглянуть на список имен тех знаменитостей, которые писали к ней комментарии. Итак, в этой поэме, написанной за 300 лет до н. э., появляется Кришна, инкарнация Вишны, который учит своего ученика Арджуну.