Несмотря на недвусмысленные указания, которые оставили на этот счет и Мухаммед, и Абу Бакр, приоритет матери соблюдается не у всех мусульман. Например, у курдов Ирана было принято, что дети после развода родителей оставались с отцом и мать могла видеть их только с разрешения бывшего мужа.
Кстати, у курдов существовало немало интересных обычаев, связанных с разводом. Этнограф А.А. Аракелян пишет, что курдские судьи «кази» держали специальных агентов, которые в народе носили прозвище «ослов казия» – они, вопреки запрету, за вознаграждение вступали в фиктивные браки с разведенными женами, чтобы затем вновь передать их мужьям, которые поторопились с разводом. Но некоторые мужья боялись оставлять любимых, хотя и разведенных жен наедине с представителями этой сомнительной профессии. Тем более что агенты порой отказывались расторгать свой вполне «законный» брак с приглянувшимися им женщинами. Чтобы устранить это недоразумение, курдские мужья ввели обычай, который, конечно, имеет к исламу достаточно косвенное отношение, однако прижился в недрах народной традиции. Аракелян пишет: «Они сочетают браком разведенную жену с люлеином (глиняный кувшин для совершения омовения); жена спит несколько ночей с этим люлеином, держа его в объятиях». В такой ситуации муж мог быть вполне спокоен за жену, но увы, даже раскованная фантазия курдов не могла сделать так, чтобы кувшин, не обладающий собственной волей, «развелся» с женой. Поэтому «супруга» надлежало «убить», т. е. разбить, после чего его «вдова» могла с чистой совестью вступить в новый, а точнее, старый брак. Но благородные курды считали, что убивать можно лишь на поле брани. Убить соперника, пусть даже он и предстал в облике кувшина, считалось у них бесчестьем. «И вот есть люди, – пишет Аракелян, – которые по бедности соглашаются за известное вознаграждение совершить такой большой грех, как разбить люлеин-супруга. Разбит люлеин – и жена свободна. Но эти “убийцы-курды” презираемы всеми».
Вопреки распространенному мнению о том, что инициатором развода у мусульман обычно является мужчина, это далеко не всегда и не всюду бывало так, и процессы глобализации здесь ни при чем. Например, по статистике в 1866 году среди мусульман Уфимской губернии России зарегистрировано 268 разводов-«талаков» по инициативе мужей и 1313 разводов-«хул’» по инициативе жен. Впрочем, этнограф А.З. Асфандияров, который приводит эти цифры, уверяет, что далеко не все эти жены хотели разводиться. «Талак» невыгоден для мужчины, поэтому многие мужья, решив развестись, попросту делали жизнь своих жен невыносимой и толкали их на вынужденный развод-«хул’». С другой стороны, тот же Асфандияров отмечает, что среди башкир женщин всегда было меньше, чем мужчин (о причинах этого он не говорит), поэтому жены достаточно легко соглашались на развод, зная, что за новым замужеством дело не станет.
Муж оформлял разводное письмо, а мулла делал запись в метрической книге. В уфимских архивах сохранилось, например, такое разводное письмо, написанное почти два века назад: «1846 года, генваря 18 дня, я, ниже подписавшийся, будучи в здравом рассудке, дал сие разводное письмо о том, что я при свидетелях добровольно развел жену свою Кинзесултану Мухаметгалину с получением от нее кобылу мухортою, жеребца сивого, штофнаго халата, быка и всех вещей, какия были мною отданы в калым. В чем башкирец Абдултариф Арсланбаев руку приложил. Значующиеся в сем письме лошади и вещи, отдав мужу Арсланбаеву, я по доброй воле развелась с ним, и в том женка Кинзесултана Мухаметгалина тамгу приложила».
Даже в расположенных в разных местах общинах одного и того же народа взгляд на развод может очень сильно отличаться. Так, А.Б. Клот-Бей, проведший пятнадцать лет в Египте и оставивший труд «Египет в нынешнем своем состоянии» (в середине девятнадцатого века), писал: «Арабы более всего употребляют во зло право развода. Некоторые из них переменяют жен более пятидесяти раз». В Аравии же, как сообщал в 1815 году «Вестник Европы», «без самых сильных причин арабы никогда не пользуются правом бросать жену, потому что сей поступок считается постыдным в глазах тех людей, которые заботятся о добром своем имени».
Сегодня законодательства очень многих стран мусульманского мира стараются, не вступая в прямое противоречие с нормами шариата, все-таки ввести разводы в какое-то административное русло. В Египте принят закон, по которому после объявления «талака» муж должен нотариально заверить его у нотариуса и передать копию документа жене. Вопросы алиментов рассматриваются в суде. Если египтянин разводится с женой просто потому, что она ему надоела, он обязан обеспечить ее материально на два года безбедной жизни, а если брак длился достаточно долго, то сумма может возрасти. Сын должен оставаться с матерью по крайней мере до десяти лет, а дочь – до пятнадцати. Суд может продлить этот срок до пятнадцати лет для мальчика и до замужества для девочки.
В Брунее муж тоже обязан регистрировать свой «талак» у судьи, а судья может обязать его обеспечить разведенной жене тот уровень жизни, который она имела до замужества.
Марокканские мужья тоже регистрируют «талак» в присутствии жены и двух свидетелей. После этого сыновья остаются с матерью до совершеннолетия, а дочери – до замужества.
В сегодняшнем Иране «талак» действителен только после его утверждения судом. А женщина может требовать развода не только по традиционным поводам, но и в том случае, если муж на три года угодил в тюрьму, завел вторую жену без согласия первой, на полгода уехал из дома без уважительной причины или же замечен в «плохом поведении» и общается с «дурной компанией».
В юртах, чумах и вигвамах
В отличие от иудеев, христиан и мусульман, у буддистов религия никогда не вмешивалась в семейные дела. Но тем не менее они, как и все остальные люди, женились и разводились, только делали это не по заветам Будды, а по местным традициям, каждый народ – по своим.
В 1640 году в Монголии было утверждено «Великое уложение», в согласии с которым монголам и ойратам отныне предстояло давать отпор захватчикам, разбираться с грабителями и ворами, предоставлять подводы на государственные нужды, свататься и играть свадьбы, ссориться, драться, насиловать рабынь, избивать членов своей семьи и совершать много других как законных, так и противоправных действий. В целом «Уложение» носит самый гуманный характер: почти все проступки и преступления оно карает штрафами. Единственная «расстрельная» статья причитается тому, кто не сообщил соплеменникам о приближении неприятельского войска. Даже воины, сбежавшие с поля боя, караются надеванием на них женской безрукавки и штрафом, и то столь строгая мера применяется лишь при наличии надежных свидетельских показаний. А мужчина, схвативший девицу за грудь и поцеловавший ее против воли, наказывается «одним щелчком по тайному месту», и лишь в том случае, «если девице больше десяти лет, а если меньше, то наказания нет».
Так же мягко карались монголами и преступления против семьи:
«Если замужняя женщина сойдется с посторонним мужчиной по обоюдному согласию и взаимной любви, то с женщины взять четыре головы скота, а с мужчины – пять.
Кто уведет жену состоятельного человека, с того взять штраф в размере девяти девятков скота с верблюдом в каждом девятке.
Кто уведет жену человека среднего сословия, с того взять штраф – пять девятков с верблюдом в каждом девятке.
Кто уведет жену бедняка, с того взять три девятка с верблюдом в каждом девятке».
Если же соблазнителя найти невозможно, ибо он «увел чужую жену туда, где их трудно найти», то «муж может взять скот уведшего вместе с покинутой им женой». Но брошенная жена вовсе не обязана заступать на место своей соперницы при ее покинутом муже – таковую жену могут выкупить родственники. Если же родственников нет, «то решают ее судьбу князья».
Предусмотрели монголы и насильственный развод женщины в том случае, если она убила вторую жену своего мужа (двоеженство разрешалось). Такую женщину муж имел право, «обрезав у нее уши, выдать замуж за другого». Где должен был муж найти мужчину, согласного жениться на безухой преступнице, закон не разъясняет. Впрочем, муж имел право не разводиться с женой и уши ей соответственно не обрезать, а «отдать скот за убийство».
Заканчивается «Уложение», в отличие от множества подобных документов всех времен и народов, не восхвалениями по адресу владыки, в чье правление оно было принято, и не угрозами в адрес нечестивцев, которые рискнут его нарушить, а сугубо буддистским пожеланием: «Да будет счастье, благополучие и мир для всех!»
Монгольское «Уложение» в слегка измененном виде действовало и у калмыков, живших на территории России; здесь оно было известно как «Древние калмыцкие постановления». В 1822 году по инициативе российского правительства этот документ был переработан и приведен «в согласность с потребностями народа» – старый текст был перепечатан, причем после каждой статьи были поставлены соответствующие пометки, оставляющие ее в силе, дополняющие ее или ликвидирующие. Официально юридическую силу документу так и не придали, но сами калмыки им традиционно пользовались. Интересно, что раздел, озаглавленный «О делах, относящихся до брака», с самого начала находился в почти полном согласии «с потребностями народа» – его почти не коснулась редактура. И что самое интересное и необычное по тем временам – «потребности» эти в значительной мере заключались в любви. Именно любовью объяснялись и ею же «карались» те поступки, которые в кодексах других времен и народов объявлялись преступлениями и карались кровью.
«Ежели девица по любовным связям от кого-либо будет беременна, и то по суду подтвердится, тогда учинившего с нею любодеяние не штрафовать и не наказывать, а велеть взять ее в замужество, так как сие случилось по обоюдной между ими любви».
Такую же политику проводили калмыки и в отношении супругов, желавших расторгнуть постылый брак:
«Ежели отец или мать выдадут дочь свою в замужество за противного ее мыслям жениха, и она, то обнаружив, выйдет за того жениха, которого полюбит, с сего последнего никакого иска не полагается, а отца и мать ее штрафовать по закону; ибо правила бракосочетания повелевают родителям при выдаче в замужество спрашивать желание дочери, за кого она будет согласна выдти, и тогда уже брать калым…»
К этой статье был допечатан комментарий: «Оставить в силе с уничтожением предположенного штрафа с родителей».
Алтайцы (близкие родственники калмыков), религия которых представляла собой сочетание буддизма и шаманизма, тоже относились к разводам вполне терпимо. По свидетельствам этнографов девятнадцатого века, для развода мужчине-алтайцу никаких причин не требовалось, а женщина должна была привести какие-то доводы, уважительные в глазах соплеменников, например склонность мужа к лени, его распутство или же неспособность к супружеству. Если же муж не был ни ленив, ни распутен, а к супружеству оказывался способен, то на крайний случай у алтайских жен оставалось одно, но абсолютно действенное средство: принятие одним из супругов христианства автоматически расторгало алтайский брак.
У остяков в девятнадцатом веке разводы тоже были очень часты, хотя влияние буддизма здесь уже ни при чем, – остяки, традиционно склонные к шаманизму, к этому времени в основном были обращены в христианство. Но, исправно исполняя остальные религиозные обряды, от церковного венчания многие остяки отказывались: ведь после него очень трудно развестись… А разводиться остяки любили, особенно женщины. В 1900 году А.Г. Воронов в статье, опубликованной в «Сборнике народных юридических обычаев», писал:
«…Остячки часто бросают мужей после первого с ними ознакомления. Жених, заплатив калым родителям невесты, берет ее к себе и вступает во все права мужа. Перейдя в дом жениха, невеста прежде всего и более всего старается ознакомиться с характером жениха, как в трезвом, так и в пьяном виде. Когда же она узнает, что он дурного характера, а вместе с тем худо обращается с нею, или даже бьет ее, – она убегает к родителям и объявляет им, что не желает быть за тем женихом, за которого ее просватали. Родители невесты, оставив ее у себя, задерживают с тем вместе и калым, так как жених уже жил с нею как с женою».
У якутов, как и у алтайцев, в прошлом многие жены принимали христианство, чтобы избавиться от постылого мужа. Но, в отличие от алтайцев, у якутов это было едва ли не единственным способом развода, доступным для женщины. Муж-якут в старое время имел над женой право жизни и смерти, она была его собственностью, и в случае ее побега к родителям они обычно выдавали беглянку обратно. Только смена религии, тем более если она сопровождалась браком с христианином, делала женщину недоступной для притязаний бывшего мужа. Но уже в первой половине девятнадцатого века большинство якутов приняли крещение (хотя и сохранили многие языческие традиции), и бежать недовольным супругам стало некуда.
А вот чукчей христианизация почти не затронула, и брак их был и остался легко расторжимым. Чаще всего развод происходил в первые год-полтора, когда родители мужа могли попросту отослать молодую жену обратно, если она им не нравится. Позднее, когда жена «прижилась», это считалось уже не вполне удобным. А вот родители жены могли забрать свою дочь обратно и через несколько лет после замужества, причем согласие самой дочери и ее мужа никакой роли не играло. Такой же властью пользовались и братья. Если две семьи поссорились или если для женщины нашли нового супруга, ее родственники могли попросту связать свою дочь или сестру и силой увезти в родное стойбище. Маленьких детей они прихватывали с собой, тех, что постарше, оставляли отцу. Муж не мог этому помешать, а мог лишь просить, чтобы жену вернули обратно. Согласно переписи, проходившей в Колымском округе в 1897 году, треть женщин-чукчей разводилась по крайней мере с одним мужем. А некоторые и не с одним, потому что развод у чукчей не портил женской репутации и, как правило, разведенные жены снова выходили замуж.
У североамериканских индейцев тоже не было в обычае протестовать против увода жен. Но только здесь их уводили не родственники, а соперники. Среди воинов племени кроу была принята ритуальная кража жен у членов других воинских обществ. Если женщина не хотела уходить от мужа, к ней могли применить силу. Причем правила чести требовали, чтобы воин-кроу сохранял при уводе собственной жены полное хладнокровие и не обращал внимания на происходящее.
Подобный обычай был распространен и у индейцев племени манданов. Если соперник уводил у воина жену, то муж не должен был пытаться вернуть ее, иначе его ждало всеобщее осмеяние. Настоящий мужчина должен был на следующий день пригласить изменницу в свой вигвам, нарядить ее в лучшие одежды и отправить к новому мужу на лучшем коне.
Между бывшим и новым мужем (или мужьями) одной и той же женщины возникали отношения соперничества, но и почти родства. У арапахо такие мужья называли себя «друзьями» (так же назывались и бывшие жены одного мужа). Делом чести «друзей» было оказывать взаимную помощь в бою. Если один из них не смог поднять и вынести из боя раненого «друга», то последний, если оставался жив, получал право публично назвать его и его братьев трусами. Если же помощь была оказана, то «друг» получал право подшучивать над спасенным.
Индейским женам разрешалось менять мужей, но не изменять им. У многих индейских племен неверную жену ожидали самые жестокие наказания, например, черноногие отрезали им нос. Путешествовавший по их землям 1833 году Максимилиан писал, что в одном из стойбищ черноногих он неоднократно видел женщин с отрезанными носами. У команчей муж мог пытать жену, чтобы выяснить имя любовника. С самим разрушителем семейного очага поступали гораздо мягче – он должен был откупиться лошадьми.
Разводы по-русски
Как именно разводились на Руси до ее крещения, сегодня доподлинно не известно. Известно только, что разводились, причем, судя по всему, достаточно активно – даже христианство не смогло положить этому конец и вынуждено было с этим как-то сообразовываться. Начиная с одиннадцатого века руководство семейными делами на Руси было передано Церкви. «Устав князя Владимира Святославича о десятинах, судах и людях церковных», изданный на рубеже тысячелетий, передает в ведение церковного суда многочисленные категории дел, в том числе о ведовстве и еретичестве, незаконных связях и изнасилованиях… Суду митрополита подлежал даже тот, кто использовал в драке незаконный прием «зубоядения» (то есть кусался). Под юрисдикцию митрополита переходили теперь и дела о «роспустах» – разводах.