Другой брак, заключенный в форме «коемпции», был попросту куплей-продажей жены за один серебряный сестерций. Для сравнения можно отметить, что столько же стоила на берегах Тибра хорошая курица. За эту же сумму можно было провести время с дешевой проституткой. Качественная рабыня могла стоить в несколько тысяч раз больше в зависимости от своих достоинств и рыночной ситуации. Но цена на жен была фиксированной и от их достоинств не зависела. В присутствии пяти свидетелей и «весовщика» жених бросал на весы монету, и жена переходила в его полную собственность так же, как и в браке-конфарреации, а заодно переходило и приданое. Правда, невеста должна была дать согласие на сделку. Этот брак в принципе считался расторжимым, и, возможно, именно его имел в виду Ромул, определяя штрафы за развод.
Третьей формой брака был «узус». По закону любое движимое имущество, находившееся в чьем-либо пользовании в течение года, становилось его собственностью. Это касалось женщин в не меньшей мере, чем лошадей или овец. Поэтому, если влюбленные по какой-то причине не могли вступить в законный брак, девушке достаточно было прожить в доме у мужчины ровно двенадцать месяцев. В течение этого времени она формально находилась во власти отца, но если пара умудрялась продержаться год, то ни родители, ни закон уже не могли забрать у супруга его «собственность». Сначала в «узус» вступали римляне, принадлежавшие к разным слоям общества и не имевшие права заключить официальный брак (до 445 года до н. э. существовал закон, запрещавший браки между патрициями и плебеями), но потом эта форма прижилась. Играли свадьбу, родители препровождали невесту с приданым в дом жениха, но ни жреца-фламина, ни «весовщика» не приглашали. Жена сразу же вступала в права законной супруги, а вот муж становился господином своей «собственности» только через год.
И в «коемпции», и в «узусе» жена находилась во власти мужа (как раньше она девушкой находилась в полной власти отца), поэтому и расторгнуть брак мог только муж, вернув надоевшую или провинившуюся жену под опеку отца или брата. Поначалу государство в эти вопросы почти не вмешивалось, предоставляя традиции и домашним судам разбираться с основательностью причин развода, с судьбой приданого и со штрафами.
Но женщины, как и мужчины, жаждали свободы, и они нашли совершенно фантастическую для патриархальных времен лазейку в законе. Дело в том, что жене, вступившей в брак, который по истечении года должен был превратиться в «узус», достаточно было отлучиться из дома на три дня, чтобы срок, дававший мужу права на движимое имущество, прерывался. Отсчет времени начинался заново, и жена, сохраняя все права законной супруги, оставалась под юрисдикцией отца.
Так возникла четвертая форма брака, ставшая во времена поздней республики, а затем и империи практически единственной: брак «sine manu». Этот брак мог продолжаться десятки лет, если жена не забывала вовремя отлучаться из дома. В противном случае он превращался в «узус». В браке «sine manu» мужа и жену формально не связывало почти ничего, они пользовались почти равными правами, в том числе правом на развод. Женщина оставалась под опекой своего отца и в любой момент могла вернуться к нему без особых проволочек. Как и муж мог в любой момент отослать от себя жену.
Новая форма брака, освобождая женщину из-под власти мужа, повышала ее зависимость от отца. Теперь он в любой момент мог потребовать расторжения брака и возвращения дочери под отеческий кров. Только император Антонин Пий в середине второго века запретил отцам самовольно расторгать благополучные браки дочерей. Но дочери особо деспотичных отцов не стали дожидаться императорского постановления и разрешили проблему на три-четыре века раньше. Дело в том, что муж, в том случае, если собственником жены являлся он, после развода вовсе не обязательно должен был возвращать ее в прежнюю семью. На то он и собственник, чтобы самовластно решить судьбу женщины и передать ее любому опекуну по своему выбору (от обязательной опеки женщин освободил только император Август, и то не всех, а лишь многодетных). Особо свободолюбивые римлянки договаривались с кем-то из своих друзей и вступали с ним в фиктивный брак-«коемпцию». Муж покупал жену за один сестерций, после чего разводился с ней и передавал в опеку родственнику по ее выбору. Разведенная матрона начинала сама распоряжаться своим имуществом и своей дальнейшей судьбой, а фиктивный опекун лишь подписывал документы. Если же он стеснял свободу своей подопечной, то стоило ему покинуть Рим на один-единственный день, как женщина могла потребовать, чтобы его заменили.
И римляне стали массово разводиться. А государство стало принимать новые законы, которые ввели бы этот беспредел хоть в какое-то русло: ведь, так или иначе, права детей и имущественные права супругов надо было регулировать. После того как развод стал делом привычным, домашний суд уже не мог остановить мужа, который имел неосторожность вступить в одну из старых форм брака, а теперь жаждал свободы. Авторитет таких судов упал, а потом они и вовсе вышли из моды. Теперь государству пришлось взять на себя вопросы о возврате приданого и о штрафах для виновников развода, в каком бы браке они ни состояли.
Оглашать причину развода теперь было необязательно. Плутарх описывает, как некий римлянин, без объяснений разводясь с женой, которая, по мнению его друзей, была и целомудренна, и хороша собой, и плодовита, выставил перед собой ногу, обутую в башмак, и сказал: «Разве он не хорош? Или стоптан? Но кто из вас знает, где он жмет мне ногу?»
История Рима начиная со второго века до нашей эры – это история бесконечных разводов, в том числе достойных всяческого удивления. Впрочем, удивлялись авторы настоящей книги, что же касается римлян, то они еще в период республики удивляться понемногу перестали. И Плутарх, живший во второй половине первого – начале второго века н. э., уже без всякого удивления сообщает нам, к примеру, подробности развода знаменитого Катона Утического. Этот правнук не менее знаменитого Катона Цензора жил «неудержимо, словно по наитию свыше, стремясь ко всякой добродетели». Его близкий друг Квинт Гортензий был известен как великолепный оратор, наживший огромное состояние адвокатской практикой, владелец роскошных вилл и человек, научивший римлян есть павлинов. Но и он стремился к добродетели… Будучи почитателем Катона, Гортензий попросил друга, «чтобы тот передал ему свою дочь Порцию, которая жила в супружестве с Бибулом и уже родила двоих детей: пусть, словно благодатная почва, она произведет потомство и от него, Гортензия». Впрочем, в случае, если Бибул привязан к жене, Гортензий обещал вернуть Порцию мужу сразу после родов, когда «через общих детей сделается еще ближе и самому Бибулу и Катону». Гортензий уверял, что такие отношения с женами друзей должны войти в традицию, ибо это «полезно для государства», да и «нравственные качества тогда щедро умножатся и разольются в изобилии…».
Катон с пониманием отнесся к замыслу друга, однако оторвать дочь от мужа отказался. И тогда Гортензий «попросил жену самого Катона: она еще достаточно молода, чтобы рожать, а у Катона и так уже много детей». Жена Катона, Марция, была беременна, но это не смутило поклонников добродетели. «Видя, что Гортензий не шутит, но полон настойчивости, Катон ему не отказал и заметил только, что надо еще узнать, согласен ли на это и Филипп, отец Марции. Обратились к Филиппу, и он, уступив просьбам Гортензия, обручил дочь – на том, однако, условии, чтобы Катон присутствовал при помолвке и удостоверил ее».
Марцию развели с мужем и выдали за Гортензия. Впрочем, Катон на этом не слишком много потерял. После смерти Гортензия, который оставил Марции огромное состояние, Катон вновь женился на своей бывшей жене. За это его гневно осуждал Гай Юлий Цезарь, который, по словам Плутарха, заявил: «Зачем, спрашивается, надо было уступать жену другому, если она нужна тебе самому, а если не нужна, зачем было брать ее назад? Ясное дело, что он с самого начала хотел поймать Гортензия на эту приманку и ссудил ему Марцию молодой, чтобы получить назад богатой». Впрочем, римляне не поверили наветам Цезаря, и Катон остался в общественном сознании эталоном высокой нравственности. А Данте в своей «Божественной комедии» сделал Катона стражем Чистилища, тем самым приравняв его к ангелам (именно ангелами являются все остальные «служители» Чистилища) и положив конец кривотолкам.
Впрочем, далеко не все римляне разводились во имя добродетели. Античные авторы сохранили память о муже, потребовавшем развода, потому что жена вышла на улицу с непокрытой головой; у другого жена остановилась, чтобы поговорить с отпущенницей, о которой шла дурная слава; у третьего жена отправилась на погребальные гладиаторские игры, не спросясь мужа…
Марк Целий Руф, сообщая Цицерону городские сплетни, пишет: «Павла Валерия, сестра Триария, без причины расторгла брак в тот день, когда муж должен был приехать из провинции. Она собирается выйти за Децима Брута; украшения она отослала…»
Однако наряду с такими суетными гражданами в Вечном городе не переводились и те, кто, как и Катон, разводился, дабы это было «полезно для государства». Но обычно они думали при этом не об умножении нравственных качеств и даже не о деторождении, а о политике. В первом веке до н. э. в Риме было очень принято скреплять супружеством внутриполитические союзы. Но поскольку далеко не у всякого государственного деятеля имелись незамужние дочери, то приходилось использовать замужних. Их срочно отрывали от мужей (благо в браке «sine manu» отец имел право это сделать) и выдавали замуж за политических союзников, которые в свою очередь разводились для этого со своими благоверными. Интересно, что сам Катон такие разводы и браки осуждал, заявляя, по словам Плутарха, что «нет сил терпеть этих людей, которые брачными союзами добывают высшую власть в государстве и с помощью женщин передают друг другу войска, провинции и должности».
Когда Сулла стал диктатором Рима, он решил породниться с влиятельным полководцем Помпеем, считая, как пишет Плутарх, «что это будет весьма полезно для его власти». Помпей был женат, а падчерица Суллы, Эмилия, была замужем и ждала ребенка. Но Помпей развелся, а беременную Эмилию срочно оторвали от мужа, и рожала она уже в доме Помпея. Брак этот продлился недолго: Эмилия умерла родами… Овдовевший Помпей снова женился на некой Муции, но через некоторое время заочно развелся с ней без объяснения причин. Цицерон утверждал, что развод был вызван изменой Муции, но более вероятным кажется, что знаменитый полководец попросту желал освободить себя для нового политического брака. Вскоре Помпей заключил союз с Юлием Цезарем и женился на его дочери Юлии. Юлия была помолвлена с Цепионом, и свадьба была уже назначена, но это никого не смутило. А чтобы Цепион не обижался, Помпей отдал ему в жены собственную дочь, хотя и она была помолвлена с другим.
Впрочем, сам Цезарь, в отличие от Помпея, на развод из политических соображений не согласился. Примерно в те годы, когда Помпей прогнал свою жену в угоду Сулле, диктатор потребовал того же и от Гая Юлия. Жена Цезаря, Корнелия, была дочерью политического врага Суллы, Луция Корнелия Цинны. Поскольку сам Гай Юлий доводился родственником другому врагу Суллы, Марию, диктатор решил разрушить крамольный союз. Но Цезарь категорически отказался от развода, хотя ему и пришлось за это лишиться жреческого сана, жениного приданого и родового наследства и отправиться в изгнание.
Со своей следующей женой (после смерти Корнелии он женился вторично) Цезарь разошелся чрезвычайно легко, хотя и скандально. Именно к этому разводу относится знаменитая фраза о том, что жена Цезаря должна быть вне подозрений. В тот год в доме Гая Юлия римские женщины справляли праздник Доброй Богини. Этот праздник ежегодно отмечался в доме одного из высших должностных лиц государства, и присутствовать на нем было разрешено только женщинам – все мужчины должны были покинуть дом. Обычай соблюдался настолько свято, что до сих пор не сохранилось ни одного описания таинственного праздника, а историкам остается лишь ломать голову над тем, что же там происходило. Но одному мужчине за всю историю Рима довелось побывать на таинстве. Этим мужчиной был Клодий, будущий мятежный народный трибун, а тогда совсем еще молодой юноша, по слухам влюбленный в Помпею, жену Цезаря. Переодевшись в женское платье, Клодий проник на праздник, но был по голосу опознан одной из служанок. Разыгрался страшный скандал, против Клодия возбудили дело о святотатстве. Гай Юлий Цезарь, немедленно разошедшийся с Помпеей, был вызван в суд в качестве свидетеля, но заявил, что претензий к Клодию не имеет. Дальнейшее описывает Плутарх:
«Это заявление показалось очень странным, и обвинитель спросил его: “Но почему же тогда ты развелся со своей женой?” – “Потому, – ответил Цезарь, – что на мою жену не должна падать даже тень подозрения”».
Процедура развода была очень проста: достаточно было одному из супругов произнести освященную традицией формулу. Мужчина говорил отвергнутой жене: «Возьми с собой твои вещи», или жена объявляла мужу: «Имей у себя твои вещи», после чего брак считался расторгнутым. Такая простота вызывала немало юридических казусов. Некоторые супруги могли расходиться и сходиться едва ли не каждый день, при этом их семейный статус каждый раз менялся, и если между ними или их родственниками возникали тяжбы, то было очень трудно установить, в какой момент муж и жена были в браке, а в какой – в разводе.
Жене, собиравшейся на встречу с любовником, достаточно было объявить мужу о разводе, чтобы избегнуть судебного преследования за прелюбодеяние. А по возвращении домой можно было брак восстановить. Кроме того, римский закон запрещал супругам делать друг другу ценные подарки – такие подарки считались юридически недействительными, и не только даритель, но и его наследники могли впоследствии потребовать их обратно. Но тем супругам, которые хотели обойти древний закон, достаточно было на один день развестись, чтобы оставить наследников с носом.
Император Октавиан Август на рубеже эр издал ряд законов, направленных на укрепление нравственности и семьи. В частности, он усложнил процедуру развода: теперь слова, брошенные друг другу в лицо во время семейного скандала, во внимание не принимались. Но нельзя сказать, чтобы развод по новым законам был так уж сложен: любому из супругов было достаточно написать на имя второго разводное письмо в присутствии семи свидетелей – полноправных граждан, среди которых нет отпущенников инициатора развода.
И римляне продолжали разводиться. Кстати, сам Август, несмотря на все свои инициативы по укреплению нравственности, разводился неоднократно. В юности он был помолвлен с консульской дочкой Сервилией, однако жениться не успел – политическая обстановка поменялась, и будущий император срочно женился на Клавдии, падчерице Марка Антония. Но, поссорившись со своей тещей Фульвией буквально на свадьбе, Август немедленно развелся с женой, не успев даже провести с ней первую брачную ночь. Через некоторое время он женился на Скрибонии, но потом влюбился в Ливию Друзиллу. Ливия была замужем за Тиберием Нероном, однако император развел ее с мужем, выбрав для этого не самый подходящий момент, когда Ливия была на шестом месяце беременности. Впрочем, злые языки говорили, что беременна она была уже от императора. Сам Август развелся в тот день, когда Скрибония родила ему дочь. Сделав жене такой сомнительный подарок в такой торжественный день, он женился на Ливии, на этот раз уже навсегда.
Впрочем, наличие любимой супруги не мешало Августу открыто вступать в связи с другими женщинами. Его близкий друг, знаменитый Меценат, развелся с женой и поссорился с императором после того, как связь Августа с Теренцией стала известна всему Риму. Потом покровитель искусств помирился с обоими и снова женился на Теренции, но потом вновь развелся… Эта история повторялась неоднократно, каждый раз сопровождаясь подарками, которыми пожилой Меценат пытался умилостивить свою юную жену. А лучшие юристы империи потом долго разбирались, какие из этих разводов действительны, а какие нет (ведь если, отослав разводное письмо, супруг успевал передумать, то брак считался восстановленным), и соответственно какие подарки можно оставить во владении Теренции, а какие нельзя.
Октавиан Август узаконил список причин, по которым требование развода считалось обоснованным.