Творческое саморазвитие, или Как написать роман - Басов Николай Владленович 8 стр.

А другого метода быть интересным я не знаю. Только этот – будь энергичным, не бойся впрыснуть в текст побольше силы и бодрости, ощущай себя на подъёме, пока пишешь, иначе все завянет, не успев принести ни одного цветка.

Согласно статистике чтения, человек, способный читать в день четыре часа, относится к необыкновенно выносливым читателям. Тот, кто вынужден читать около трех часов, – герой, даже если он читает с пятого на десятое. Читающий от часа до двух входит в десять процентов человечества, исповедующих самый напряжённый режим умственной деятельности, даже тот, кто читает менее часа, но ежедневно, по сведениям невропатов, рискует свалиться от нервного истощения.

В общем-то, имея в виду все это, я часто задаюсь вопросом: что же тогда сказать о человеке, который расходует бешеную энергию, во много раз превосходящую ту, что необходима для чтения, пытаясь писать свой текст, и занимается этим примерно те же два-три, а то и четыре часа в сутки? По-моему, это самоубийство. Только почему-то люди этим всё равно занимаются, и похоже, будут заниматься всегда… Однако вернёмся к чтению, о котором сейчас речь.

В отличие от простого, так сказать, читателя, литератор должен читать очень выборочно. А поскольку сейчас (особенно в российской литературе) все грани литературы затупились, жанры смешались, оценки априори неверны и нужно все пробовать на своей шкуре, приходится много читать самому. Конечно, есть пласты, которые можно расковырять по учебникам, скажем, литературу «золотого периода», но религиозных авторов тебе придётся оценивать уже самостоятельно. Таково наследие, оставленное нам краснозвёздными комиссарами от искусства.

Отсюда и странность писательского чтения. Нечто весьма тривиальное может показаться вдруг гениальным. Вроде той «гениальной» находки, которую, согласно катаевскому «Алмазному венцу», нашёл Есенин в Гоголе. Как-то он вздумал носиться по Москве с воплем, что Николай Василич гений, поскольку написал, что «дороги расползались как раки». Я бы этого не заметил, для Гоголя, по-моему, это не самый сильный пассаж, а вот имажинист на это среагировал. Он нашёл в этих словах импульс для своего развития, своей работы. И правильно возликовал – это подчёркивает хорошую хватку самого Есенина.

Когда ты Почувствуешь смысл и значение этой работы, как бы автоматически возникнет умение держать себя в потоке текстов с очень внешне эгоистичной, но по сути очень экономичной техникой. Что-то отбрасывать, что-то прочитывать не один раз. И это даже не будет зависеть от качеств книг. Один очень известный автор как-то признался, что иные весьма посредственные сочинении держит на своей «передней» полке и читает чуть не каждые полгода, а Булгакова не читал последние лет пятнадцать, и поверьте, это был один из тех, кто «делает» литературу. Эта работа помогает освоить ещё один очень непростой трюк литератора, который не так-то легко объяснить. Когда-то, в начале семидесятых, меня познакомили с одним полярником, он был, конечно, менее знаменит, чем, например, Кренкель, хотя принадлежал к той же команде, и в мемуарах великого радиста я нашёл упоминания о своём знакомом. Так вот он говорил, что фраза, на которую ещё и в моё время школьники писали сочинения, а именно «бороться, искать, найти, не сдаваться», переведена неправильно. Широкую славу этой фразе, заимствованной у какого-то поэта, обеспечил некий не самый удачливый полярный исследователь, который опоздал со своими открытиями, но главное – он сказал её вот как: «бороться, искать, найти и не пожать плодов». В самом деле, во втором варианте нет внутреннего противоречия и тяжёлого, какого-то извращённого смысла, который едва ли поддаётся анализу. А вспоминаю я эту фразу как знак того, что литератору в любом случае необходимо «держать удар». Для литератора это очень полезно, потому что каждому из нас, пишущих, даже самым талантливым, случалось «получать по физиономии», да так, что впору было пулю в лоб пустить. Но если бы мы были такими слабонервными, разве стали бы всем этим заниматься? И ещё очень интересно – кто бы тогда написал все эти бесконечные полки романов, которым, кроме нашей дерзости, как утверждают некоторые, нет никакого другого оправдания?

Сейчас я попробую поговорить об очень непростом предмете. Тем более непростом, что о нем нагромождена масса самых нелепых и странных представлений. Я имею в виду талант, необходимую литературную одарённость.

Собственно, это разные вещи. Талант – умение найти нечто интересное, подать своё мнение как нечто в высшей степени свежее, может быть, в самом деле добиться отчётливого представления о давно мучившей загадке, пусть даже её тысячи людей уже решили, и вполне убедительно. Итак, талант отвечает на вопрос «что». А почти каждая одарённость, осмелюсь заметить, означает умение инстинктивно найти дорогу к выражению этого интересного «что» и отвечает она на вопрос «как».

Считается, что обе эти специфические черты даются свыше, не зависят от человека и почти не поддаются тренировке. Пожалуй, тренировке «со стороны» они в самом деле не поддаются. Но если литератор захочет, чтобы эти черты у него появились, чтобы они были нормальным инструментом для его занятий, они появятся. Нужно только накрепко приказать себе, и они возникнут.

Конечно, к тому, какими они будут, насколько постоянно они станут проявлять себя, должна приложить руку госпожа Удача. Потому что, хотя ты можешь заказать себе эти качества в целом, тем не менее ты не сможешь заказать их особенности, их характер, их конкретные свойства, И собственный талант может показаться тебе странным, неубедительным, неудобным или даже уродливым, а одарённость – неверной, рахитичной или лежащей в нежелательной области, И с этим положением быстро не справиться, тут нужно поработать, то есть как следует подумать обо всём этом, исправить мелкие погрешности, надеясь, что доработки и исправления всё-таки приведут к успеху.

Как это сделать, как это должно проявиться, что для выработки обоих этих качеств следует предпринять? Все можно объяснить за пару минут, и я это со временем сделаю. Однако чтобы мои советы заработали, чтобы эта практика начала действовать, иногда приходится потратить десятилетия… Но мы будем рассчитывать на более короткие сроки, не так ли?

Итак, у человека есть такая штука, как подсознание. На самом деле – это тоже ты, только не совсем такой, каким тебя видят родные и друзья. Это очень талантливое и удивительно сильное существо. Ему дано не только писать романы, но даже прозревать будущее. Уайтли писала в своей потрясающей книжке, что когда она заболела шизофренией, она как-то поехала в Вегас и, никогда не будучи игроком, три раза подряд с рвала самую высокую ставку, потому что благодаря открывшемуся ей из-за болезни Внутреннему виденью знала, на какой цифре остановится шарик.

Вот подсознание и должно поставлять тебе талант – необычные формулы, причудливые, но очень точные выражения, головоломные сюжеты, от которых сам приходишь в восторг, знание предметов, о которых ты, казалось бы, никогда прежде даже не слышал. А одарённость должна проверять, как это воплощается в текст, исправлять всю эту массу слов, идей, мнений и понятий, должна совершенствовать конечный результат, пока он, по мнению его создателя, не станет чем-то исключительным, то есть достойным опубликования, если ты на это всё-таки решишься.

И если долго и пристально рассматривать своё внутреннее "я", если вызывать его, как джинна из старой лампы, если медитировать, надеяться на его силу и конечный результат – оно непременно появится. Кстати сказать, я не знаю, как именно оно появится, что оно сделает, когда впервые заявит о себе, потому что оно у каждого своё, неповторимое, и в этом важнейшее его качество. Но оно появится, ты это почувствуешь, и тогда возникнет другая проблема. А именно – как эту штуку применить, чтобы она во всем, что вытворяет, приводила к смыслу, ценному ещё для кого-то, а не только для тебя. Но об этом – в следующей подглавке.

Итак, литературная одарённость сродни, скажем музыкальной – слуху, умению тонко чувствовать характер мелодии, определять смысл тембров, яркость звучания и прочее. Она так же ищет идеальное звучание слова, определяет его эмоциональный тон, явный и скрытый е характер текста, его полноту, законченность каждого оборота, периода и ещё многое другое.

Иногда это называется чувством языка. Но в определении заложена та ошибка, что собственно к языку это ещё не имеет отношения. Одарённость связана с идеями, образами, умением вызывать их в сознании, а слова – о них речь ещё впереди.

В противовес талантливости, которая есть джинн из подсознания, одарённость есть узда на этого джинна, вернее, попытка обуздать, тоже возникающая из подсознания. Причём этого джинна очень трудно держать в подчинении, он то и дело заносит автора не туда, куда следует, то слишком быстро бежит, то еле тащится, но и в «тихоходном» состоянии им едва удаётся управлять.

В последнее время появилось немало людей, советующих развивать так называемое «автоматическое письмо», нечто среднее между гаданием, сеансом у неразговорчивого психоаналитика и любительской магией. К литературе это не имеет отношения, хотя есть примеры, когда подобным образом были написаны очень значимые книги. Например, в очень похожей на эту технику манере возник канонический текст мормонов, в Бразилии одна из классиков нынешней литературы сама признается в том, что автописьмо – её главный метод.

Автоматическое письмо само по себе вполне достойно внимания, но не включается в корпус литературы просто потому, что не предназначено для прочтения с учётом художественного канона. Слишком сложно из этих текстов отобрать что-то действительно стоящее.

То есть знать об этом можно, но работать следует обычно, по старинке – все время смотреть на то, что получается, пристально, внимательно, трезво. Потом переписывать, коллекционировать то, что, как тебе кажется, Получилось удачно, а неудачи или неясности безжалостно вышныривать. И, как золотодобытчик, просеивать свою породу до тех пор, пока любой текст автоматически не станет подвергаться внутренней цензуре, пока не начнёт рождаться уже с пресловутой уздой на себе.

И тогда, лишь тогда, а не раньше, ты сможешь сказать, что на твою одарённость в самом деле можно положиться, она не позволит тебе разгуляться сверх меры, не позволит подложить тебе свинью в виде абсолютной невнятицы в тексте, не предаст. А будет служить верно и надёжно, как рельсы служат трамваю. Видишь ли, другого пути попросту нет.

Глава 7. Десять элементов романа

Итак, мы подошли к тому, что с точки зрения обобщённого взгляда на текст должно присутствовать в романе. Для простоты я разбил общий свод этих элементов на десять отдельных частей. Кому-то это деление покажется слишком условным, кому-то, наоборот, слишком грубым, дескать, можно было бы описать и побольше всяких хитростей.

Не знаю. Не уверен, что это деление слишком уж далеко от истинного. В иных зарубежных учебниках упоминаются восемь из выбранных тут особенностей художественного текста, в Других, в самом деле, чуть больше. Но в принципе я полагаю, мы не очень отклонились от общепринятого мнения. А посему приступим к их рассмотрению.

Начальные условия романа – вещь не очень сложная. Она имеет больше справочное, чем художественное значение. В неё, например, почти всегда входят определения места и времени, о которых ведётся повествование. Ещё упоминаются особенности, которые автор хотел бы развить своим романом, так сказать, некоторые специфические элементы, которые желательно «повесить на стену» пораньше, чтобы они в нужный момент «выстрелили». Чем дольше читатель знаком с этими ружьями, тем оглушительнее прозвучат выстрелы – это проверено практикой.

К таким особенностям принадлежит, например, семейная тайна, медальон на шее подкидыша, татуировка на теле потерявшего память героя, женщина в белом на повороте сельской дороги… Да мало ли что! В том и состоит наш труд, чтобы увидеть эту особенность, правильно «подать» её, а в конце романа сыграть на ней достаточно эффектно.

В отличие от общепринятого мнения, интродукция не всегда передаётся разом, в начале романа. Коммерческие романы требуют как можно более резвого вступления, тратить время на описание условий недосуг. Поэтому многие элементы вступления предлагаются или в скрытой форме, или даже вовсе не в начале текста. Практически это похоже на то, как иногда в голливудских боевиках титры пускают поверх уже идущей картины, это и интересно, и действенно.

Но тут нужно кое-что уметь. А именно, не забывать, о чём писал в начале. То есть для того, чтобы не запутаться, нужно почти всегда иметь план – где и какой элемент будущей истории ты хочешь разместить. Я, по крайней мере, всегда так делаю.

И второе. Интродукция не должна заходить слишком глубоко в текст. По моим наблюдениям, если очень важные, действительно относящиеся к начальным условиям данные вплывают после примерно десятой части текста, это абсолютно достоверный знак, что действие идёт довольно медленно, что повествование вянет, что развитие романа недостаточно вовлекает читателя, да и тебя – его автора.

О пусковом элементе написаны статьи и монографии. Это очень хитрый приём развития романа. Может быть, именно потому и хитрый, что внешне он должен выглядеть очень просто, едва ли не обыденно.

Триггером, как называют этот элемент западные методики письма, может быть и встреча друзей, и труп, упавший из неизвестного окна небоскрёба на капот «Запорожца» главного героя, и письмо неизвестного человека, может быть, адресованное и не тебе, но излагающее такие сведения, что не использовать их просто невозможно.

Триггер должен быть очень убедительным ещё и для того, чтобы читатель знал – после его включения течение прежней жизни героя делается невозможным. И не обязательно по воле этого героя, а может быть, по воле людей, которым информация из письма нужна даже больше, чем ему самому. Или помимо его воли – например, милиция не верит, что труп на капоте не является решающим доказательством именно его, героя, виновности.

То есть триггер – курок, который позволяет бойку ударить по капсюлю, воспламениться пороху в гильзе, выбросить пулю из ствола и… Вот куда попадёт пуля – уже зависит от тебя.

В некоторых случаях автор может вовсе не показывать действие триггера, то есть курок «может сработать» где-то за краем горизонта героя, в необозримой дали и даже вовсе не всплыть в представлении читателя. В таких случаях он называется закадровым триггером, по вполне понятной аналогии с киносъёмкой. Но как бы что-либо с ним ни обращался, как бы ни обставлял его воздействие на роман – непосредственно или косвенно, за кадром или в поле зрения читателя, – всё равно он существует всегда. И так или иначе, оказывает своё действие.

И ещё. Конструируя фабулу, не дай себя обмануть, не позволяй себе остановиться не на истинном пусковом механизме романа, а на каком-то его частном, может быть, даже и случайном проявлении. Общая конструкция романа этого не простит, текст с самого начала выстроится с изрядным дефектом. Может быть, даже неисправимым, если ты не проследишь эту ошибку, то есть не найдёшь истинное начало своего сюжета.

Конфликт – движущая сила романа. Обычно в коммерческом романе этот конфликт выступает как побудительная причина всех действий героя. Прошу не путать с триггером, который только обозначает начало действия. Но причина действия всегда заключена в конфликте.

Чаще всего конфликт должен быть обрисован очень отчётливо, он не может быть недописан до конца. Иначе в текст вкрадутся такие огромные дефекты, как неясность побуждений героя, неясность ставок, на которые пошла игра, незначительность первичных оценок самой игры и прочее в том же духе.